Два дома.
Глава XIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Два дома. Глава XIII. (старая орфография)

XIII.

Прошло несколько дней после этого бурного утра. В комнатах бельэтажа были спущены занавеси и царил полумрак; все оне были заперты на замок, так как баронесса запретила даже их проветривать.

Барон Шиллинг работал в своей мастерской. Парк, после только-что миновавшей грозы, блестел на солнце бриллиантами дождевых капель; небо сияло ровным голубым светом. Но эта спокойная, блестящая картина как будто не существовала для человека, стоящого перед мольбертом. В мастерской царила полная тишина, и только за зеленою занавеской окна слышался ровный шум фонтана. Перед умственным взором художника разстилалась грозовая ночь в улице города, освещенной факелами. Красный свет из окон дворца освещал улицу. Все это было так живо, что, казалось, плеск фонтана доносился из этой мрачной улицы. Сидящий перед картиной человек не заметил, как отворилась дверь и к нему приблизились тихие шаги. Он словно проснулся, когда Анхен тихо и застенчиво доложила:

- Барон, гости приехали.

Он вздрогнул.

- Дети Луциана? сказал он быстро и пошел через сад.

Когда он вошел в сени, в противуположную, открытую дверь, вносили сундуки, вероятно с дамскими нарядами, так как, видимо, они были легки. Возле наваленного кучею багажа стояла на коленях горничная Мина перед разломанною картонкой. Кружева, ленты, бархат валились из картонки, а девушка вынимала совершенно раздавленную женскую шляпу.

Серебристый голосок, так весело звеневший восемь лет тому назад, снова разсыпался то бранью, то хохотом.

- Ах, глупцы! Можно-ли так обращаться с багажем! Это возможно только в Германии! Непременно буду жаловаться. Я просто была влюблена в эту шляпу. Господи, в каком она теперь виде! ха-ха-ха! - Не стройте-же таких злых гримас, Мина; ведь это не моя вина!

Носком маленькой ботинки она откинула в общую кучу голубую шелковую ленту, упавшую на пол. Всякое движение её подвижной фигуры сопровождалось легким бряцанием цепочек и шуршанием шелка. Она поправляла свои локоны, когда вдруг увидала барона. Вскрикнув, она бросилась к нему на встречу.

- Вот и мы, cher baron!.. Боже, увидев вас, я сейчас вспомнила бедного Феликса! Кто-бы мог тогда сказать, что я останусь молодой вдовушкой! Такой молодою! Теперь он, бедняжка, лежит там, за морем, совершенно один! И как он страдал! Я вам говорю, это было ужасно!.. Знаете-ли, собственно для меня Феликс умер в тот момент, как получил эту тяжелую рану! Я никого не могу видеть больных. Комната больного для меня хуже ада: такая темная, душная; к тому-же эти болезненные стоны, тихие шаги, шепот сиделки - все это на меня так действует, что я убегаю.

Она замолчала на минуту и обернулась. Носильщики, тяжело дыша; вносили большой сундук, обитый железом.

- Как видите, нам нужно много места, живо заметила женщина и с улыбкой показала на багаже. - С нами случилось несчастье. Посмотрите на этот уродливый комок, на который моя горничная глядит так печально. Это когда-то была прелестная шляпа, которую я купила в Гамбурге. Непростительная неосторожность!

Барон Шиллинг быстро выпустил руку молодой женщины. Эта грациозная женщина возвратилась из-за моря такой-же легкомысленной, убегающей от всяких забот бабочкой, какой отправилась туда восемь лет назад. Две слезинки, скатившияся по её щекам при воспоминании о Феликсе, были совершенно искренни, но через минуту она могла также искренне смеяться над измятою шляпкой.

- Это сделали мои люди? спросил серьезно барон Шиллинг.

- О, нет, нет! Это случилось на железной дороге! Впрочем, об этом не стоит толковать! Я завтра-же напишу в Берлин моей прежней поставщице, которая, конечно, ужасно обрадуется. Но я заболталась, сказала она спохватившись, и посмотрела в сторону.

Барон Шиллинг посмотрел по направлению её взгляда и теперь только заметил в отдалении неподвижную, молчаливую группу.

Никогда еще поддерживающия потолок кариатиды не видали такого черного чудовища, какое стояло под ними в настоящую минуту. Негритянка в Шиллингсгофе... Все слуги с удивлением ее осматривали, а она добродушно улыбалась своими толстыми, красными губами...

Она держала на руках маленькую и бледную черноглазую девочку. Ребенок видимо дичился чужих людей. Тоненькими ручками он обнял шею няньки и прижал маленькую с золотистыми кудрями головку к её черной щеке.

Немного поодаль, у мраморной статуи стояла дама. Одной рукою она держала семилетняго мальчика, а другою опиралась на пьедестал богини. В костюме молодой вдовы виднелись уже светлые цвета полутраура, а эта незнакомка стояла у белой статуи, как богиня ночи, окутанная в черные длинные одежды. Она была невыразимо хороша; большими черными глазами, с строгим выражением своего прекрасного лица, она следила за шаловливыми движениями молодой вдовы.

- Пойдемте, моя гувернантка сердится, сказала Люси с подавленным раздражением. Belle soeur, мадам Мерседес, не любит ждать; она невообразимо горда, эта испанская хлопчато-бумажная принцесса.

Барон Шиллинг быстро подошел в молчаливой группе, которая в эту минуту оживилась. Дама положила руку на голову мальчика и, прошептав ему что-то на ухо, сделала шаг на встречу барону.

- Папа тебе кланяется, дядя Арнольд; он твердил мне это до тех пор, пока не ушел на небо к дедушке, сказал мальчик по-немецки.

С глубоким волнением барон Шиллинг поднял мальчика и стал его целовать.

- Теперь ты будешь моим, милый мой Иозеф!

- Ах, да, прошу вас, возьмите его под свое покровительство, барон, сказала Люси. Я не могу его воспитывать, я для этого еще слишком молода. "Такая маленькая мама", как говорил Феликс. Мы, Иозеф и я, относимся друг к другу, как брат и сестра. Он всегда смеется, когда я начинаю говорить с ним строго. Впрочем, по годам он легко мог-бы быть моим братом; и вот Паулина, эта лучше подходит к своей мамочке, - и она ласково стала гладить светлые волосы девочки. Это мой идол, рекомендую вам, - и ужасно на меня похожа, не правда-ли, барон?

Ее отвечая ни слова, он опустил мальчика и быстро отошел. До сих мор дама в трауре оставалась пассивною; теперь она гордым жестом, обличавшим привычку повелевать толпою невольников, приказала поставить большой сундук возле себя.

Увидев это, Люси злобно улыбнулась и теперь только, несколькими словами, представила ей барона. В эту минуту вошла мамзель Биркнер. В открытые окна слышался стук открываемых окон и передвигаемой мебели, и вот, наконец, ключница доложила, что все готово.

- Слава Богу, что мы наконец добрались, сказала Люси, с выражением страшной усталости. Я истомилась до смерти и право не знаю, как добраться до кушетки. Пойдем, Мерседес.

Мерседес не тронулась с места.

Он видимо сконфузился.

- Моя жена теперь в Риме, ответил он медленно.

Люси громко захохотала.

- Что вы говорите! И именно теперь! Это можно было предвидеть; ваша супруга такая странная, cher baron.

- Будьте так добры, укажите нам ближайший отель, сказала она холодно и вежливо, хотя в глазах её блестела оскорбленная гордость.

Она хотела уйти, но барон удержал ее.

- Во всяком другом случае вы были-бы совершенно правы, отказываясь от гостеприимства в доме, в котором нет хозяйки, сказал барон тихо; но вспомните, что вы приехали не в гости, а по поручению, которое может быть исполнено только в этом доме. Мой бедный друг, вероятно, не думал, что его задушевное желание рушится от таких пустяков. Не знаю, долго-ли жена моя пробудет в Риме, но до её возвращения вы будете единственными обитателями Шиллингсгофа. Сам я живу в саду, в моей мастерской.

Карета, в которой прибыли путешественники, уехала. Лакеи (из них не было ни одного, который служил-бы восемь лет назад) смотрели в след уходящим.

- Горничная и не подумала заплатить за карету, - и я отдал собственный талер. Возвратят-ли мне его? прошептал, пожимая плечами лакей. Впрочем, я поставлю его в счет нашей барыне. Вот так удивится! В последний вечер перед её отъездом я слышал собственными ушами, как баронесса говорила за ужином госпоже фон-Ридт, что это испанско-американские нищие. Может она и права. Бог знает, что в этих сундуках - тряпки какие-нибудь, платья, а в том - книги и немного белья, это видно по тяжести. Наш барин, вероятно, познакомился с ними в Париже. Барыню бесить приглашение, это всякий видит. Целые шесть штук! - Он пересчитал по пальцам, - Все пить-есть хотят, а наша барыня скуповата, каждый грош усчитывает у повара и помнит всякую початую бутылку вина. Увидите, мы с ними не скоро разделаемся и из-за них, наверное, будет еще большой скандал между господами.