Без семьи.
Глава XXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Без семьи. Глава XXIV. (старая орфография)

XXIV.

На другой день я с утра уселся за письмо к кормилице. Я описал ей все, что со мной случилось, а также, что очень сочувствую и сожалею, что у нея такое большое горе. Я утешал ее и вместе с тем просил, что если мои родные напишут ей письмо, чтобы она сейчас же переслала его ко мне; а родным бы сообщила, где я теперь живу. Окончив письмо, мы вместе с Матвеем пошли в тюрьму навестить дядю Петра. Нам не пришлось долго дожидаться: тотчас ввели в приемную, а через минуту вышел и дядя Петр.

Я передал ему поклоны от Лизы и Алексея, и рассказал, почему не мог быть у Анны.

- А что-ж твои родные? спросил дядя Петр.

- Вы разве знаете об этом?

- Как-же! Две недели тому назад, у меня ведь был Барбарен.

- Барбарен теперь умер, отвечал я.

- Неужели! Вот несчастие!

Дядя Петр рассказал мне, как Барбарен узнал от Гарофоли, которого также розыскал в тюрьме, что садовник, по имени Аккен, приютил меня после смерти Витали. Не найдя садовника на прежнем месте, и узнав, что Петр Аккен также в тюрьме, он пришел сюда, к нему. Но Аккен не мог сказать, где я тогда находился, потому что за это время, я хотел побывать у его детей поочереди. Тогда решено было послать письма во все четыре места, но ни одно из них нигде не застало меня.

- А говорил вам что нибудь Барбарен о моей семье, спросил я.

- Почти ничего. Разсказал только, как через одного полицейского узнали, что в улице Бретель, нашли ребенка и взял его на воспитание каменьщик Барбарен, из Шаванона. Поехали туда, но в деревне тебя не нашли, а Барбарена попросили помочь отыскать тебя.

- А не сказал он вам, как фамилия моих родных?

- Я его спрашивал об этом, но он ответил, что скажет это когда нибудь потом. Я не разспрашивал больше, потому что видел, что он боится, как бы другой кто нибудь не воспользовался бы выгодами этого дела. Вот все, что я знаю; Барбарен больше не являлся, а вот ты теперь говоришь, что он умер. Ты больше всех наказан за его скрытность, мой мальчик.

Я рассказал дяде Петру, что мы сделали для того, чтобы мои родные могли отыскать меня поскорей. Он все одобрил, и не советовал уходить, пока не дождемся хоть какого нибудь ответа. Через час мы с ним простились.

- Не следует однако терять времени, сказал Матвей, когда мы вошли на улицу. - Надо постараться, что нибудь заработать. Я в Париже знаю такия места, где наверно можно добыть рубль-другой.

К вечеру мы действительно собрали рубля два.

Прошло три дня. Известий никаких не получалось. Каждый вечер, возвращаясь домой, я спрашивал у хозяйки не приходил ли кто нибудь, или нет ли писем, но на все вопросы получал отрицательный ответ. Наконец, на четвертый день, старуха подала мне письмо. Оно было от моей кормилицы. Она мне писала, что еще раньше моего письма, узнала о смерти своего мужа, но не задолго до того, получила от него письмо, которое при сем пересылает мне. Прилагаемое письмо было следующого содержания:

"Дорогая моя супруга! Я в настоящее время нахожусь в больнице и так болен, что думаю, "не встану больше. Если-бы я мог, то рассказал бы тебе, как заболел, но от этого тебе не будет никакой пользы, а сообщу тебе лучше более нужное. В случае, если я не выздоровею, то ты должна будешь написать в Лондон, в контору Грета и Галлея, потому что им поручено отыскать Реми. Напиши, что только ты одна знаешь о мальчике, и поэтому пусть они хорошенько тебе заплатят. На эти деньги ты должна прожить всю остальную жизнь, так как ты остаешься одна и трудиться для тебя некому. Все письма пусть тебе пишет наш батюшка, потому что это дело никому не следует доверять. Раньше чем не узнаешь о моей смерти, не делай ничего. Прощай. Целую тебя в последний раз. Барбарен".

Не успел я дочитать письма до конца, как Матвей вскричал:

- Едем сейчас-же в Лондон!

То, что я узнал, было так неожиданно, что я сразу даже не понял ничего.

- А ты бывал когда нибудь в Лондоне? спросил я.

- Нет, никогда не бывал. Но я умею немного говорить по английски, потому, что когда жил в цирке, то у нас было два клоуна-англичанина, и они научили меня. Впрочем теперь я может быть и забыл уж многое. Ну, да во всяком случае, мы в Лондоне не пропадем!

- Я лучше хотел-бы быть французом.

- А я хотел-бы, чтоб ты был итальянцем, сказал Матвей.

- Так я значит из той же страны, что и госпожа Милиган и Артур. А не лучше ли, Матвей, написать письмо в контору Грета и Галлея.

- Гораздо лучше поехать самим. Я думаю, что это не особенно дорого стоит и надеюсь, что у нас хватит на переезд через море.

- Так едем в Англию! сказал я решительно.

- Отлично! отвечал Матвей. - Я очень рад.

Через несколько минут мы сошли вниз, совсем готовые к путешествию. Старуха старалась удержать нас, уверяя, что мои родные прежде всего обратятся к ней за справками, и что мы напрасно уезжаем. Но мы расплатились с ней за квартиру и ушли.

Дядя Петр, к которому мы зашли проститься, очень был рад, что я нашел наконец своих родных, а я уверял его, что скоро вернусь с моими родителями и освобожу его из тюрьмы.

- До свидания, мой милый, сказал он на прощание, - во всяком случае, если тебе нельзя будет скоро вернуться, то напиши мне.

- Я скоро вернусь.

Неделю спустя мы добрались до приморского города Булони, откуда пароходы ходили в Англию. Мы взяли билеты на один из них, который отправлялся на следующий день, в четыре часа утра.

В три часа мы уже были на палубе и устроились, как можно удобнее, под защитой целой горы ящиков и сундуков, которые укрыли нас от холода и сырости.

Хоть я хвастался перед Матвеем, что знаком с морскими путешествиями, потому что жил на корабле с Артуром и его матерью, но я не разсчитал, что там я ездил по реке, а не в открытом море, как теперь. Едва мы вышли из гавани, как началась сильная качка и пароход наш стало бросать в разные стороны.

- Как приятно ездить по морю, нечего сказать, заметил насмешливо Матвей.

Я ничего не отвечал, но Матвей вдруг вскочил с места.

- Что с тобой? спросил я с удивлением.

- Мне дурно, отвечал он.

- Это начинается у тебя морская болезнь.

Так прошла вся ночь. Утром мы ясно стали различать противоположный берег, с целым лесом мачт, стоявших неподвижно. Пароход наш в это время вошел в канал и качка прекратилась.

- Вставай, Матвей, мы почти в Англии, сказал я спавшему товарищу.

- Оставь меня, я спать хочу, отвечал он, и повернувшись на другой бок, уснул по прежнему.

Хоть я и не спал почти всю ночь, но так как не страдал морскою болезнию, то я почти и не чувствовал усталости. Через несколько часов, мы были уж в Англии и въехали в реку Темзу. Никогда не мог я себе представить такого множества кораблей и пароходов, какое увидел по обоим берегам этой реки. Здесь их было гораздо больше нежели в Тулузе, и я не мог оторвать от них глаз. Как мог только Матвей спать в такую минуту!

Вскоре по обеим сторонам реки показались дома и в воздухе запахло дымом и гарью. Мы въезжали в город. В это время Матвей проснулся; морская болезнь прошла совершенно и протирая глаза, он с удивлением осматривался кругом на этот лес мачт и парусов, которые при въезде в город не только не поредели, но напротив, их стало гораздо больше.

Наконец мы причалили к берегу.

- Ну, покажи-ка теперь, как ты говоришь по английски, сказал я товарищу.

Матвей, не долго думая, подошел к первому встречному и стал что-то говорить. Но человек этот, как видно не сразу понял его, потому что заставил несколько раз повторить одно и то-же. Спустя несколько минут Матвей подошел ко мне и сказал:

- Найти контору очень легко: нужно идти все вверх, по берегу Темзы.

Мы так и направились; но так как в иных местах дома стояли на самом берегу реки, то приходилось обходить кругом и идти по улицам, которые, как нам казалось, шли вдоль реки. Наконец, через несколько часов, мы повернули в улицу, где, как нам сказали, была контора Грета и Галлея. Действительно, вскоре на двери одного дома мы увидели надпись: контора Грет и Галлей. У меня сильно забилось сердце и когда Матвей хотел позвонить, я остановил его.

- Чего ты? что ты так бледен? спросил он.

- Подожди немного, я соберусь с духом, отвечал я.

Я кое-как наконец оправился и мы позвонили. Нам отперли и ввели нас в контору, где за столами сидело несколько человек, которые писали. К одному из них и обратился Матвей. Он начал что-то объяснять при чем упомянул несколько раз имя Барбарен. Услыхав это имя, все оглянули нас с любопытством, а тот, с которым говорил Матвей, встал и проводил нас в другую комнату. Там сидели два господина, повидимому хозяева, которым вошедший с нами конторщик рассказал кто мы.

- Кто из вас воспитывался у Барбарена? спросил один из них по французски.

- Это я.

- А где-же Барбарен?

- Он умер.

Оба господина переглянулись. Потом один встал и вышел.

- Каким-же образом вы добрались сюда? спросил оставшийся.

- До Булони мы дошли пешком, а оттуда приехали на пароходе.

- Нет, мы даже его и не видели.

- Как-же вы все узнали?

Я рассказал. Затем, он заставил меня рассказать всю мою жизнь с той минуты, как я попал к Барбарену, потом к Витали, к садовнику Петру Аккену и так до конца, все по порядку.

- А это что за мальчик? спросил он, указывая на Матвея, когда я кончил свой рассказ.

- Это мой товарищ, друг и брат.

- Очень хорошо. Вы вероятно познакомились где нибудь на большой дороге?

- Он мой лучший и любимый друг.

- Я в этом нисколько не сомневаюсь.

Он замолчал; тогда я решился спросить его о своих родных:

- Скажите, сударь, мои родные живут в Лондоне?

- Конечно в Лондоне, по крайней мере теперь.

- Значит я их увижу?

- Через час ты будешь дома. Я велю сейчас проводить вас обоих туда.

Он позвонил.

- Позвольте еще спросить у вас, сударь, начал я опять, у меня есть отец?

- Не только отец, но и мать, и братья и сестры.

- Боже, неужели!

И я взглянул на Матвея со слезами радости на глазах.

Господин сказал что-то по английски вошедшему конторщику, который подошел к нам. Мы встали.

- Ах да, я забыл, воскликнул господин. Ваша фамилия - Дрисколь. Это фамилия вашего отца.

День был туманный и темный. Наш провожатый, когда мы вышли из ворот, с наслаждением втянул в себя струю дымного воздуха и поочередно стал расправлять руки и ноги, точно просидел, не двигаясь, на одном месте, по крайней мере неделю. Потом он жестом приказал нам следовать за собой. Он кликнул извощика, мы уселись и поехали.

Долго поворачивали мы с улицы в улицу, из переулка в переулок, но сколько я ни старался хоть что нибудь разглядеть вокруг, все было напрасно: туман был так густ, что в двух шагах ничего не было видно. Мы с Матвеем дышали с трудом. Я сильно волновался при мысли, что через несколько минут может быть, я обниму своих родителей, братьев и сестер. Чем дальше мы подвигались, тем нетерпеливее становился я, и мне казалось, что нашему пути не будет и конца. Я попросил Матвея спросить провожатого, далеко-ли еще ехать.

- Чорт возьми! грубо отвечал тот. Почему я знаю? Я никогда не бывал в этих воровских трущобах.

Матвей перевел мне ответ, и меня очень разсердила эта дерзость. Как смел говорить он так о местах, где жили мои родители!

Вдруг извощик остановился и между ним и конторщиком завязался спор. Извощик отказывался ехать дальше. Мы должны были сойти. На улице было очень грязно и темно. Только один дом был ярко освещен; к нему мы и направились. Это оказалась харчевня. Когда мы вошли, то там сидело несколько человек весьма подозрительного вида и одетых в какие-то лохмотья. Некоторые были даже без сапог.

У прилавка стоял хозяин, с засученными высоко рукавами рубашки. Наш спутник подошел к нему и попросил налить рюмку водки, которую выпил залпом. Потом разспросив, куда идти, вывел нас опять на грязную и сырую улицу. В этом месте она была так узка, что не смотря на туман, мы могли различить дома на противоположной стороне её. Вскоре мы свернули в какой-то переулок, еще более грязный и с домами, которые скорее можно было назвать балаганами. Некоторые были просто сколочены из досок и в них повидимому жило по несколько семейств. У дверей целыми толпами стояли и сидели женщины и дети.

Наш проводник подошел к долицейскому и что-то у него спросил. Этот последний пошел вперед, а мы последовали за ним. Пройдя еще по нескольким узким и грязным переулкам, мы наконец вошли в какой-то двор, посреди которого стояла большая лужа.

- Здесь, сказал полицейский. Это двор Красного Льва.

Неужели здесь живут мои родители?

Между тем полицейский постучался в какую-то дверь. Нам отворили и мы очутились в небольшой комнате, освещенной лампой. В камине горел огонь. В большом соломенном кресле у огня сидел неподвижно седой старик, с черной ермолкой на голове. За столом, посреди комнаты, сидели друг против друга, мужчина и женщина. Мужчине, с умным и строгим лицом, можно дать лет сорок; на нем была поношенная серая бархатная куртка. Женщина была лет на пять моложе его, с светлыми волосами и с безжизненным выражением глаз. Но присмотревшись, можно было увидеть, что в молодости она была очень красива. На плечи у нея накинута была большая клетчатая шаль. В комнате кроме того находилось еще четверо детей, с такими-же светлыми волосами, как у матери. Старшему мальчику казалось лет одиннадцать или двенадцать; самая маленькая девочка, лет трех, сидела на полу.

Я разсмотрел это как-то все сразу, пока конторщик разговаривал с хозяином. Я не понял о чем они говорили, но слышал, как несколько раз назвали меня и имя Дрисколь. Глаза всех обратились на меня с Матвеем.

- Кто из вас Реми? спросил по французски человек в серой куртке.

Я выступил вперед.

- Так обними-же меня, мой дорогой сынок, сказал он.

Когда я бывало в мыслях представлял себе минуту встречи с моими родными, то всегда воображал, с какою радостью и восторгом я брошусь на шею к своему отцу и матери. Но к удивлению моему, я в эту минуту не только не испытывал радости, но будто испугался даже чего то. Тем не менее я подошел к своему отцу и крепко поцеловал его.

- Поздоровайся теперь с матерью, дедушкой, братьями и сестрами.

Я подошел к матери и обнял ее. Она подставила свою щеку, но сама не поцеловала меня и сказала, что-то по английски, чего я не понял. Затем я обошел всех остальных.

- Дедушке подай только руку, сказал отец, когда я приблизился к старику. Его нельзя тревожить, он больной.

Мне было как-то неловко, сам не знаю отчего. Я с любопытством разглядывал членов своей семьи и в душе упрекал себя, что не испытываю никакой радости от того, что соединился наконец с ними. Неужели-же, думал я, еслибы я нашел своих родных в богатстве, как ожидал, то испытывал-бы совсем другое. И мне даже становилось стыдно от этих мыслей, но я все-таки не мог подыскать ни одного нежного слова ни для матери, ни для сестер. Я опять подошел к матери, обнял ее и стал целовать. Она немного отвернула в сторону лицо и опять что-то сказала, на что отец мой громко расхохотался. У меня до боли сжалось сердце. Неужели они смеются надо мной?

- А это кто? спросил отец, указывая на Матвея.

- Что-ж он приехал посмотреть на Лондон? спросил отец.

Я хотел ответить, но Матвей перебил меня.

- Да, я никогда не бывал в Лондоне, сказал он.

- Отчего-же Барбарен не приехал с вами?

Отец пересказал по английски все это моей матери и мне показалось, что она меня похвалила.

- Ты понимаешь по английски? спросил меня отец.

- Нет, не понимаю. Я говорю только по французски и по итальянски, чему обучил меня хозяин, которому Барбарен меня отдал сначала.

- Витали?

- Да, Барбарен говорил мне о нем, когда я несколько времени тому назад виделся с ним во Франции. Я ездил туда тебя искать. Тебе верно хочется знать, почему мы целых тринадцать лет не могли найти тебя и как я узнал о Барбарене.

- Да, пожалуйста, разскажите, как все это было.

- Присядь и послушай

Я поставил свою арфу в угол и снял свой мешок. Подойдя к камину, я сел возле огня и протянул на решетку мокрые и усталые ноги. Мой дедушка, не говоря ни слова, вдруг с такою злостью плюнул чуть не на меня, что я невольно убрал поскорее свои ноги под стул и с удивлением посмотрел на него.

Но я по прежнему остался сидеть с поджатыми ногами и мне странно было слышать, как мой отец говорил о таком старике, как дедушка, что его не стоит стеснятъся.

- Вот видишь-ли, начал мой отец, ты наш старший сын и родился год спустя, как я женился на твоей матери. До моей женитьбы у меня была другая невеста, но я с ней разссорился. Тогда она, чтобы отомстить мне, решила украсть тебя, когда ты родился. И в самом деле: ты изчез, когда тебе минуло шесть месяцев и никакия наши усилия не помогли нам отыскать тебя. Мы конечно не могли догадаться, что тебя увезли из Лондона в Париж, как вдруг, три месяца тому назад, моя бывшая невеста, умирая, покаялась священнику перед смертью в своем грехе. Я тотчас-же отправился во Францию и отыскал полицейского в том участке, где тебя подкинули. Он мне и рассказал, как каменьщик Барбарен взял тебя на воспитание и увез в деревню Шаванон. Я поехал туда. Барбарен сказал, что отдал тебя к Витали. Тогда я дал ему денег и адрес, в контору Грета и Галлея, которые занимаются моими делами и просил его постараться непременно отыскать тебя. Своего адреса я ему дать не мог, потому что мы живем в Лондоне только зимою, летом-же ездим с товарами по Англии и Шотландии, так как мы странствующие купцы. Вот каким образом, мой сын, мы нашли тебя наконец после тринадцати лет и вот как ты теперь соединился с своей семьей, которая так долго горевала о тебе. Ты с нами стесняешься, это понятно, потому что ты еще с нами незнаком, а главное не говоришь на родном языке. Но все это скоро пройдет и ты привыкнешь.

И так кружевное и роскошное белье, в которое я был завернут, когда меня нашли на улице, обмануло и меня и других: мои родные далеко не богаты. Все мои мечты о благодеяниях, которыми я хотел осыпать моих друзей разлетелись прахом. Но за-то я не был теперь без семьи, а именно семью мне так сильно хотелось иметь всю жизнь. Семья должна быть дороже всех богатств в мире, и теперь я наверно буду счастлив.

Пока отец рассказывал мне мою историю, стали накрывать на стол ужинать. Принесли вареного мяса с картофелем.

- Так присаживайтесь к столу.

Прежде чем сесть, отец мой придвинул к столу дедушкино кресло. Потом сел сам и стал разревать мясо, отделяя каждому по куску. Я думал, что мы после ужина проведем вечер все вместе, у очага, но отец сказал, что ждет к себе знакомых и взяв свечку, повел нас с товарищем из комнаты. Мы пришли в сарай, где стояли две огромные крытые полотном повозки. Отец указал нам на одну из них Мы влезли внутрь и увидели там две удобные кровати.

- Вот, можете здесь лечь спать, сказал он. Спокойно ночи!..