Без семьи.
Глава XIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Без семьи. Глава XIV. (старая орфография)

XIV.

На другой день Витали объявил мне, что мы отправимся в Париж. Я в душе обрадовался этому, потому что Париж в моем воображении, был городом чудес и удовольствий. Мы немедленно двинулись в путь.

Дорога была очень длинна и печальна. Витали погруженный в свои думы, казалось совсем забыл обо мне и не говорил со мной ни слова. Денежные наши дела были очень плохи, потому что теперь нечего было и думать давать представления. Порою мы даже голодали.

Наконец в одно пасмурное и холодное утро, мы вошли в столицу Франции.

То что я увидел, обмануло мои ожидания. Было даже грязнее, чем на большой дороге. Толпы народа шли по улицам и все будто торопились куда-то. На дороге, чуть-чуть не попадая под ноги лошадей, шныряли ребятишки, грязные с головы до ног.

Так вот он Париж! Но что мы будем здесь делать?

Мы присели на стоявшую у одних ворот скамейку. Витали обернулся ко мне и сказал:

- Нам теперь придется изменить свою жизнь: придется разстаться.

Я даже подскочил от неожиданности.

- Ты боишься этого? спросил Витали.

- Вы так добры ко мне, отвечал я и расплакался.

- Не плачь, мой милый. Разлука будет не долга, всего несколько месяцев. Мне также грустно покидать тебя; но что-ж делать, ты сам видишь, что жить так, как мы теперь живем, невозможно. Я тебя помещу на это время к одному человеку, который научит тебя играть на арфе. Я же пока заведу новых собак, чтобы заменить Зербино и Дольчи и обучу их. Так что, увидишь, пройдет зима, мы опять будем вместе, и опять заживем попрежнему. Будь бодрее, надо учиться переносить тяжелое время в жизни.

Слова Витали мало утешали меня. Опять разлука, опять я буду один среди чужих и незнакомых людей.

Отдохнув, мы пошли дальше и вскоре дошли до какой-то узкой, темной, но многолюдной улицы. Дойдя до одного из огромных домов, мы вошли в ворота и очутились во дворе, похожем на темный и сырой колодец. В самом углу двора, куда мы направились, стоял какой-то человек и развешивал жалкия лахмотья.

- Дома Гарофоли? спросил Витали у этого человека.

- Не знаю; войдите и посмотрите сами; в самый верх, дверь напротив.

- Гарофоли - это тот учитель, что будет тебя учить играть на арфе, сказал мне Витали.

Мы стали подниматься по грязной и скользкой лестнице. Дойдя до верху, Витали толкнул дверь и мы вступили в огромную комнату, похожую скорее на сарай. Вокруг стен стояло около двенадцати кроватей; стены и потолок её были какого-то неопределенного цвета; штукатурка местами отвалилась, местами была сцарапана.

- Эй, Гарофоли! здесь-ли вы? я ничего не вижу. Это Витали говорит с вами! крикнул мой хозяин.

Комната казалась совершенно пустой, только в глубине мерцал свет маленькой стенной лампочки.

- Синьора Гарофоли нет дома. Он будет через два часа.

В тоже время показался тот, кто отвечал. Это был мальчик лет двенадцати, но такого странного вида, что я с удивлением глядел на него. Казалось, будто у него нет туловища и голова сидела точно прямо на ногах. Но как он ни был уродлив, он невольно обращал на себя внимание выражением своих глаз: в них видна была кротость и покорность судьбе.

- Гарофоли наверно вернется через два часа? спросил Витали.

- Непременно, потому что это будет как раз время обеда. А обедом он всегда распоряжается сам.

- Так вот что, если он придет раньше, то скажи ему, что Витали зайдет через два часа.

- Хорошо, сударь.

- А ты останься пока здесь, сказал мне Витали. Отдохни, я скоро вернусь.

Мне не особенно хотелось оставаться, но я не хотел ослушаться. Хозяин ушел. Через несколько времени мальчик обратился ко мне и спросил по-итальянски:

- Ты из деревни?

- Нет, отвечал я.

- Как жаль, что нет.

- Почему?

- Потому что ты может был бы из моей деревни и принес-бы известия о моих родных.

- Я не итальянец, я француз.

- Тем лучше для тебя, тогда ты вероятно не поступишь к Гарофоли.

- Разве он злой? спросил я.

Мальчик ничего не ответил, но взглянув на меня, повернулся и пошел к очагу, на котором кипел огромный котел. Я также подошел к огню погреться и удивился, что котел этот был с крышкой, запертой на замок.

- Зачем это заперт котел? спросил я.

- Что-б я не мог взять немного супу; хозяин мне не доверяет.

- Вот тебе смешно, сказал он грустно, - потому что ты думаешь, что я обжора; но на моем месте ты был-бы такой-же. Я вовсе не обжора, а так оголодал, что едва стою на ногах.

- Разве Гарофоли не дает тебе есть?

- Это он меня наказал.

- Неужели он так наказывает?

- Да, вот послушай, что я тебе разскажу. Гарофоли мой дядя и взял меня к себе из милости. Семья у нас большая, отца нет, а матери не под силу было справляться с шестерыми ребятишками. Я самый старший. В прошлом году, приехал он к нам в деревню и сказал моей матери, чтобы она меня к нему отпустила. Ей сначала очень этого не хотелось, да делать было нечего. Так я и ушел с ним. Еслибы ты знал, как тяжело мне было разставаться с моими родными!

Я знал, как тяжело прощаться с теми, кого любишь и молчал.

- Когда мы вышли из деревни, продолжал между тем Матвей (так звали мальчика), я был только вдвоем с Гарофоли, но через неделю, нас было уже двенадцать и мы пошли в Париж. Идти было очень трудно, один мальчик заболел даже дорогою и мы оставили его в какой-то больнице. Когда мы добрались до Парижа, то Гарофоли нас стал отдавать в учение: кого в трубочисты, кого в печники, а кто послабее остался у него и должен был ходить по улице играть на волынке и собирать деньги. Мне-же он дал двух белых мышек, и я должен был ходить их показывать и приносить ему каждый день полтинник. "Если ты не соберешь полтинника, то получишь столько палок, сколько не будет хватать копеек", сказал он мне на дорогу. Ну, посуди сам, легко-ли собрать столько? Другие товарищи как-то ухитрялись это делать, я-же никогда не мог. Гарофоли стал меня бить постоянно, но скоро увидел, что это нисколько не помогает. Тогда он вздумал донять меня голодом. Я так исхудал и побледнел, что прохожие часто говорили: этот мальчик умирает от голода. И вот из жалости, случалось, что иной даст мне кусок хлеба, иной тарелку горячого. К несчастию, как-то случилось, что Гарофоли подсмотрел раз, как я ел, и с тех пор засадил меня дома и велел смотреть за хозяйством. А чтобы я не мог что нибудь съесть, то он все запирает и даже придумал особую крышку для котла с варевом и запирает его на замок. Скажи, пожалуйста, ведь я очень худ и бледен.

Я боялся напугать его, сказав правду и потому отвечал:

- Мне кажется, что ты не бледнее других.

- Как жаль, отвечал, он, - а мне хотелось бы быть совсем больным.

Я посмотрел на него с удивлением.

- Тебе это кажется странным. Но видишь-ли, когда я заболею, Гарофоли отошлет меня в больницу, а там так хорошо, что никогда и не ушел бы оттуда. Я раз уж лежал в больнице. Доктор и сиделки такие ласковые, добрые. А когда начинаешь выздоравливать, то кормят так вкусно и сытно, что кажется век-бы пролежал в постели. Впрочем теперь, я надеюсь, что опять скоро попаду туда, потому что голова моя так тяжела, будто в ней сто пудов. Это Гарофоли на днях так ударил меня в голову: она вся опухла и по ночам я кричу со сна. А так как Гарофоли не любит, чтоб ему мешали спать, то он наверно скоро отправит меня в больницу. Теперь, видишь, ты можешь мне сказать, какой у меня вид.

Мне нечего было скрывать правду и я сказал:

- Да, мне кажется, что ты так болен, что вряд-ли Гарофоли будет держать тебя.

- Наконец-то, вскричал он. - Ну, довольно болтать. Скоро придет Гарофоли, а у меня еще ничего не готово. И он стал разставлять на столе тарелки. Я насчитал их двадцать. Неужели двадцать человек детей состоят под командой Гарофоли! А кроватей между тем, всего двенадцать; значит спят по двое на одной. И что это были за постели! Без одеял, покрытые старыми негодными попонами.

В это время в комнату вошел еще один мальчик. В одной руке у него была скрипка, а в другой обломок какой-то деревянной мебели.

- Дай-ка мне дрова, что ты принес, сказал Матвей, идя к нему на встречу.

- Как-же, дожидайся! отвечал мальчик. - Мне не хватает сегодня четырех копеек, а эти дрова, надеюсь, меня выручат.

Вскоре стали собираться и остальные мальчики, так как это был час возвращения Гарофоли. У всех были различные инструменты: у кого скрипка, у кого флейта, арфа и т. д. Входя они вешали инструмент на гвоздик над кроватью. Те-же, которые не умели ни на чем играть, приносили с собой клетки с мышками, сурками, морскими свинками и другими маленькими животными.

Он так взглянул на меня, что я задрожал.

- Это еще что за мальчик? спросил он.

Матвей рассказал ему, что велел Витали.

- А! Витали в Париже. Чего-же ему нужно от меня?

- Не знаю, отвечал Матвей.

- Я не с тобой разговариваю, а с этим мальчиком.

- Витали скоро придет, отвечал я, - и скажет, чего хочет.

- Вот молодец! вскричал Гарофоли, - слов по-пусту не теряет. Ты итальянец?

- Нет, француз.

Как только Гарофоли вошел в комнату, двое мальчиков подошли к нему и ждали, когда он кончит разговаривать. Потом один взял у него из рук шляпу, другой поднес ему стул и Гарофоли уселся. Подскочил третий и поднес ему трубку, а четвертый зажег спичку.

- Что ты, поднес мне прямо с серой, дурак ты! крикнул он на мальчика и бросил спичку в огонь.

Тогда мальчик поспешил зажечь другую и когда она хорошенько прогорела, поднес ее хозяину.

- Пошел вон, дурак, грубо толкнул он мальчика и обернувшись к другому с улыбкой, показывавшей вероятно благоволение, сказал:

- Рикардо, мой милый, дай-ка мне спичку.

Мальчик поскорее исполнил приказание.

- Сосчитаем теперь, что вы принесли, мои ангелы. Матвей, книгу!

Дети не привыкли должно быть, чтоб Гарофоли так много разговаривал и поэтому со вниманием прислушивались к его словам. Едва он успел произнести слово "книгу", как книга уж лежала перед ним.

Тогда Гарофоли подозвал мальчика, который неудачно зажег ему спичку.

- За тобою остались вчера две копейки, начал он. - Ты обещал принесть сегодня. Сколько ты заработал?

- Не хватает, и ты так спокойно говорить мне это?

- Это не вчерашния, а сегодняшния.

- А, значит уж четырех не хватает?!

- Я не виноват.

- Нечего оправдываться: ты знаешь правила. Снимай-ка куртку: две палки за вчерашнее, да две за сегодняшнее, да и обеда ты не получишь. Милый Рикардо, возьми-ка плетку, да постегай его хорошенько.

Рикардо снял со стены плетку и подошел к виновному.

- Подожди немного, сказал Гарофоли с улыбкой, - наверно не он один заслуживает такой награды, найдутся и еще. Тогда уж ты сразу угостишь всех вместе.

Безмолвные до той минуты ученики, разразились вдруг громким, насильственным смехом.

- Я уверен, сказал Гарофоли, - что тот, кто громче всех смеется, больше всех виноват. Кто смеялся громче всех?

Все указали на пришедшого первым, который принес топливо.

- Ну, сколько-ж у тебя не хватает?

- Я не виноват.

- С этих пор, кто скажет: я не виноват, получит одним ударом плетки больше чем следует. Сколько у тебя не хватает?

- Я принес дрова.

- Это не дурно, но возьми-ка этот обломок и сходи в булочную, так увидишь, дадут-ли тебе за него хлеба. Говори-же сколько тебе не хватает?

- Я принес пятьдесят две копейки.

- Значит тебе не хватает восьми копеек! Ах ты бездельник! как ты смел явиться мне на глаза!? Долой куртку!

- А дрова?

- Это тебе будет, вместо обеда.

Так продолжались разспросы и скоро к наказанию приговорено было еще трое.

- Эти пять негодяев, просто раззорить меня хотят! кричал Гарофоли. - Даром я вас кормить буду, что-ли? Вместо того, чтобы работать, вы только шалите и ревете, когда приходится расплачиваться боками. Лучше-бы вы деньги со слезами выпрашивали у прохожих. Вот что значит, что я так с вами ласков.

Рикардо стоял возле виновных, с плеткой в руке.

- Ты знаешь, Рикардо, сказал Гарофоли, - что я не могу смотреть на наказание, мне делается дурно; но я услышу, хорошо-ли ты будешь действовать. Ты их не жалей и помни, что от этого зависит твой обед.

При первом ударе плетки, я разрыдался.

- Вот у кого доброе сердце! сказал Гарофоли, указывая на меня. - Это не то что вы, дурачье: смеетесь над несчастием своих товарищей и над моим горем.

При втором ударе мальчик задрожал, при третьем - пронзительно вскрикнул.

Гарофоли поднял руку, Рикардо остановился.

Рикардо хлестнул несчастного до крови. Бедняга старался удерживаться, но у него не хватало на это сил, и он не переставал кричать.

Внезапно дверь отворилась и на пороге появился Витали. Он сразу все понял и быстро подойдя к Рикардо, вырвал у него из рук плетку. Затем обратившись к Гарофоли, остановился перед ним, скрестив руки.

Гарофоли сначала опешил от неожиданности, но скоро оправился и сказал с отвратительной улыбкой:

- Неправда-ли, какой злой мальчик, просто ужасно!

- Вот то-то-же и я говорю, отвечал Гарофоли.

- Перестаньте шутить! вскричал мой хозяин. - Вы отлично понимаете, что я говорю о вас, а не об этом мальчике. Это безчестно и подло мучить так детей, которые не могут защититься.

- Чего вы мешаетесь, старый дуралей? сказал Гарофоли, переменив тон.

- Я дам знать об этом полиции, отвечал Витали.

- Да, я.

- Послушайте, Витали, начал Гарофоли спокойным и насмешливым голосом, нечего вам пугать меня полицией, потому что и я кое чем могу вас напугать. Не знаю, кто из нас проиграет. Конечно, я не полиции на вас донесу, ей с вами делать нечего, но есть такие, которые с вами не прочь посчитаться. И если я разскажу им, что знаю и назову одно только имя, то не знаю для кого из нас будет позорнее.

Одно мгновение Витали простоял неподвижно, глядя на Гарофоли. Затем быстро взял меня за руку и сказал:

- Ступай за мной.

- Мне не о чем говорить с вами, отвечал Витали.

И не оборачиваясь, он вышел, молча сошел со мной с лестницы, все держа меня за руку. С какою радостью шел я за ним. Неужели он не отдаст меня к Гарофоли!? Еслибы я мог, я раецеловал-бы его за это.