Два дома.
Глава ХХXVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Два дома. Глава ХХXVI. (старая орфография)

ХХXVI.

Известие о несчастьи в копях взволновало весь город. В продолжении нескольких часов, благодаря небрежности и скупости владельца копей, несколько десятков сильных людей, отцов и сыновей, погибло ужасною смертью. Но привоем горе и озлоблении, многие находили утешение в том, что один советник Вольфрам должен принять всю ответственность на свои плечи; и он-то сам стал жертвою того-же несчастья, и именно в ту самую ночь, когда лишился единственного сына. Иные видели в этом карающую руку Божию, а другие подозревали умышленное самоубийство.

О причинах смерти Виктора в городе еще ничего не знали; но за то в Шиллингсгофе оно вызвало сильное волнение. Анхен тотчас-же пошла в мастерскую и обо всем рассказала барону, а мамзель Биркнер блестящим образом доказала невинность Адама в людской. Известие это быстро распространилось по всему дому. Значит, за деревянною резьбою зала появлялся не дух несчастного слуги: там шарили живые руки, и привидение гордо ходило по улицам города, считалось самым богатым из всех богачей страны и не удостоивало ответом почтительных поклонов честных слуг Шиллингсгофа.

Никогда еще слуги не сновали так по корридору и передней. Каждый надеялся хоть украдкой взглянуть на разрушения, сделанные прыжком Пирата. Но Жак стоял, как чорная бронзовая статуя, а гордая обитательница зала, обыкновенно выходившая в это время в сад, сегодня не покидала своих комнат. К тому-же пришел барон Шиллинг взглянуть на разрушение, как хозяин дома. Он мог сию минуту войти. Недовольный взгляд, которым он, проходя переднею, окинул толпу любопытных, заставил всех удалиться.

На другое утро снова все собрались у подъезда и тихо разговаривали, поглядывая на Монастырский двор. Булочник только-что сообщил им о смерти советника.

Они были очень удивлены, когда из Монастырского двора явилась служанка; она прошла в дом и через несколько минут вышла оттуда с донной Мерседес. В почтительном отдалении она шла за молодой женщиной, закутанной в шаль, которая вела за руку Паулину.

Все разступились перед донной Мерседес, которая в первый раз показалась на тротуаре и сейчас-же исчезла в калитке Монастырского двора.

Маиорше не пришлось исполнить задуманного плана. Ей не нужно было стучаться у Шиллингсгофа и просить приюта у внуков, которые остались теперь единственным её утешением и надеждою.

С появлением первых лучей утренней зари, маиорша услышала, что ее зовут и ищут, но она не желала, чтоб ее нашли, она не хотела возвращаться к брату.

Только-что направилась она к калитке, выходящей в переулок, как старый слуга, Фома, прибежал в сад и сообщил ей страшное известие.

Конец, всему конец! На закрытых носилках, посреди двора, лежал последний представитель фамилии, которая в продолжении трех столетий жила, работала и накопляла. Маиорша не плакала. Она отворила двери большой залы, куда внесли тело последняго хозяина Монастырского двора. Своими руками положила она рядом тело Виктора и зажгла все серебрянные канделябры, которые горели на последних крестинах. В последний раз они должны были освещать Вольфрамов.

Все это маиорша делала как нельзя более спокойно. Кончив распоряжения, она послала сказать донне Мерседес, что не может придти в Шиллинсгоф, потому что должна сидеть у двух покойников.

Вдруг она увидела, что на Монастырском дворе показалась донна Мерседес с белокурой Паулиной, которая при виде темных, закопченных стен монастыря стала прятать испуганное личико в складках платья своей тетки. Такое-же чувство страха овладело и Иозефом, когда он в первый раз был на Монастырском дворе.

Женщина, которая тогда сердилась на мальчика и находила, что ничего не может быть лучше и солиднее её родового дома, теперь пробежала по стенам глазами и нашла, что они почернели и покосились, точно весь дом опустился в одну эту ужасную ночь.

- Я здесь не останусь дольше, чем потребует от меня мой долг, - сказала она, сажая ребенка на колена и покрывая его поцелуями; донне Мерседес она протянула руку. Эта молодая, гордая женщина пришла утешить и поддержать ее, несмотря на то, что дом её запятнан теперь преступлением. Правда, она была дочерью её ненавистной соперницы, но вместе с тем она-же была и сестрою Феликса, которого горячо любила, за которым ходила в его предсмертные часы. Вместе с двумя детьми Феликса, донна Мерседес составляла все, что осталось ей дорогого на земле.

Между тем как на Монастырском дворе все понемногу стихало, в бельэтаже Шиллингсгофа собиралась гроза. Баронесса все еще была больна, и лакеи, которые прислуживали наверху, рассказывали, что мадемуазель Ридт обладает неимоверным терпением. Несмотря на дерзости, которые ей постоянно говорит баронесса, она сохраняет хладнокровие и делает вид, что ничего не слышит. Но бывали и такие дни, что баронесса ухаживала за мадемуазель Ридт, даже ползала перед нею на коленях. Это случалось обыкновенно после получения писем с известным штемпелем. Баронесса целые дни безпокойно бродила по залам бельэтажа, но из дома не выходила. Раз только садовник видел ее ночью в парке около мастерской, но скоро вслед за нею появилась мадемуазель Ридт и, после долгих споров, увела ее в дом.

Но за то она часто сидела с работой в руках на терассе и следила за каштановой аллеей и мастерской, так что без её ведома не могло попасть туда ни одного кусочка мяса, ни одной бутылки вина, и ужь конечно ни одного живого существа.

Как-то она увидала мужа в конце каштановой аллеи. Это было в первый раз после его возвращения. Значит, он, наконец, раскаялся и идет к ней. Но знакомые шаги не раздавались в бельэтаже. Вместо него, явился Роберт и доложил о происшествии, случившемся в Шиллингсгофе, и о том, что барон отправился в зал нижняго этажа, чтобы осмотреть все самому.

С тех пор она писала каждый день к мужу и просила его зайти в бельэтаж, чтобы переговорить с ней о поправках, которые необходимо сделать после всего происшедшого там, но всегда получала в ответ, что сперва нужно выждать погребения на Монастырском дворе и тогда уже приступать к поправкам.

интимное знакомство с Монастырским двором как раз в то время, когда обнаружилось, что эти люди лишили их громадных богатств!..

- Он с ума сошел! - вскричала она вне себя, надевая шляпу, чтобы идти лично заявить свое veto, но канонисса ее предупредила. Она стала в дверях и объявила, что не выпустит ее на посрамление прислуги, так как барон, конечно, не обратит на нее ни малейшого внимания.

К своему ужасу, баронесса видела, что маиорша через сделанное в стене отверстие прошла в дом и там провела весь вечер.

Примирение, значит, совершилось, план выполнен, не смотря на то, что баронесса хотела ему помешать своим отъездом. Никто, повидимому, не замечал её отсутствия, ни одной строчкой письма не просил ее возвратиться, и теперь она должна была убедиться, что о ней никто даже, и не думал. Она готова была рыдать от досады и злобы.