Два дома.
Глава XXXVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Два дома. Глава XXXVII. (старая орфография)

XXXVII.

Советник Вольфрам и его маленький сын со вчерашняго дня покоились в фамильном склепе, рядом с кроткой советницей. Их похоронили рано утром без всякого торжества.

Монастырский двор продолжал свою обычную жизнь, как будто ничего особенного не случилось. Через открытые ворота работники ввозили рожь, коровницы суетились у хлевов, а на кухне кипели котлы с ужином для рабочих.

Маиорша наблюдала за всем сама, как всегда. Такое большое хозяйство нельзя было остановить сразу. Только продажу молока она передала старой служанке, а дело по наследству поручила барону Шиллингу. Они порешили заделать потаенный ход в Шиллингсгоф. Потом маиорша заперла кабинет и столовую: эти комнаты были для нея ненавистны.

На другой день после похорон, барон Шиллинг пришел в зал с столяром и каменьщиком, чтобы условиться об исправлении повреждений. Он предупредил об этом донну Мерседес, а потому комната была пуста, но сквозь слегка притворенную дверь соседней комнаты доносились резвые детские голоса.

Столяр возмущался разрушением такой драгоценной резьбы, а каменьщик стад осматривать заднюю сторону деревянной полированной двери.

- Э, монахи, однако, были хитры! сказал он, разсматривая множество задвижек на дверях. Стоило отодвинуть одну из них и, не отворяя двери, можно было осмотреть всю залу. Средняя дверь в этом узком проходе и последняя, ведущая в кабинет советника, были обиты кожаными тюфяками, которые поглощали всякий звук между двумя домами.

- Госпожа баронесса! доложил вдруг Роберт и широко распахнул дверь.

Баронесса появилась на пороге. Она была в сером шелковом платье с золотым крестом на груди. Маленький кружевной чепчик, завязанный у подбородка, делал её лицо еще длиннее и безцветнее.

Она внимательно осмотрела комнату. Щеки её горели и обыкновенно полусонные глаза светились лихорадочным блеском. Она держалась прямо с видимым желанием импонировать.

- А, ты здесь, мой друг, - сказала она развязно, едва отвечая на вежливый поклон работников и грациозно протягивая мужу руку. Она, повидимому, забыла, что после бурной сцены в мастерской они еще не видались.

Барон Шиллинг холодно взглянул на нее и едва дотронулся до её руки.

- Посмотри, - сказала она, указывая на рояль: - вот преступник, который в первый-же день моего приезда так разстроил мне нервы, что я чуть не захворала. И эта балалайка стоит в моей комнате! Не насмешка-ли это, Арнольд? Знал-ли ты, что они привезут с собою из-за моря подобную штуку?

- Им не было никакой надобности предупреждать меня об этом - ответил он коротко. - Впрочем, этот прекрасный инструмент далеко не балалайка и эти комнаты - не твои: ты живешь ведь в бель-этаже.

- Да, но я благодарю Бога, что с поправкою стены исчезнет этот ужасный шорох.

- Вот видишь-ли, это вовсе не была душа Адама, как ты суеверно утверждала; эту мошенническую дорогу проложили благочестивые монахи.

- Исчезнет навсегда! - продолжала упрямо баронесса, не слушая саркастического замечания мужа. - В этих комнатах я жила в начале нашего супружества, а ты знаешь, я твердо держусь своего права. В бель-этаже слишком яркий свет для моих слабых глаз. Я должна постоянно опускать сторы и сидеть без чистого воздуха; а здесь колоннада умеряет яркость света. Вот почему я спешила с поправками. Понимаешь, мне самой нужно посмотреть за ними, потому-то я и пришла сюда. Я горю нетерпением скорее здесь поселиться.

Он горько засмеялся и повернулся к ней спиною, чтобы отпустить рабочих, окончивших осмотр, и, повидимому, намеревался уйти вместе с ними.

- Что-же: мне, кажется, придется остаться здесь одной, - сказала баронесса, бледнея от гнева; но она не тронулась с места и еще крепче оперлась на рояль.

- Ты еще что нибудь имеешь сказать мне? спросил барон, стоя на пороге и держась за ручку двери. - В таком случае прошу тебя выйти в сад, я нахожу неприличным спорить в комнатах, которые пока принадлежат не нам.

- Господи, не по контракту-же мы их отдали! Впрочем, твоя гостья поймет, надеюсь, что нам необходимо переговорить о починках.

- Ах, пожалуйста!.. О чем-же другом? Мое переселение очень тесно связано с этим. Впрочем, уверяю тебя, я не высказала-бы этого желания, еслибы миссия в Шиллингсгофе не приходила к концу. Примирение совершилось, маиорша Луциан, вероятно, возьмет на-днях детей к себе, и комнаты освободятся. Я думаю, донна де-Бальмазеда не останется в нашем простом доме ни на минуту долее, чем это будет необходимо. Она и без того принесла слишком большие жертвы своему покойному брату, не правда ли? И ты, конечно, не будешь требовать, чтоб она осталась.

- Я? - Он оставил ручку двери и снова вошел в комнату. - Я ни на одну линию не желаю увеличивать прав, данных мне Феликсом, а потому не хочу вмешиваться в чужия дела.

- Значит, мы не расходимся в мнениях, мой друг, и госпожа де-Бальмазеда, надеюсь, извинит...

В эту минуту дверь соседней комнаты отворилась и донна Мерседес появилась в зале.

- Мне не в чем извинять вас; вы имеете право поступать, как найдете более удобным, - сказала она, слегка кланяясь хозяйке. - Я совершенно согласна с вами, что поправки в зале необходимо сделать как можно скорее, но я попросила-бы вас подождать несколько дней. Мой племянник недостаточно окреп для шумной жизни в отеле, и доктор запрещает пока перевозить его.

Баронесса внимательно разсматривала её красивую фигуру. Действительно, эта американка была поразительной красоты, и это увеличивало ненависть к ней баронессы.

- Дом Вольфрама как нельзя лучше отвечал-бы вашим требованиям, - сказала баронесса, опустив глаза с видом невинности, - но, конечно, он не приспособлен для жизни такой элегантной дамы.

- Нет, не в том дело. Переезд туда был-бы для меня гораздо меньшим неудовольствием, чем необходимость повторить теперь свою просьбу, но я делаю это для детей. Доктор решительно против помещения детей в этом старом доме, лишенном доступа чистого воздуха, тем более, что дети боятся этого дома и бабушка этого не желает.

Барон Шиллинг подошел между тем к рояли и перелистывал ноты.

- К чему эти объяснения! И как вы можете говорить об отеле, донна де-Бальмазеда! Я покорнейше прошу вас занять те комнаты, в которых жила Люси, и, надеюсь, вы пробудете в Шиллингсгофе как только возможно дольше.

- Благодарю вас, барон. Я покупаю виллу вблизи города, и потому прошу приюта всего на несколько дней.

- Вы? - Он уронил тетрадь и сильно покраснел. - Еще недавно вы стояли одною ногою на корабле, и теперь хотите бросить якорь на немецкой земле?!

- Да, на немецкой земле, барон, - сказала она твердо. - Или может быть вы желали-бы выслать меня за пределы своего отечества?

- Этой привилегией Шиллинги не обладают. Я хотел сказать только о быстрой перемене ваших намерений.

- Разве можно удивляться перемене намерений, когда так быстро меняются обстоятельства! Я полюбила мать моего брата, его дети принадлежат теперь ей. Эти три человека - все, что мне осталось в жизни, все, что я люблю. Я чувствую, что не могу их покинуть, и потому бросаю якорь на немецкой земле, которую ненавижу теперь более, чем когда-либо. И если вы воображаете, что мое мнение изменилось в этом отношении, то это ничто иное, как иллюзия вашей национальной гордости.

Она замолчала, провела рукою по лбу и, казалось, сама испугалась своей горячности. Глаза этой некрасивой серой женщины смотрели на нее так подозрительно!.. Собрав все свое хладнокровие, она продолжала:

которые со всех сторон окружают дом.

- Вы хотите купить княжеский дворец Требра? спросил удивленный барон Шиллинг, а баронесса смотрела на молодую женщину с изумлением, злобой и невольным уважением.

- Да, барон; разве это вас так удивляет? Вы думаете, что женщина, без посторонняго руководства, не может вести никакого дела? Уверяю вас, я знаю, что делаю. Князь на будущей неделе уезжает навсегда в Италию, а мой агент говорит, что нижний этаж только-что отделан, так что я теперь-же могу там поселиться.

- О, это прекрасно, - вежливо заметила баронесса. - Прошу вас считать пока это помещение своим, но против переселения в твои комнаты - обратилась она к барону, - решительно протестую, потому что не могу допустить, чтобы ты долее оставался в маленьких душных комнатах мастерской.

- Не безпокойся! Завтра я отправляю свою картину на выставку в Вену, а через несколько дней и сам уеду в Копенгаген писать этюд.

ленты чепчика и стала подбирать шлейф. - Значит, я не могу терять ни минуты, чтобы поспеть ни-время.

- Все равно, я во всяком случае еду с тобою.

- Ну, мы это еще посмотрим. - Он сказал это довольно грубо и, низко поклонившись донне Мерседес, которая неподвижно стояла на прежнем месте, вышел из комнаты; баронесса, едва поклонясь молодой женщине, почти выбежала вслед за мужем.

Донна Мерседес слышала, как они прошли переднюю и вышли в сад. Почти безсознательно она вышла в корридор и стала у противоположного окна. По каштановой аллее шла серая женщина под-руку с мужем. Туман застилал глаза донны Мерседес; она еще плотнее прижалась к стеклу и горячия слезы катились по её гордому лицу.