Без семьи.
Глава 24. Розыски.

ГЛАВА 24.
Розыски.

Когда мы вошли в Париж, Маттиа заволновался по поводу того, что, может быть, Гарофоли уже на свободе, и мы встретимся с ним. Мы решили, что я один пойду на улицу Лурсина, а Маттиа проведет день в Ботаническом саду, а затем в семь часов вечера мы встретимся около собора Парижской богоматери.

У меня были записаны адреса трех знакомых Барберена, у которых он мог остановиться в Париже. В двух местах, куда я явился с этими справками, мне ничего не могли сказать о Барберене, а в третьем месте мне указали, что последнее время Барберен жил в меблированных комнатах на Аустерлицкой площади.

Прежде, чем итти по указанному адресу, я решил зайти на улицу Лурсин и узнать, что сталось с Гарофоли. Это нужно было для Маттиа.

Старый тряпичник, копавшийся в мусоре на заднем дворе, сообщил мне, что Гарофоли еще сидит в тюрьме и будет выпущен не раньше, чем через три месяца.

Успокоившись, таким образом, относительно Маттиа, я направился на Аустерлицкую площадь. Здесь я отыскал отель "Канталь", или, вернее, жалкие меблированные комнаты. Хозяйкой их была дряхлая, глухая старуха с трясущейся головой.

Я спросил у нее: тут-ли живет Барберен?

- Что такое? - прошамкала старуха и, согнув кисть руки, приложила ее к уху. - Я не очень хорошо слышу, - прибавила она.

- Я желал бы видеть Барберена из Шаванона, - крикнул я. --Он живет здесь?

Она в отчаянии всплеснула руками, и голова ее затряслась еще сильнее.

- Ты, должно быть, тот мальчик, которого он искал? - спросила она.

- Да, Барберен искал меня.

- Нужно говорить "покойный Барберен". Он умер!

- Умер?

Я был ошеломлен. Барберен умер! Как же найду я теперь свою семью?

- Так, значит, ты тот мальчик, которого он хотел отдать богатым родным?

- Вы знаете это? - спросил я, надеясь, что она может рассказать мне что-нибудь о моей семье.

- Да, он говорил мне, что нашел и вырастил ребенка, что семья этого ребенка разыскивает его и что сам он пришел для этого в Париж.

- Ну, вот этого я уж не знаю. Я рассказала вам все, что слышала от покойного. Больше он ничего мне не говорил.

Я схватился за голову. Я был так поражен, так взволнован, что совсем растерялся. Несколько минут стоял я молча. Больше спрашивать было нечего. Старуха рассказала мне все, что знала.

Я поблагодарил ее и простился с нею.

- Куда же вы теперь пойдете? - спросила она.

- К товарищу.

- Он живет в Париже?

- Нет, он пришел в Париж вместе со много только сегодня утром.

- Так не хотите-ли вы остановиться у меня? Скажу, - не хвастая, что здесь вам будет хорошо. К тому же ваши родные, не получая никаких известий Барбереш, наверное, приедут справиться о нем сюда. А вы как раз тут и будете.

Хотя комнаты этой старухи были грязнее и отвратительнее всех, какие когда-либо приходилось мне видеть, я согласился на ее предложение. Жизнь в этих меблированных комнатах обойдется нам дешево, а это было самое главное.

- Хорошо, мы придем вечером, - сказал я.

До семи часов было еще много времени. Не зная, что делать, я пошел в Ботанический сад и, забравшись в уединенный уголок, сел на скамейку и долго раздумывал о своей судьбе.

Наконец, я встал и, выйдя из сада, отправился к собору Парижской богоматери, где мы с Маттиа сговорились встретиться.

Стемнело. Стали зажигать фонари. В этом громадном Париже, полном света, шума и движения, я чувствовал себя более покинутым и одиноким, чем если бы заблудился в глухом лесу. Наконец, пробило семь часов. В ту же минуту я услыхал лай и прежде, чем успел опомниться, Капи вскочил ко мне на колени и лизнул мне щеку. Вскоре показался и Маттиа.

- Ну, что? - крикнул он еще издали.

- Барберен умер!

Он подбежал ко мне, и я рассказал ему вкратце все, что узнал. Мои известия огорчили Маттиа почти так же, как и меня самого, и он старался всячески ободрить и утешить меня.

- Твои родные, сказал он, не получая никаких известии о Барберене, наверное, приедут сами в меблированные комнаты "Канталь". Ты увидишься с ними, но только немного позднее, чем думал, - вот и все.

То же самое говорила мне старуха, но слова Маттиа показались мне гораздо убедительнее, и я немного ободрился. Ведь и в самом деле это только отсрочка и больше ничего. Успокоившись, я рассказал Маттиа о судьбе Гарофоли.

- Еще три месяца! - воскликнул он, прыгая от радости.

Я сообщил ей о внезапной смерти Барберена и уверял ее в своей любви. На случай, если бы мои родные написали ей, чтобы справиться о Барберене, я просил ее переслать это письмо мне немедленно.

Нам пришлось оставаться в меблированных комнатах а выжидать какого-нибудь благоприятного случая. Конечно, мы не сидели, сложа руки, а, как всегда, пели и играли на улицах, добывая необходимые для жизни средства.

Мне удалось навестить в тюрьме огородника, который приютил меня после смерти Витали. Мне очень хотелось дать ему надежду, что если я найду своих родителей, то прежде всего постараюсь выкупить его из долговой тюрьмы.

Барберен. Она писала, что знает о смерти мужа и посылает мне письмо, которое получила от него незадолго до его смерти. Оно может пригодиться мне, так как в 'нем говорится о моих родных.

Я дрожащими руками развернул это письмо и прочитал вслух:

"Моя дорогая жена!

Я лежу в больнице и так болен, что едва-ли встану. Будь у меня побольше сил, я написал бы тебе, как и почему я заболел, но так как я очень слаб, то скажу тебе лучше о самом главном. Если я умру, напиши в контору Грета и Галлея, которым поручено разыскивать Рене. Вот их адрес: Лондон, Грин-сквер, Линкольс-Ин. Напиши им, что только ты одна можешь указать им, где найти Рене, и постарайся получить от них побольше денег. Тогда тебе можно будет прожить без нужды до самой смерти. А узнать, где Рене, ты можешь у Аксена, бывшего садовника, который теперь сидит в долговой тюрьме Клиши, в Париже. Целую тебя в последний раз.

- В Лондон! - воскликнул Маттиа, как только я прочитал письмо.

Оно так взволновало меня, что в первую минуту я не мог сообразить, что такое говорит Маттиа, и с недоумением смотрел на него.

- Так как искать тебя поручили английской конторе, - продолжал он, - то, значит, твои родные - англичане. Если бы твои родители были французы, они, конечно, не поручили бы англичанам разыскивать тебя во Франции. Нам нужно ехать в Англию. У нас сейчас есть сорок три франка. Это даже больше, чем нам понадобится на дорогу в Лондон. В Булони мы сядем на пароход, который привезет нас туда. Это обойдется недорого.

- Едем, - сказал я.

Восемь дней шли мы из Парижа в Булонь, останавливаясь по дороге в больших городах и давая представления, чтобы увеличить наш капитал. Маттиа, который до того времени, как попал к Гарофоли, жил одно время в цирке, выучился от английских клоунов английскому языку и теперь старался научить меня хотя бы наиболее употребляемым английским словам.

Когда мы пришли в Булонь, у нас было тридцать два франка, то-есть гораздо больше того, сколько требовалось на проезд в Лондон. Мы забрались на пароход пораньше и устроились, насколько могли, удобнее, за грудой ящиков, защищавших нас от холодного северного ветра.

Здесь мы провели ночь, а на следующее утро увидали высокие белые утесы и стоявшие неподвижно суда. По обеим сторонам тянулись в даль заросшие берега, смутно видневшиеся сквозь туман. Мы были в устье Темзы.

Мало-по-малу наш пароход уменьшил ход и остановился. Вместе с другими пассажирами мы сошли на берег.

Маттиа обратился к какому-то человеку с рыжей бородой и заговорил с ним. Мне казалось, что он слишком долго расспрашивает его, повторяя одни и те же слова, и что англичанину, повидимому, очень трудно понять его. Наконец, Маттиа подошел ко мне.

- Чтобы попасть в Грин-сквер, - сказал он, - нужно итти прямо по набережной.

Темные и грязные улицы были загромождены телегами, ящиками и тюками, так что мы с трудом пробирались вперед. Я привязал Капи на веревку и держал его совсем близко от себя. Время от времени Маттиа останавливался и спрашивал у прохожих дорогу в Грин-сквер. Долго шли мы все прямо, а потом нам сказали, что нужно повернуть направо. Из длинной и широкой улицы мы попали в пустынные переулки, которые так перепутывались между собою, что нам казалось, будто мы кружимся на одном месте.

- Мы, должно быть, заблудились, - сказал я. Но Маттиа покачал головою. И, действительно, мы благополучно добрались до Грин-сквера и скоро остановились перед дверью конторы Грета и Галлея. Маттиа хотел позвонить, но я удержал его. Сердце колотилось у меня в груди, и я дрожал всем телом.

Когда я немного оправился, он позвонил, и мы вошли.

Я был так взволнован, что не мог хорошенько рассмотреть, где мы очутились. Какие-то люди сидели за столами и писали при свете нескольких ламп. Маттиа обратился к одному из этих людей. Несколько раз повторил он по-английски слово "мальчик" и "Барберен". Имя "Барберен" произвело большой эффект. Все взглянули на нас, а писец, говоривший с Маттиа, отворил нам дверь в соседнюю комнату.

Здесь было множество бумаг и книг. Толстый старик в очках сидел за конторкой, а другой - в мантии и парике - говорил ему что-то, держа в руке синие мешки. Наш провожатый объяснил, кто мы, и старики оглядели нас с головы до ног.

- Который из вас жил у Барберена? - спросил по-французски старик в очках.

- А где же Барберен?

- Он умер.

Мне пришлось рассказать, как я жил у Барберена, как он отдал меня Витали, как после смерти моего хозяина принял меня в свою семью садовник Аксен, как его посадили в долговую тюрьму и как я снова стал ходить по улицам и зарабатывать деньги игрою и пением.

Слушая меня, старик время от времени записывал что-то и смотрел на меня так, что мне становилось неловко. У него были неприятное лицо и хитрая улыбка.

- Моя семья живет в Англии? - спросил я.

- Да, теперь она здесь, в Лондоне.

- Значит, я могу повидаться с родными?

- Через несколько минут ты будешь с ними. Я скажу, чтобы тебя проводили.

Дверь отворилась. От волнения я не мог произнести ни слова и со слезами на глазах взглянул на Маттиа.

Расспрашивавший меня старик сказал что-то по-английски вошедшему конторщику. Должно быть, он говорил ему, куда нас отвести. Я поклонился и повернулся, собираясь уходить.

- Ах, я и забыл сказать тебе, что твоя фамилия Дрискаль, - крикнул мне старик, - так зовут твоего отца.