Два дома.
Глава IX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Два дома. Глава IX. (старая орфография)

IX.

Баронесса вдруг остановилась, как прикованная. Другие также затихли и прислушивались. Из саду доносился такой жалобный и болезненный крик ребенка, что даже старый барон поднялся в испуге и, опираясь на Феликса, с трудом подошел к окну, уже отпертому его сыном. Гроза проходила, дождь перестал; но в окно пахнул сырой, холодный воздух, а небо свинцовым сводом покрывало город. Газовый фонарь у подъезда освещал сад, фонтан и громадные клумбы цветов на лугу. Ни одна веточка не шевелилась; в саду было пусто; но на улице за решеткой толпились люди, раздавались мужские голоса, слышались плач и прерванная брань женщины; ребенок перестал кричать.

В то время как мужчины и Люси стояли у окна, баронесса снова вернулась к столу и заняла прежнее место. Вставая, старый барон столкнул нечаянно портрет, упавший при этом на ковер без малейшого шума. Баронесса видела его на полу, но и не подумала поднять. Это было-бы ниже её достоинства. Она снова взяла в свои восковые пальцы работу и её рука стала правильно подниматься, вытягивая нитку, а глаза пристально смотрели из-под длинных ресниц на шитье. Тем не менее она видела, как Минка быстро выскочила из-за драпировки, осторожно осмотрелась, схватила портрет, прижала его к груди и быстро скрылась с ним за драпировку. Молодая женщина и не пошевельнулась, ни один мускул её лица не дрогнул. Она еще больше углубилась в работу. Но она и не подозревала, что из-за мужских спин за нею наблюдали, сквозь драпировку, два женских глаза. Люси едва могла подавить в себе смех. Эта женщина с своею ненавистью к живописи была слишком смешна; к тому-же не беда, если портрет тропической девушки с желтым лицом немножко будет поцарапан.

Шум на улице затих, люди стали расходиться и все успокоились на мысли, что вероятно какой-нибудь сбежавший мальчуган был пойман матерью и теперь не хотел вернуться домой. Барон Арнольд стал запирать окно, между тем как остальные вернулись к столу.

Садясь в кресло, барон заботливо осмотрел стол. Он быстро оторигал посуду, стряхивал брошенную салфетку.

- Чорт побери, куда-же девался портрет? Ты спрятала его, Клементина?

- Я шила! отвечала она своим высоким монотонным голосом, и, не поднимая глаз, спокойно отрезала нитку и положила ножницы на стол.

Арнольд взял лампу и осветил ковер. Феликс и Люси, закусившая губы, чтобы не расхохотаться, помогали ему искать... Со стороны орого окна раздался слабый треск, как будто ломали сухое дерево. Арнольд поставил лампу на стол, быстро подошел к окну, раздвинул гардины, схватил жалобно визжащую Минку и выбросил ее за дверь.

- Неужели ты никогда не исполнишь моей просьбы и не удалишь из дому это животное, Клементина? сказал Арнольд мрачно. Она причиняет нам и нашим людям столько вреда.

Молодая женщина подняла голову. Между её рыжеватыми бровями показались две морщины и сжатые губы были так-же бледны, как и остальное лицо. Она молча позвонила.

- Скажите горничной, чтобы она отнесла Минку в мою спальню и накормила-бы ее ужином, сказала она, снова принимаясь за работу, как будто ничего особенного не случилось..

Старый барон со злости стукнул ногою и подавил проклятие, готовое сорваться с его уст, а его сын подошел к окну, чиобы собрать обломки.

- Вот счастливая случайность, сказал он Феликсу, - лицо нисколько не испорчено; недостает только кусочка волос, но это не беда. Душа здесь, в этих глазах, которые не изгладятся из моей памяти, пока во мне будет жить художник. Впрочем, кусочки можно склеить; хотя рубцы и будут заметны, но это не испортит портрета. За то теперь он мой и больше я не выпущу его из рук. - Он осторожно завернул обломки в бумагу и положил их в карман.

- Господи, сколько шуму из-за тринадцати-летняго подростка, сказала Люси, улыбаясь не без досады. Однако эта маленькая черноглазая горбунья начинает не дурно. Уж если её портрет одерживает такия победы, то что же будет на деле? Смотри, Феликс, я не позволю помыкать собою, а tout prix не позволю! Пусть только она попробует!

Она при этом с невыразимою грацией сделала жест, будто собирается выцарапать кому-то глаза. Старый барон закричал с энтузиазмом: браво! а Феликс схватил её розовые ручки и нежно прижал их к груди.

- Ведь я же буду с тобою, Люси, сказал он нежно.

- А мой друг Луциан также не может устоять против этой очаровательной волшебницы, как и его сын, заметил, смеясь, барон, пожирая глазами грациозную девушку, заключенную в объятия молодого человека. - Ну, когда-же в путь, Феликс?

- Лучше всего сейчас-же.

- Хорошо; так значит завтра утром, назначил старый барон. - Нужные бумаги я приготовлю пораньше. Горничная, уныло ожидающая теперь в гостиннице, поедет, конечно, с вами.

- Неужели ты покинешь Германию, спросил серьезно Арнольд, - не сказав матери невесты, что...

- О, Господи, что вы выдумали, cher baron, прервала его Люси в страшном испуге. Вы не знаете мою маму. Если мы теперь покажемся в Вене, мы пропали, мы навсегда будем разлучены, уверяю вас! Мама подымет шум; если нужно, позовет полицию; она в состоянии даже посадить Феликса под замок! Мама никогда, никогда не согласится, она скорее запрячет меня в монастырь. А это ужасно! Феликс, на коленях умоляю тебя, не слушай никого! Поедем лучше сейчас прямо на корабль.

- Сейчас-же, немедленно! сказал Феликс твердо и решительно. Ты меня осуждаешь, Арнольд. Это очень грустно, но я не могу поступить иначе. Я не позволю отнять у меня счастье. Будь уверен, что потом я постараюсь примириться со всеми. - Он с неудовольствием отвернулся, заметив, что в серьезных глазах его друга порицание не смягчалось. - Впрочем, ты не можешь меня понять, потому что ты... не любишь, хотел он сказать, но остановился, взглянув на молодую женщину, которая только-что встала, с шумом отодвинув стул.

Во время последняго разговора баронесса смотрела на всех с удивлением и негодованием. Она подошла к кушетке, обложенной шелковыми подушками, которая стояла у стены, и села, прислонив голову к резьбе, покрывавшей стену. Молодая женщина отколола одну из кос, которая тяжело упала ей на грудь. Но и это ее не украсило. Красивому лицу эти роскошные светлые волосы придали-бы новую прелесть; у нея-же они казались чужими, взятыми напрокат. Она сидела с полузакрытыми глазами, сложив руки на коленях, с выражением презрения на губах, живой протест против солидарности с беседующею группою.

- Прошу, тебя, не смущай их, Арнольд, сказал он с своим обычным добродушием. Феликс - молодец, у него в жилах горячая кровь! В дни молодости я поступил-бы точно также. Дурак тот, кто не ловит счастья за волосы, когда оно ему улыбается. Ступай, позвони! Скажи, чтоб Адам подал шампанское.

- Адам, папа? Ведь ты же прогнал его сегодня после обеда.

Старик посмотрел на него удивленными глазами, как будто не хорошо разслышав. Потом, как-бы вспоминая, он ударил себя по лбу.

- Вот глупая история! ведь я не могу без него обойтись! Неужели он в самом деле убежал, дурень этакий?

- Да, отец, по твоему строгому приказанию, сказал Арнольд, - ты сегодня слишком изругал старика.

- Не прикажешь-ли гладить его по головке, когда он делает мерзости, изменяет своему старому господину?

- Я сегодня говорил с Адамом, сказал Феликс голосом, в котором слышалась просьба. Он был просто в отчаянии. Я, вообще, не понимаю, почему именно на него может падать подобное подозрение. Измена слишком гнусна, и мой дядя также...

- Silentium! Твой дядюшка - мошенник! вскричал барон громким голосом и его лицо побагровело От злости. Он меня обокрал, помогает и тебя лишить наследства. Как и когда он узнал мой секрет, разве это возможно узнать у такого крючкотвора? Тут все потемки. Но что он подслушал и подсмотрел, в этом я уверен - и баста! - Он откинулся на спинку кресла. - Если господин Адам еще не изволил вернуться, то пусть Христиан подаст шампанского, сказал он спокойно.

Барон Арнольд отворил дверь, чтобы отдать приказание. Послышался шум голосов со двора, но никто не обратил на это внимания: дверь слишком быстро затворилась... Вскоре вошел лакей с подносом, а с ним ворвался говор испуганных голосов.

- Что за дьявольщина? Кажется, что уличный скандал перебрался к нам во двор, сказал барон, прислушиваясь. - Он посмотрел в лицо лакею, у которого поднос дрожал в руках. - Что с тобою? вскричал он. Ты бледен, как мертвец и дрожишь, как преступник? Что там такое на дворе?

- Это все из-за Адама! пробормотал испуганно лакей.

- Из-за Адама? Разве он вернулся, мошенник?

- Нет, господин барон, только Анхен. Она уцепилась за дворника Фрица и не хочет идти к бабушке.

- Да девочке нечего туда и ходить. Она должна быть при отце, а отец живет в Шиллингсгофе. Отчего он, не идет? Скажи, чтобы он сейчас-же пришел.

- Господин барон, Адама только-что вытащили из воды и он уже совершенно мертвый.

Барон опустился в кресло, как будто снова разбитый параличем.

В эту минуту баронесса вскрикнула, вскочила в;ъ испуге с кушетки и бросилась к мужу.

- Там! там! бормотала она, показывая на стену, у которой стояла кушетка. Там кто-то шарит! там громко, тяжело вздохнул человек. Меня так и обдало смертельным холодом.

Испуганная, этими возгласами, Люси в одну минуту очутилась около Феликса. Её нежное личико побледнело. Зажав уши, чтобы не слышать шума, она детскими глазами боязливо смотрела на страшную стену. По суеверной боязливости это дитя театрального мира не отличалось от воспитанницы монастыря.

- Ты знаешь, что твой слух болезненно развит, Клементина, успокоивал ее барон Арнольд, дрожа от волнения, вызванного неожиданным известием о смерти Адама. С этой стороны часто слышен шорох, должно быть мыши заходят сюда с Монастырского двора.

- О, нет, я знаю это лучше. Это бедная человеческая душа! воскликнула она, вся дрожа как в лихорадке. Самоубийца за свой смертный грех прикован навсегда к Шиллингсгофу. Мы здесь не можем оставаться, Арнольд.

- Прошу тебя оставить эти глупые монастырския сказки, сказал молодой барон. Он освободился из её объятий и посадил дрожащую женщину в ближайшее кресло.

- Да, господин барон, сказал он, опомнившись. Адам сегодня после обеда отвел ее к своей матери и потом ушел. Но так как он долго не возвращался, то Анхен испугалась и тихонько убежала за ним. Она все дожидалась у нас в саду Фридриха, чтобы он помог ей искать отца. Он это сделал с удовольствием, потому что и сам сильно об нем безпокоился. Под дождем они обежали все улицы города и дошли до шоссе, где встретили людей, несущих Адама. Он бросился в реку недалеко от новой мельницы.

- Экий сумасшедший! Мог-ли я думать, что он решится на это!

- Он сам не знал, что делает, заметил боязливо Христиан. Мельник, знакомый Адама, заговорил с ним и тотчас заметил, что он не в своем уме: говорить чепуху и лицо такое красное. Потом побежал как будто за ним гнались. Мельник пошел с своим работником за ним; но не успел оглянуться, как Адам нырнул в воду. Его тотчас-же вытащили, он не мог утонуть; он умер от паралича, потому что был очень разгорячен, когда бросился в холодную воду.

- Позови сюда сейчас Анхен, приказал старый барон лакею.

- Господин барон, сказал, запинаясь, лакей, девочку очень потрепала буря; она измочена дождем, так что платье прилипло к телу, и она босая. Мамзель Биркнер плачет и говорит, что...

- Что говорит Биркнер, мне решительно все равно. Пусть она сейчас приведет сюда девочку.

Лакей вышел и вслед за ним вошла Биркнер, давнишняя ключница Шиллингсгофа, толкая перед собою Анхен.

Ребенка нельзя было узнать. Красная юбочка и роскошные волосы со всех сторон прилипли к её телу, а маленькия босые ноги были все в грязи. По знаку барона, мамзель Биркнер подвела к барону девочку, по щекам которой текли крупные слезы.

- Уйди! пошла вон! кричала баронесса нервно, как капризное дитя, и убрала свой шлейф, чтобы к нему не прикоснулись босые ноги Анхен.

Девочка обошла ее и приблизилась к барону. Она наклонила свое распухшее от слез личико и в отчаянии ломала руки.

- Отчего; ты не хочешь к бабушке? спросил старик, стараясь говорить как можно спокойнее.

Девочка не отвечала; она подняла свои опухшия веки и мрачно смотрела на барона.

- Нет, она ни за что не хочет, ответила за нее мамзель Биркнер. Старуха пришла в Шиллингсгоф и хотела силою увести ее домой, но она подняла на улице ужасный крик. Фриц не позволил ее увести и теперь очень боится, не зная, как вы примете то, что он привел Анхен в Шиллингсгоф.

- Она сердится, она бранила отца, когда вы его прогнали, а когда его принесли, то она опять бранилась и заперла перед нами дверь. - Девочка зарыдала.

- Оставайся у нас, сказал Арнольд рыдающему ребенку.

- Арнольд, что ты хочешь делать? воскликнула баронесса.

- То, что и я делаю, любезнейшая невестка. Ребенок останется у нас и будет воспитываться в Шиллингсгофе, и конец! Биркнер, примете-ли вы ребенка?

- Ну, так ступайте! Снимите с нея мокрое платье и положите ее в теплую постель.

Ключница увела ребенка. Баронесса встала и, едва пробормотав "спокойной ночи", медленно прошла в свои комнаты.

На другой день, в три часа пополудни, закрытая карета старого барона выехала из Шиллингсгофа. Большие ворота Монастырского двора были отперты. Когда проезжала карета, коровница мела двор, а кухарка с корзинкою в руках собиралась идти на базар. Феликс высунул голову из кареты и грустным взглядом окинул Монастырский двор, как-бы отыскивая кого то.

очень горда. Она вчера до поздней ночи все ходила от одного окна к другому, поджидая молодого барина. Все думала, что он вернется без своей возлюбленной, и совсем не ложилась спать. Постель её сегодня утром была такая-же, как я сделала ее вчера.

У окна кабинета стояла маиорша. Ухватясь за окно, она безмолвно смотрела на ворота, где еще раз появилось перед нею бледное лицо уезжающого сына. Она даже не вздыхала, а стояла неподвижно, как каменная статуя. Вошел советник.

- Сын для тебя потерян, Тереза. Дрянной мальчишка отправляется к своему легкомысленному отцу, сказал холодно советник.

Она обернулась, как будто ей нанесли удар кинжалом, и не спросила брата, откуда он узнал эти подробности. Маиорша бросила на него безжизненный взгляд и молча вышла из комнаты.