Блумсберийская красавица.
Глава XII. Борьба и страдания. - Мистрисс Икль больна.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блумсберийская красавица. Глава XII. Борьба и страдания. - Мистрисс Икль больна. (старая орфография)

ГЛАВА XII. 

Борьба и страдания. - Мистрисс Икль больна.

Упорное сопротивление воинственной красавицы Анастасии всем моим благим усилиям облегчить судьбу Долли меня разогорчило и погрузило в такия потрясающия размышления, что я обгрыз все пальцы.

Я понимал, что ей не могло нравиться мое вмешательство; она имела смутное понятие о правах собственности и воображала, что может делать что ей угодно с "своим", как она называла мужа не из любви и нежности, а потому, что действительно считала его в числе своего движимого и недвижимого имущества, закрепленного на ней браком.

Хорошо ли было с моей стороны становиться между женой и мужем? Законы церкви были против меня, но рапорты полиции вопили, что я должен был так действовать.

Я слышал слова священника в то достопамятное утро, когда мисс Анастасия де-Кад, юная дева, так грациозно протянула свой пальчик для получения блестящого, золотого кольца, ценою в восемьнадцать шиллингов, слышал торжественное заявление, что кого Бог соединил, человек да не разлучаете! Между тем, в ежедневных газетах, постоянно читаю о несчастных женах и оскорбленных мужьях, просящих судей и полицейских начальников об освобождении их от уз, скрепленных церковным обрядом!

Честное слово, у меня заходил ум за разум! Я, бросившись в кресло, погрузился в размышления. Невозможно! Небо не освятило этого блумсберийского союза! был это действительный союз? Правда, жених шел в церковь твердо, решившись любить и доказать свою любовь, но я убежден, что она, в кружевах и померанцевых цветах, шла к алтарю, как аферист идет в контору, где он должен получить хороший барыш с удачной спекуляции. Держу пари на гинею, что когда дело кончилось, старый Рафаиль де-Кад потерь себе руки и назвал торжественное бракосочетание отличной спекуляцией.

Конечно, ангелы тут были непричастны. Я не могу допустить, чтобы ангелы могли так ошибаться.

Когда мне на мысль приходит желание вступить в законный брак, я тотчас вспоминаю Анастасию, и меня пробирает дрожь. Как бы я себя ни компрометировал безумным обещанием, но я скорее соглашусь уплатить все убытки в суде и готов вечно сам заваривать себе чай.

Имея в кармане лишния деньги, я раз остановился перед книжной лавочкой и стал рыться в груде растрепанных книг с надписью "все по два пенса".

Я купил одну книгу, - заглавие её заинтересовало меня; она называлась "Обручальное кольцо". Но, к моему ужасу (купец не хотел возвратить денег), оказалось, что я купил проповедь. Чтоб деньги не пропали даром, я принялся на чтение.

В этой книжке добрый епископ Тейлорс говорил: "Брак есть школа и упражнение в добродетели". A если жена, как ленивая школьница, уклоняется от своих обязанностей? "Брак заключает в себе менее прелести, но за то менее и опасности, чем холостая жизнь; он сопряжен с заботами, но в нем легче найти спасение; в нем больше мира и больше здравия; он полней печалями, но за то полнее и радостями; испытания, встречающияся в нем, переносятся силою любви и привязанности, и самые испытания эти вам сладостны".

Как видите, епископ прекрасно изображает преимущества супружеской жизни, когда муж и жена счастливы. Но что делать бедному мужу, когда один он чувствует любовь и привязанность, и в то время, как на своих плечах выносить все заботы, горести и печаля, жена нежится на софе, нагло требуя на свою долю все радости и наслаждения?

Тут я нашел еще замечательное место, которое, я готов поклясться, написано именно на бедного Долли, за то, что он позволил себе увлечься необычайными прелестями этой несравненной красавицы. "Он безумец", восклицает епископ Тейлорс, дико устремляя взоры на моего глупыша Долли, - "безумец, потому что выбрал ее ради одной красоты; глава его ослеплены, а душа чувственна; розовенькия щечки и белое личико - это самая ненадежная связь, соединяющая два сердца; они влюблены друг в друга, но это мечтательная любовь; оспа, роды, заботы, время и т. д. - и прелестный цветов завянет!

Благодарение Богу! Оспа у Анастасии привита, Анастасия - цветок очень гибкий, крепкий и искусственный; однако, и её личико, заставившее так биться сердце Долли, со временем поблекнет; её роскошная царственные формы, напоминающия Юнону, очень скоро (благодаря плотному завтраку, который она ежедневно поглощает) расплывутся, и когда он увидит свой величественный храм в развалинах, то, не знаю, захочет ли он, подобно Марию, оставаться среди них.

Да, они должны быть разлучены! Я поднялся с своего кресла, как поднимается с своей скамьи судья, постановивший приговор; я чувствовал, что мой приговор был совершенно справедлив и основывался на очевидных доказательствах. Да будут разлучены муж с женою, вскричал я (самому себе) до тех пор, пока узы любви и привязанности не соединят их так же крепко, как соединяют их узы брака!

Первое, что я сделал, это - поручил моим верным ветеранам Дину и Фреду строго наблюдать за Долли, внушив им, чтоб они не выпускали его ни на шаг из глаз и недозволили бы ему вступать в разговоры с мистрисс Икль, даже через замочную скважину или затворенное окно.

Я знал очень хорошо, чуть только она почувствует, что, начинает проигрывает битву, она пустит в ход всевозможные хитрости; это подействует на маленького чувствительного человечка, и можно было надеяться, что Долли не только будет снова полонен, но его вооружат даже против меня, как злоумышленника и разрушителя их семейного мира и согласия. Но моим молодцам Фреду и Дику было предписано наблюдать за Долли самим незаметным и дружеским образом. В солнечные дни они катались вместе с ним, в дождливые - отправлялись в бильярдную и здесь, за партией бильярда, ничего неподозревавший Долли забывал мечтать о своей красавице. Раз даже я их послал в театр, хотя мне это стоило довольно дорого, потому что сапоги у Дика были совсем разорваны, а манишка Фреда имела вид бумажной мухоловки; я им должен был дать я то и другое. (И они, разумеется, мне их никогда не возвратят).

к ней прибегла. Красавица принялась за дело весьма решительно. Конечно, она прежде всего постаралась ознакомить Долли с опасным состоянием своего здоровья посредством разного рода мин и знаков, не прибегая к пошлой манере жаловаться на болезнь словами. Она подкупила одну недостойную женщину, по имени Мери Вумбс, - низкое создание, служившее прежде чем-то в роде судомойки и теперь решившееся из-за шелкового платья сойти со стези добродетели и изменить мне, её господину!

Этой низкой женщине было поручено всякий раз, как мы начинали серьозно разсуждать о чем нибудь, стучаться к нам в дверь и с разного рода известиями от мистрисс Икль просить вас, нельзя ли быть потише, потому что мистрисс очень больна.

Трудно было в такия минуты сохранять власть над безумным Долли. Напрасно просил я его не портить дела, бросаясь на первых же порах в разставленые сети; напрасно уверял, что мистрисс Икль совершенно здорова, что она только притворяется больною, чтобы снова овладеть им!

На все мои уверения он умолял меня позволить ему подняться наверх к больной красавице; он дает честное слово, честное слово джентльмена! что он не останется там более двух минут; он не скажет ни слова, он только хочет взглянуть на нее, для того, чтоб судить самому, потому что, вы знаете"...

- Милый Долли, отвечал я ежу: - вы еще успеете взглянуть на нее, когда пошлете на доктором.

- Но, представьте себе, умолял Долли: - представьте себе, что она покусится на свою жизнь, что она решится истомить себя до смерти или доведет себя до того, что у нея разорвется сердце!

-- Полноте, возражал я: -- женщина с её характером и комплекцией не сделает ничего подобного.

Простирая руки к лестинце, он умолял дозволить ему взглянуть хоть в дверную скважину.

С ним нужно было действовать строго и решительно.

- Ну, ступайте, если хотите, мистер Икль! отвечал я; - но знайте, я сейчас же оставляю этот дом, вся ответственность падет на вашу голову! тогда уже не просите помочь вам - вот и все!

Только этим мне удалось победить его телячью чувствительность и спасти его от погибели.

Удивительная женщина была эта Анастасия! какой энергичный стратегик! в ней было все, кроме героизма. Ум, изобретательность, безстыдство, с которыми она пользовалась своею вымышленною болезнью, для того, чтоб мучить, трогать и пугать Долли, лучше всего повязывали, до какого высокого совершенства довела она свое искусство.

Негодяйка Мери Вуибс была орудием, которым пользовалась Анастасия, чтобы терзать нас. Если мы иногда оставляли дверь комнаты отворенною, эта женщина сейчас же пользовалась нашей забывчивостью и начинала во все горло кричать с верху кухонной лестницы: "для мистрис Икль, к обеду приготовить чашку чая, но не крепкого! Поджареного хлеба не надо!"

Вместо того, чтоб трогаться её нежною заботою, я выходил в переднюю и говорил ей: "не кричите так!"

Зная, что Долли услышит, раболепная служанка пускалась в трогательные рассказы о страданиях своей госпожи. "Mиcсис две ночи не смыкала глаз; крошки в рот не берет! Она, т.-е. Мери Вумбс, полагает, что чашка чая освежит её голову, которая горит точно в огне".

- Хоть двадцать чашек, если угодно, мистрисс Икль, отвечал я: - но прошу вас поменьше шуметь!

С моей стороны глупо было отвечать; это давало ей повод продолжать разговор: "Конечно, сэр, это очень грустно, но каково мне видеть её ужасные припадки! каково мне видеть, как она изнывает и тает на моих глазах! голова идет кругом и я не знаю, что делать!" Потом, торжественно поправляя свой чепец, она добавляла: "скоро кое-где запрут ставки и потребуется траурного крепа больше, чем некоторые думают!"

Однажды утром она постучалась в дверь, чтоб спросить мистера Икля, где лежит опиум.

- Опиум! вскричал Долли: - Боже милосердный!

- Зачем вам опий? спросил я.

- Мистрисс хочет потереть себе бок, он у нея ужасно болит, отвечала лгунья с необыкновенной ласковостью: - спазмы сердца, так, кажется, называет это миссисс.

Разумеется, я в ту же минуту постарался состроить озабоченный вид и выразил желание, чтоб служанка отправилась к своей госпоже и передала ей, что если она себя дурно чувствует, то я с величайшим удовольствием готов предложить ей медицинскую помощь.

По её уходе я стал доказывать Долли, который дико озирался кругом, что если его жена действительно нездорова, то примет мое предложение; но если она притворяется, то, конечно, не упустит удобного случая оскорбить меня отказом; по её ответу мы можем судить о её здоровье.

Не прошло и минуты, как Мери Вумбс вернулась с ответом.

- Мистрисс очень вам благодарна, сэр; но если ужь ей необходимо нужно будет посоветоваться с доктором, то она предпочтет "настоящого доктора"; она очень вам обязана, сэр, но она не на столько крепка, чтоб выдерживать на себе эксперименты студентов.

Мы не могли удержаться от смеха, слушая этот язвительный ответ. Сам Долли даже присоединился в моему ликованию. Притворщица была обличена.

Мы решились не обращать ни малейшого внимания на нездоровье лэди.

Но мы ошиблись. Сделана была новая попытка испугать вас и заставить раскаяться. На следующий день, когда мы собирались завтракать, Мери, уже не постучась предварительно в дверь, вбежала в комнату в чепце и шали на сторону и стала поспешно разспрашивать нас, где можно достать двадцать свежих пиявок.

Я состроил серьёзную физиономию и спросил:

- Что, Мери, опять бок?

"Нет, на этот раз к вискам прилила кровь и мистрисс ходит по комнате и как-то странно говорят! Бредит!"

- Узнает ли она кого-нибудь? спросил я.

- О, бедное, несчастное создание! она даже меня не узнает! вскричала Мери, стараясь заплакать: - она меня приняла за свою мать, которая, будто бы, пришла взять ее в себе домой, и как она, моя голубушка, была рада этому! как ей хочется домой!

- Если она никого не узнает, сказал я, вставая с места: - то я отправлюсь к ней сам и посмотрю, что нужно делать.

Едва я это проговорил, Мери улетела как на крыльях, и мы услышали, как щелкнул замов в двери мистрисс Икль.

- Милый мой Долли, сказал я, обращаясь в маленькому человечку: - надеюсь, вы теперь убедились, что вся эта болезнь не что иное, как военная хитрость, хитрость, очень любимая замужними женщинами. Оне надеются, если их мужья не смирятся перед их страданиями, то, по крайней мере, они струсят при мысли о докторском счете. Вам нечего безпокоиться; могу вас уверить, что мистрисс Икль находится в самом вожделенном здравии; ручаюсь вам, что она отлично спит и ест. Имейте немного терпения, она скоро исправится.

После завтрака мы отправились погулять; но когда возвратились домой, то, в величайшему изумлению, увидели, что молоток у дверей был обвязан белой замшевой перчаткой.

Это было новое оригинальное изобретение и необыкновенно "интересное". Прохожим и проезжим давалось знать, что в доме есть опасный больной. Толпа ребятишек стояла около и глазела. Все это крайне разозлено меня и я велел позвать Мери Вумбс.

Негодяйка подняла глаза в небу.

- Прибавление! воскликнула она: - скорее, что одно бедное, страждущее существо покидает нас! Совсем не прибавление, сэр, благодарю вас за подобного рода вопросы! Если обмороки эти будут продолжаться, то скоро в этом доме одна комната опустеет. Бедная, чистая душа!

- Не морочит ли "чистая душа" этими обмороками? сурово спросил я, смотря ей в лицо.

Она ничего не отвечала; только с наглою невинностью смотрела мне в глаза; я добавил:

- Когда с вашей госпожей случится еще обморок, то скажите ей, чтоб она не садилась читать так близко в окну.

Не знаю, удачно ли я угадал, но Мери Вумбс так поспешно побежала по лестинце, что я мог разсмотреть её черные чулки и заметить, что тесемки у башмаков были развязаны.

Впродолжение одного или двух дней после этой славной победы, нас не безпокоили. Я почти начал питать надежду, что мистрисс Икль будет так любезна, оставит нас в покое и предоставит весь дом в наше распоряжении.

Увы, этому счастию не суждено было осуществиться! Даже Долли радуясь спокойствию, воображал, что победа осталась за вами. В припадке храбрости он, по секрету, сообщил мне, что еслиб ему удалось отправить жену в Блумсбери и водворить ее в кругу любящих членов семейства де-Кадов, то он мог бы еще надеяться на счастие, потому что "она поймет тогда разницу!" со вздохом проговорил он: "я знаю хорошо де-Кадов; она поймет, что никто, даже её дорогие родители, не имеют к ней той любви, и неспособны на те жертвы, которые с радостью принесет ей муж, лишь бы видеть ее счастливой, покойной и довольной".

Прелестная плутовка ухватилась за доктора Ле-Дерта, кат за последнее средство. Мы оставлены были в покое в течение двух дней единственно потому, что письмо не могло раньше дойти в Гильд-форт-Стрит.

Талантливый медик - знаменитый автор "Здоровы ли ваши каналы?" отвечал на приглашение с достохвальной поспешностью - тут можно было заработать пять гиней.

Едва раздался второй удар, Мери Вумбс уже распахнула наружную дверь и с величайшим почтением повела доктора в комнату больной. Я слышал, как талантливый Ле-Дерт, безсмертный писатель о каналах, спросил ее своим мягким голосом:

- Ну, что, как здоровье больной?

- Очень слаба, сэр, жалобно отвечала она: - не может ни есть, ни пить, ни говорить, - совсем изнемогла!

Совещание наверху продолжалось долго. Мы ждали насторожив уши, когда послышатся шаги сходящого с лестницы доктора. Я решился переговорить с ним перед его отъездом.

К нашему удивлению, Мери Вумбс, с успокоенным видом, пригласила нас с Долли в гостиную для консультаций с достопочтенным шарлатаном.

- Как поживаете, мистер Икль? Очень рад вас видеть, Тодд, воскликнул он, когда мы вошли. - Я счастлив, что могу вас успокоить. Больной не грозит близкой - опасности все надо предоставить времени и хорошему уходу.

Плут разсчитывал на пятигнейные визиты!

Долли скромно сел и молчал, а я вступил в разговор с ученым Ле-Дертом.

Он начале потирать себе подбородок, и я уже догадывался, какого рода будет его ответ. Действительно, я не ошибся.

- Отправление каналов не совсем правильно, отвечал он.

Бедный Долли имел вид, будто его собираются наказать, за дурное отправление каналов.

- Хорош ли аппетит? спросил я.

- Сильно похудела?

- Нет, благодаря Бога, не очень. В этом интересном случае вполне обнаружилось могущество жизненных сил. Но я думаю, если отсутствие питания будет продолжаться, то это очень повредит ей.

- Конечно, отвечал я хвастуну: - который же из каналов поражен?

- Ну, я не могу сказать, возразил он,

- Мне кажется, доктор, прибавил я: - насколько я могу судить, тут дело совсем в другом канале!

- В саном деле? спросил он, оскорбленный тем неуважением, с которым я относился к каналам вообще. - Интересно звать ваше мнение.

- По моему мнению, тут виноваты не её каналы {Здесь игру слов: duct -- канал и -- поведение мы не могли иначе передать, как посредством этой, быть может, не совсем приличной остроты.}, а её канальское поведение. Спросите моего друга Икля. Как вы недовольны дурным состоянием её каналов, так он недоволен её дурным обращением.

Он не знал, сердиться ли ему, или смеяться, но так-как он ждал платы, то и решился обратить это в шутку.

- Могу вас уверить, доктор, что аппетит у вся превосходный; повар может засвидетельствовать. Делая вам это открытие, я единственно имею в виду предохранить вас от пустой траты времени, столь драгоценного для ваших многочисленных пациентов.

Я сказал это с умыслом, ибо знал, что он необыкновенно любят своих пациентов, которые ему платят по пяти гиней за визит.

- Вы говорите очень решительно, Тодд! вскричал он, с удивлением смотря на Долли; потом, как бы вспомнив прибавил: - Кларету!

- Я у себя в доме всегда поступаю решительно, возразил я. - Лафиту или Ла-Рокь?

- Мне мистрисс Икль упомянула, что вы купили это имение? Поздравляю вас, проговорил он мягко. - Если позволите лафиту.

Мы избавились от ученого мужа только тогда, как вся бутылка была опорожнена и Долли (по моему совету) вручил ему деньги за визит, которые он, облизываясь после вина (выбор мистрисс Икль), засунул себе в карман.