Эмилия в Англии.
Глава LIII. Букет Альдермана.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Эмилия в Англии. Глава LIII. Букет Альдермана. (старая орфография)

ГЛАВА LIII. 

БУКЕТ АЛЬДЕРМАНА.

Минуту спустя после прощания с Эмилией, Вильфрид сделал на улице быстрый поворот и огромными шагами пошел назад. - "Как я был глуп, что не заметил, что она только разыгрывала роль равнодушной! вскричал он. Мне бы нужно видеться с ней еще секунды на две! но его дипломатическия соображения отказались найти к тому средства. И каким связанным и церемонным я был во все это время! Ему казалось, что он не произнес ни одной фразы, которая могла бы тронуть её сердце. Она может подумать, что я все еще имею намерение жениться на этой женщине".

Вильфрид перешел на противуположную сторону улицы, и в сумерках приметил мужскую фигуру, которая, подойдя к дому, внимательно разсматривала окна. Оскорбленный таким дерзким неуважением к стенам, за которыми находилась его возлюбленная, Вильфрид подошел и пристально посмотрел на дерзкого. Оказалось, что это был Брэнтоп.

- Здравствуйте, сэр! как вы поживаете! нет! это не тот дом, пробормотал Брэнтоп, продолжая разсматривать стены.

- Какой дом? чего вы хотите? спрашивал Вильфрид.

- Дженкинсона, - это имя вывело Брантопа из затруднительного положения.

- Нет; это дом лэди Гостр; в нем живет мисс Беллони; кстати, ведь вы знаете ее. Подождите минутку и передайте ей два, три слова от меня, да особенно заметьте выражение её лица и в каком она платье. Скажите... вы можете сказать, что мистрисс Чомп прислала вас узнать о здоровье мисс Беллони.

Вильфрид вырвал лоскуток бумаги из памятной книжки и написал:

Я завтра же могу быть свободен. Одно слово! я буду ожидать его, с полною подписью вашего имени.

Вильфрид, в ожидании ответа, ходил по тротуару шагами часового. Свободен... завтра же, повторил он, взглянув на часы при свете фонаря. - Ах, как он долго! Да, завтра я могу быть свободным, если захочу. Желал бы я знать, для какого чорта Гамбьер уехал в Монмоутшир. Если он вздумал забавляться репутацией моей сестры, то я не замедлю разсчитаться с ним. Счастливец Брэнтоп! он видит теперь мою маленькую Эмилию! мою милую птичку! Она конечно не переменит платья до обеда. Если она переоденет его прежде, чем выйдет... клянусь Юпитером, если она будет в нем вечером, при всем этом народе, тогда понятен будет смысл слова "прощайте". - Addio, caro, как говорят эти смуглые женщины с своим проклятым равнодушием, когда вы им наскучите. Она однако не из них! Великий Боже! она вошла в комнату с видом маленькой царицы. Я готов поклясться, что рука её дрожала, когда я подошел! Мои сестры должны увидеть ее в этом платье. Ей необходима ловкая горничная, которая бы умела убирать её чудные волосы. Она делается так же хитра и увертлива, как и все принадлежащия к её полу... О! прелестное существо! А когда она улыбается и протягивает руку! Но что-то... в ней есть что-то особенное... склад верхней губы не совсем хорош, нос тоже имеет маленький недостаток. Но за то я никогда не видывал такого рта и вообще такого лица. Свободен, завтра же! Великий Боже! Что, если она под этим поймет, что я свободен только для прогулки.

При мысли о такой неясности в своем письме и о возможности ложного истолкования его, Вильфрид призвал на помощь всю свою изобретательность и быстро побежал на другой конец улицы. Он похож был на сумасшедшого, на сколько возможно было это сходство. Окинув взглядом всю длину тротуара, чтобы увериться, что Брэнтоп еще не вышел, он забежал в боковую улицу, и не видя ни одного магазина с письменными принадлежностями, которого искал он, в припадке отчаяния, возвратился на прежнее место. Потом, боясь, что упустил из виду Брэнтопа, он облетел всю улицу, не обращая внимания на толчки, которыми наделял встречавшихся ему мирных джентльменов различных возрастов. Конверт был предметом его желания; чтобы достать его, он догнал проходившую девушку, с кувшином в руке, и прежде всего объявил ей, что знает, что ее зовут Мэри; конечно, такой дар угадыванья привел торопившуюся Мэри в сильное изумление. Полновесная серебряная монета и горячая просьба о конверте, прямо говорили ей, что это был влюбленный. Мэри сказала ему, что живет за три улицы отсюда, где есть бумажные лавки. - Ну, так, сказал Вильфрид: - принесите мне сюда конверт и вы будете иметь случай еще раз пройтись по тротуару.

- Обо мне пожалуйста не безпокойтесь, - бойко сказала Мэри, и все-таки оказалась исправным коммиссионером. Вильфрид написал новое послание:

Сказав, , что свободен сердцем, и что никакая цепь не удерживает меня вдали от вас. Я свободен с той минуты, которую вам угодно будет назначит. .

Он закрыл конверт, надписал имя и адрес Эмилии карандашем так черно, как только мог, и положил свое послание в почтовый ящик. Сидя на противоположной стороне, он увидел, когда его взяли, и поэтому разсчитал, когда Эмилия прочтет его. "А может статься она не будет читать, пока не останется одна? - Это должно быть её спальня", проговорил он, смотря на одно освещенное окно в верхнем этаже.

"Вот до чего я дошел. Я не могу оставить улицу", пробормотал Вильфрид, прибегнув к запасу своей философии. Он пылал бешенством при мысли о том, каким он выказал себя в глазах Пойса и его сестры.

Около половины девятого к подъезду дома лэди Гостр подъехала карета. Мистер Пойс посадил в нее Джорджиану и Эмилию. Брэнтоп последовал за дамами, и кучер, получив приказание, куда ехать, тронулся. В уме Вильфрида мелькнула мысль о преследовании. Он разсчитывал, что с помощию кэба, может поймать свою добычу - Брэнтопа. Ведь не могли же они взять его куда нибудь на вечер! подумал он и решил, что вероятно по дороге они подвезут Брэнтопа к дому. От усиленного движения в преследовании быстро мчавшейся кареты, кровь Вильфрида закипела еще более; забыв изменника Брэнтопа, он почувствовал единственное желание увидеть Эмилию еще раз и притом сегодня. Скоро бежал он, с глазами и умом, устремленными на один предмет, а несчастия со всех сторон осаждали его. Он столкнул лоток с яблоками и услышал за собой ожесточенную брань, столкнулся с джентльменом средних лет, который для пищеварения после сытного обеда направлялся в клуб; наконец со всех ног налетел на мальчика с кружками пива и вся ноша последняго разлетелась по улице. - Неужели люди могут пить такую гадость? задыхаясь проговорил он, и на бегу, вытирая с себя носовым платком брызги пива, он окликнул желанный кэб, и с пылающим лицом и протянутым указательным пальцем, кричал извощику не терять из вида карету. Мальчик был удовлетворен относительно своего хозяина и своей собственной персоны. - Неужели можно пить такую гадость? еще раз простонал он, с отвращением размышляя о людском вкусе. Его покинула всякая мысль приблизиться к Эмилии в настоящем виде. Наружное употребление пива потушило в нем бешенство. Эмилия казалась ему недостижимой, светлой звездой, блиставшей в глубине нечистого колодца. Стой! закричал он из окна.

Карета остановилась, и лакей своей суматохой нарушил покой в одном из соседних домов. Несчастный кэбмен тоже подъехал к самому окну кареты. Вильфрид готов был приложить ко лбу дуло пистолета. Он увидел, что мисс Форд узнала его, и изящно поклонился ей. Она опустила окно и сказала: - вы, кажется, одеты по бальному; мы возьмем вас с собой.

Вильфрид выразил надежду, что оне позволят ему проводить их до дверей, и сделал по грязи несколько прыжков. Эмилия припрятала подальше свои руки. Вильфрид в бешенстве своем начал говорить, что не может войти с ними, когда Джорджиана сказала: - мне надобно поговорить с вами, и слегка пожала ему руку. Он хотел было сказать пиво, когда дверь за ним затворилась.

- Позвольте мне слова два вашему кавалеру. Он писец моего отца. Мне нужно видеть его по весьма важному делу; вот почему я взял на себя смелость преследовать вас, сказал он и удалился.

Вильфрид поставил Брэнтопа спиною к свету и спросил: - не запачкана ли у меня рубашка?

После непродолжительного осмотра Брэнтоп отвечал: - немного запачкана.

- Не чувствуете ли вы какого запаха? сказал Вильфрид и со страхом стал ожидать ответа: - какой-то мальчишка облил меня пивом.

- О, да, пивом! понюхав, вскричал Брэнтоп.

- Что я буду делать? возразил Вильфрид, и старался припомнить: испытывал ли он радость, когда, ведя Эмилию на лестницу, дотронулся до её платья.

Брэнтоп рылся в боковом кармане своего сюртука. - У меня есть... сказал он, краснея.

- Что такое?

Вильфрид с безмолвным отчаянием ототкнул пробку, налил духов на платок, и им начал тереть себя по груди.

- Какие это духи? спросил он.

- Букет Альдермана, сэр,

- Самый отвратительный. - Благодаря новым приезжим, Вильфрид не имел времени распространяться. Он вошел с улыбающимся, но вместе с тем озабоченным лицом, не совсем доверяя, чтобы букет Альдермана заглушил запах пива, и обещал достойно возблагодарить небо, если только проклятие Эмилии не обрушится на его голову. В приемной однако обоняние его было поражено смешанным запахом букета Альдермана и дурного пива. Окончательно взбешенный, он посмотрел направо и налево, ища средства к побегу. Оставалось еще семь ступенек, когда находчивость явилась к нему на помощь.

- Что же случилось? извините меня пожалуйста, вам быть может нужно ехать туда? спросила Джорджиана; а Эмилия устремила на него пристальный взор.

- Да, я боюсь, что мне нельзя оставаться здесь. Надеюсь, вы извините меня?

Лицо его ясно выражало внутреннюю пытку. Джорджиана с участием протянула ему руку, а Эмилия своим глубоким шопотом сказала: - завтра вы мне все разскажете. Потом оне поклонились, и Вильфрид снова очутился на улице.

- Благодарю тебя, Боже, что я увидел ее! было его первою мыслию. - Что она подумала о мне? произнес он, свободно вздохнув. - Каково! на ней не было надето платья Бранчиани, и потому Вильфрид мог думать, что хотел; оно было надето на ней днем, вероятно только для того, чтобы пленить его взоры; или может быть и то, что так как он видел ее в этом платье, то она не желала быть в нем при других. Не смотря на свое унижение, он все-таки чувствовал себя счастливым. По дороге на станцию он увидел звезды на небе, и благословил их; рука его тревожно махала, чтобы еще больше привлечь холодного воздуха для освежения пылающого лица. Маленькия прозрачные облачка, казалось, нарочно собрались, чтобы посмотреть на ту сосновую рощу, где он в первый раз услышал игру Эмилии; глядя на сосны, среди которых раздавались некогда звуки очаровательного её голоса, он наслаждался воображаемой гармонией. Таким образом парила его фантазия во всю дорогу в Брукфильд, еще более побуждаемая к этому букетом Альдермана. Философ, до сих пор остававшийся за сценой, бросается вперед к самым лампам, чтобы объяснить, что Вильфрид, надушившись букетом, для заглушения пивного запаха, вместо того чтобы выждать время переменить платье и освежиться чистым воздухом, изображал собою олицетворенную сантиментальность. Но довольно!