Два дома.
Глава XXXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Два дома. Глава XXXIX. (старая орфография)

XXXIX.

В бель-этаже был страшный шум и суета. Люли бегали взад и вперед, как угорелые. Все сундуки и чемоданы были притащены с чердаков. Канонниса стояла посреди хаоса и распоряжалась упаковкой.

Людям казалось странным, что на этот раз баронесса брала с собою все серебро, все белье до последней салфетки, альбомы, картины, даже все безделушки. Надо было полагать, что господа уезжают на несколько лет, тем более, что мадемуазель Ридт послала телеграмму к управляющему баронессы, чтобы он немедленно явился; и, вероятно, господам потребовалось много денег на дорогу, потому что баронесса послала за адвокатом.

Так разсуждали в детской мамзель Биркнер с Ганхен и Деборой, а донна Мерседес, сидя в своей спальне, невольно это слышала. Значит, путешествие было решено. Он уезжал пожинать новые лавры, в сопровождении женщины, которая презирала его художественную деятельность. Она ненавидела картину, которую он собирался выставить, но упрямо оставалась возле него, чтобы отравлять ему триумф.

Несколько недель тому назад донна Мерседес радовалась бы возмездию, которое постигло художника, женившагося на деньгах. Но теперь она только страдала и проклинала судьбу, связавшую высокий гений художника с этою низкою женщиной.

Его она больше не увидит; но ей хотелось бы взглянуть еще раз на его произведение, на эту чудную гугенотку, прежде чем ее запакуют в ящик и отошлют пожинать лавры.

Наступил вечер. Последние лучи заходящого солнца скрылись за верхушками гор, но полный месяц ярко освещал землю.

Донна Мерседес боязливо пробежала по саду по направлению к мастерской. Ганхен ей сказала, что барон уехал верхом в горы, как это он часто делал по вечерам, а баронесса заперлась в спальной, чтобы не слышать шума путевых сборов. Садовник тоже ушел со двора; только над конюшней горела одинокая свеча: конюх, вероятно, был дома. Но донна Мерседес никогда не встречала его в саду. Она могла надеяться, что пройдет незамеченной, но тем не менее пугалась всякого шороха.

Вблизи мастерской она вдруг остановилась, пораженная страшным шумом. Из оранжерей доносился плеск и шум падающого громадного каскада.

При ярком свете месяца донна Мерседес увидела сквозь стеклянную дверь, что все фонтаны были открыты. Вода каскадами переливалась через каменные края большого бассейна. На минуту она остановилась в испуге у двери, которая оказалась запертою. Вероятно, все стоки были заперты и вода покрывала часть асфальтового пола, на котором лежали опрокинутые цветочные горшки.

Дверь в мастерскую была открыта и занавесь отдернута. Между полом оранжереи и мозаичным полом мастерской не было никакого возвышения. В мастерской валялись на полу множество этюдов, папок с рисунками, начатых картин. Все это погибнет, если будет подмочено водой. Донна Мерседес поспешила к двери, которая вела в мастерскую из сада: она также была заперта. Она побежала далее и увидала, что дверь в комнату барона открыта. Взбежав по лестнице, она очутилась в передней барона. Баронесса была права: в маленьких комнатах, куда добровольно изгнал себя барон, потому что чопорная сестра его друга не хотела жить под одною с ним крышею, было жарко и душно.

Перед нею была гобеленовая занавесь, отделяющая комнаты барона от мастерской. Донна Мерседес торопливо подняла ее и вышла на галлерею. С высоты галлереи видна была вся мастерская и оранжерея, в которой деревья выглядывали из воды, словно морския растения. Фонтаны шумели, и вода, вливаясь в мастерскую, широкими зубцами разливалась по полу. Все это представилось Мерседес в одно мгновение. Она быстро стала спускаться по лестнице, как вдруг услыхала громкий пискливый смех. Она в испуге остановилась, не могши отдать себе отчета, ребенок это хохотал, или сумасшедший.

Она перегнулась через перила и пристально смотрела вглубь мастерской. Везде, куда достигал лунный свет, было пусто. Наконец, в темном углу она заметила скорчившуюся фигуру. Вода все более и более прибывала и достигла темного угла, из которого на средину мастерской выскочила женщина. При свете луны донна Мерседес узнала баронессу. Она, казалось, ожидала в углу приближения воды, и теперь бегала вдоль стен и сталкивала с пьедесталов статуи, сбрасывала со столов альбомы и тетради и все это кидала в воду. Наконец, она подошла к большому круглому столу и взяла нож, которым недавно барон вырезал из рамки полотно картины.

Высоко подняв руку, она осмотрела нож при свете луны и, подобрав шлейф, чтобы не замочить его, быстро подошла к картине.

- Прямо по лицу вплоть до безстыдной груди! пробормотала она про себя.

Донна Мерседес тихо соскочила с лестницы. В ту минуту когда баронесса занесла нож на картину, сзади кто-то схватил и отдернул её руку. Но донна Мерседес не разсчитывала встретить такую силу у своей соперницы. Очень часто слабые, повидимому, женские организмы проявляют большую, почти мужскую силу. В первую минуту испуга она поддалась, но увидав донну Мерседес, она, насмешливо захохотав, закричала:

- А, это вы, хлопчатобумажная принцесса? Что вам надо в комнатах женатого мужчины, добродетельная донна?

Собрав всю свою энергию, она вырвала правую руку и снова как сумасшедшая бросилась с ножом на полотно.

Донна Мерседес, в свою очередь, старалась вырвать у баронессы нож. Между ними началась борьба, и скоро молодая женщина почувствовала, что нож глубоко прорезал её руку и теплая кровь, стекая по руке, закапала с локтя.

В отчаянии она стала громко звать на помощь и её голос звонко раздавался по мастерской.

- Оставьте меня! вскричала баронесса с испугом и злостью, когда послышался громкий стук в двери мастерской. Но донна Мерседес продолжала ее удерживать, потому что баронесса, убегая, одним ударом могла привести в исполнение задуманный план. Она продолжала бороться и призывать помощь, пока, наконец, занавесь отдернулась и на галлерее показались люди. Первым явился конюх, за ним маиорша.

- Возьмите у нея нож, она хочет испортить картину!

В это время нож зазвенел на полу: баронесса бросила его сама.

- Баронесса больна, - сказала она; - ступайте скорее, попросите сюда мадемуазель Ридт.

- Барон Шиллинг сейчас вернулся, - заметила маиорша, и, окинув взглядом мастерскую, тотчас поняла в чем дело. Баронесса между тем, бросилась к лестнице. - Он видел, продолжала маиорша, как мы бежали и, вероятно, сойчас придет сюда.

В эту минуту баронесса, громко вскрикнув, упала на последнюю ступеньку лестницы.

- Пустяки! все это комедия! сказала маиорша, и не обращая внимания на баронессу, подошла к донне Мерседес, которая завязывала мокрым платком свою пораненную руку.

Донна Мерседес вздрогнула, её сердце сильно забилось - на галлерее появился барон Шиллинг.

- Что случилось? спросил он тревожно.

- Какая-то каналья законопатила сток фонтанов, ответил конюх, показывая огромную пробку. Он уже успел закрыть фонтаны и вода по немногу сбывала.

Барон Шиллинг, сбегая с лестницы, наткнулся на тело женщины. Он приложил руку к её лбу, пощупал пульс и, как-бы уверившись в своем предположении, прошел мимо к маиорше и Мерседес.

Барон был бледен, как мертвец. Он не замечал, что его картины, этюды, зстампы валялись по полу, залитые водою, он не видал и маиорши; его глаза с ужасом смотрели вопросительно на донну Мерседес, которая отошла в сторону, стараясь скрыть кровяные пятна на платье и казаться спокойной.

- Кажется, несчастье с Монастырского двора переходит и на Шиллингсгоф. Я только-что хотела по обыкновению пройти к внукам, как услыхала крики о помощи. Этот парень - маиорша показала на конюха - пришел сюда также на этот крик. Ничего не может быть ужаснее, как борьба двух женщин не на живот, а на смерть. - Она мрачно посмотрела на баронессу. - Не знаю, чем больна ваша жена; донна Мерседес уверяет, что она в горячке, и это очень вероятно, потому что женщина в здравом уме не станет тыкать ножем в картину, которая ничем перед ней не провинилась.

- Картина, слава Богу, спасена! сказала донна Мерседес таким тоном, как будто дело шло о спасении самого драгоценного ей предмета.

Нежность, которая слышалась в словах донны Мерседес, вызвала в синих глазах барона яркий нервный свет; он стоял как очарованный, потом взял её руку, которая защищала его произведение, часть его души, с таким самоотвержением, на какое способна только рука любящей женщины.

Она испуганно вырвала свою руку.

- Это ничего, маленькая царапина; не думайте, что дело идет о жизни! - Её изменившийся голос снова звучал холодными тонами, словно она раскаявалась в минутном увлечении. - Понятно, нельзя-же оставлять больных их собственному произволу. Посмотрите, все ваши работы плавают в воде и могут испортиться. Но прежде всего необходимо отправить домой вашу супругу.

Маиорша подошла к лестнице и стала звать баронессу, но ответа не было.

-- Пожалуйста не хлопочите; в подобных случаях с нею может справиться только мадемуазель Ридт. Я сейчас пойду за ней.

Он отворил дверь, ведущую в сад и быстро скрылся.

- А теперь ступайте и вы; я боюсь, что в мокром платье и обуви вы можете простудиться. Не безпокойтесь, я постерегу здесь, и к картине никто не посмеет прикоснуться - сказала маиорша.

Донна Мерседес вышла. Она остановилась на минуту, прислушиваясь к мужским шагам, потом поспешно пошла под стеною. Она не хотела, чтобы сегодня ее видели.

Возле дома она увидала возвращавшагося барона, в сопровождении мадемуазель Ридт и какого-то господина. Каноннисса шла гордо, выпрямившись и, повидимому, нисколько не взволнованная. Она была нагружена шалями и разными аптечными флакончиками.

пуста. Мадемуазель Ридт запретила прислуге показываться и она изподтишка подсмотрела лишь исчезающий серый шлейф баронессы. Все знали, что она уезжает навсегда.

На другой день барон Шиллинг долго совещался с управляющим, который, проводив баронессу, остался в Шиллингсгофе. Мадемуазель Биркнер также участвовала в совещаниях, так как ей хорошо было известно, что принадлежало Шиллингам и что Штейнбрюкам После обеда, барон Шиллинг отправился на половину своих гостей.

Маиорша очень кстати пришла в это время навестить внуков, потому что донна Мерседес была в большом волнении, когда, вслед за докладом негра, вошол барон Шиллинг.

- Я пришел, чтобы еще раз просить донну де-Бальмазеда располагать моим домом, как собственным. Мои добрые Биркнер и Ганхен устроят помещение насколько возможно комфортнее, когда все чужое будет убрано. Я сам хочу уехать, мне необходимо отдохнуть от последних впечатлений и я не вернусь на родину, пока все это не забудется.

- Простите, пробормотал он, наклоняясь к молодой женщине. - Неуклюжий немец не понял тайны нежной женской души, но он искупит это многолетним одиноким скитаньем по свету.

Он страстно поцеловал её маленькую нежную ручку и быстро вышел из комнаты.