На рассвете.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: На рассвете. Глава VII. (старая орфография)

VII.

В присутствии смотрителя Мокра обменялась с заключенными только несколькими общими фразами. Те, которых семьи жили в Рущуке, дали ей поручения к своим. Принесенная еда оказалась очень кстати; само даже присутствие Мокры оказалось весьма полезным, так как в продолжение всего времени, пока она находилась в тюрьме, через открытую настежь дверь входил свежий вовдух. По этой вероятно причине Мокра не спешила уходить и готова была еще дольше остаться, но смотритель счел нужным заметить:

- Довольно будет с вас.

- Будет, так будет, - отвечала старуха.

При прощании смотритель получил дукат.

- В следующий раз можешь остаться с ними подольше, - сказал растроганный вниманием смотритель; - ты, как видно, знаешь, что кому следует.

В следующий раз он не только позволил ей побыть подольше, но даже сам вышел, оставляя ее с заключенными. Она и не замедлила воспользоваться этим.

- Кто здесь между вами, - начала она, - вернее всего на виселицу попадет?

- Это я, - отвечал один из юношей. - Если будут вешать, то мне не миновать виселицы.

- А моего сына повесили бы, еслиб он живой туркам в руки попался?

- Конечно, повесили бы.

- Так вот видишь ли, скажи мне, что и как мне делать?.. Говори так, как бы мне сын говорил. Я хочу прясть пряжу для тех ткачей, которые после вас придут.

- А придут ли эти новые ткачи?.. - заметил один из упавших духом.

- Разве вместе с вами все уж так и покончится? - возразила старуха. - Подумай, откуда вы сами взялись?

Упавший духом замолчал, а несколько других его товарищей начали говорить о своих делах, о предшествовавшей неудачной вспышке. Они объясняли ей свои поступки, давали советы, указывали средства. С появлением смотрителя переменялся разговор, а на следующий день они начинали его снова, и это продолжалось до тех пор, пока не состоялось решение суда. Благодаря хлопотам Мокры, приговор был сравнительно мягкий. Она умела ладить с турками; а так как в данном случае не жалела трудов, то и добилась того, что суд не произнес ни одного смертного приговора. Тот молодой человек, который ждал виселицы, был приговорен в вечному тюремному заключению, но накануне того дня, когда его должны были отправить на место назначения, он исчез каким-то образом из тюрьмы. По следствию оказалось, что исчезновение арестанта не могло произойти без содействия какой-то сверхъестественной силы, которая заключалась просто в крупной взятке, данной Мокрой смотрителю. Пока разыскивали арестанта, он преспокойно сидел в доме Мокры, а потом с её помощью переправился через Дунай.

С этих пор Мокра всецело отдалась подпольной работе. Она выкупила главного заговорщика, чтоб поддержать дело, из-за которого погиб её сын, и, благодаря ей, дело не только продолжалось, но и распространялось. Она ободряла молодых людей, а дом её сделался главной квартирой заговорщиков, причем ни явная, ни тайная полиция не имели об этом ни малейшого подозрения.

Дом Мокры был отлично приспособлен для её цели. Он стоял недалеко от пропасти, над которой мечтал Никола. Между каменным забором сада, идущим параллельно к Дунаю, и пропастью оставалась только узенькая полоса земли, проходить по которой было очень опасно, так как на дне крутого обрыва торчали острые камни. За этими каменьями берег Дуная становился отлогим, и только у самой реки представлял крутой изгиб. В этом месте не было ни одной тропинки. Таким образом сад Мокры упирался в неприступный берег Дуная. Устройство этого сада ничем не отличалось от устройства всех вообще местных садов. В нем были и фруктовые деревья, и клумбы, и лужки, и беседки, и потаенные ходы, и потаенные убежища, в которых можно было скрыться от глаз господствующого населения, одним словом, все, что находилось и в других садах. Единственной особенностью его был колодезь с воротом и двумя бадьями на цепи, устроенными так, что когда одна подымалась, другая опускалась. Этот весьма простой и распространенный в Болгарии механизм не мог представлять и не представлял никакой особенности; правда, колодезь был здесь совершенно ненужен, потому что рядом с домом стоял другой, каменный колодезь, снабжавший отличной водой все окрестные дома. Но присутствие его никого не удивляло, а всего менее турок, по убеждению которых никогда не бывает слишком много воды. Благодаря такому взгляду, во всех странах, бывших под владычеством турок, сооружались отличные колодцы. Это - единственная вещь, за которую поминают их добрым словом.

Итак, в саду Мокры находился колодезь, присутствие которого составляло отличительную черту её сада. Дом же её ничем не отличался от прочих болгарских домов. Внутреннее его расположение представлялось в виде лабиринта, снабженного потаенными ходами, скрытыми лестницами и убежищами, которые устраивались теперь более по привычке, чем по необходимости, так как прошло уже то время, когда турки в таких городах, как Рущук, устраивали облавы на детей мужеского пола, чтоб вербовать их в янычары, и на молодых женщин, отправляемых в гаремы. Реформы последняго времени охраняли одних и других, а все-таки не устранили вкоренившигося недоверия, и дома строились все по прежнему; по прежнему устраивали потаенные сообщения между садами, с помощью которых можно было переходить из одного дома в другой.

В квартале, где стоял дом Мокры, существовало предание, что в её саду находится самое верное убежище. Разсказывали даже, что однажды в продолжение целой недели скрывались там все булки с детьми и все момицы, ничего не обнаруживало существования такого убежища. Единственной особенностью этого сада, как мы уже сказали, был колодезь - но что же такое колодезь! В колодце была вода - вот и все. Все, да не совсем. Дело в том, что в одной из стен колодца находилось отверстие, мимо которого проходила одна из бадей. Отверстия этого нельзя было приметить сверху, а вело оно в подземную горизонтальную галерею, выходившую в пропасть. Выход из этой галереи со стороны Дуная отлично прикрывала остроконечная скала, находившаяся приблизительно на половине высоты обрыва. Ни сверху, ни снизу нельзя было подойти в этой скале. Длина галереи равнялась приблизительно полутораста метрам; по обе её стороны находились ходы в два обширных подземных помещения, напоминавших залы древних катакомб. Все это подземелье, построенное вероятно очень давно, тем более напоминало древния катакомбы, что залы его и галереи построены были из камня сводами и подпирались по средине каменными же столбами. В Болгарии часто встречаются подобного рода древния сооружения. Наверное можно сказать, кто ни галерея эта, ни валы не были построены болгарами во время турецкого владычества, хотя и они строили подземные сообщения не только по городам, но даже по некоторым деревням. Им приходилось изыскивать все средства, чтоб как-нибудь противостоять угрожающему им истреблению со стороны турецкого произвола и всяких злоупотреблений. В борьбе за существование не только животные, но и растения изыскивают различные средства защиты, и природа снабжает одних одними качествами, других - другими, так что и слабые могут вести борьбу с сильными. В данном случае в руках Мокры очутилась готовая постройка, которою некогда пользовались местные жители, но об употреблении её в дело давным-давно никто не думал. Сначала Мокра сама не знала, на что может ей пригодиться это убежище. Она думала было поместить в нем выкупленного арестанта, но это оказалось совершенно излишним. Арестант преспокойно просидел у нея несколько дней, потом нагримировался, переоделся и с чужим паспортом, добытым ему Мокрой, никем неузнанный благополучно добрался до Румынии. Он первый познакомил Мокру с агитаторами, которые продолжали деятельность, начатую еще до неудавшейся вспышки, во время которой погиб сын старухи. Они занимались теперь исключительно печатью. Мокра взяла на себя доставку запрещенных изданий, что легко ей давалось, благодаря постоянным торговым сношениям с Бухарестом. Вместе с товарами приходило "запрещенное", которое брал у нея Отанко. Но старуху не удовлетворяло это. Она все мечтала о том, о чем мечтал старший её сын и погибшие его товарищи. Возстание, имевшее такой печальный исход, казалось ей не только справедливым, но даже необходимым - не только необходимым, но даже вполне исполнимым.

Она считала возможным поголовное возстание всей Болгарии против турецкого ига и свержение его, а потому мирилась с самыми тяжкими, с самыми кровавыми жертвами. Мысль эту она высказывала заключенным; то же самое повторяла она тому, которого выкупила из тюрьмы.

- Вы поменьше забавляйтесь писанием да печатанием книжек, зато револьверов побольше покупайте.

- Одними револьверами немного сделаешь, - возражал молодой человек.

- Покупайте и ножи.

- И ножи у нас были.

- Чего-ж вам недоставало? может быть, пушек (ружей)?

- Пожалуй, ружей, но еще меньше было у нас людей.

- Должно быть, никто из вас распорядиться не умел.

- В том-то и дело.

Мокра призадумалась и отвечала:

- Правда твоя, правда. Надо людей сведущих, ученых. Мой большак, которого убили, тот торговому делу учился, а вот Петр учится философии. А что, философия может пригодиться для изгнания турок?

Петр был второй её сын, обучавшийся в одном из германских университетов. Старуха не имела понятия, чему можно научиться в университете. Беглый арестант тоже не был мастер в науках, а потому отвечал:

- Не знаю, может быть и пригодится.

- Так ты поезжай к нему и скажи от моего имени: пусть он таким наукам обучается, которые помогут ему выгнать турок. Будь моим посланцем, - говорила Мокра бывшему арестанту. Она дала ему денег на дорогу и велела дочери написать письмо. С тех пор Мокра начала ждать другого сына, а между тем ограничила свою деятельность получением запрещенных изданий, которые переправлялись раз, два раза в неделю и за которыми заходил Станко. Никто решительно в Рущуке не подозревал ничего подобного. Тихий, смиренный, бедный учитель элементарной школы, Станко, имевший к тому же несколько маленьких детей, не возбуждал ни малейшого подозрения, и местные власти менее всего способны были видеть в нем агитатора. Туркам легче было бы представить себе конец мира, чем вообразить Станко опасным. Они впрочем были отчасти правы: Станко действовал не по собственной инициативе, а был только исправным и усердным орудием Мокры, но дальше подкидывания запрещенных изданий пойти бы не мог.

- Ты бы сам старался растолковывать то, что там написано, - уговаривала его Мокра.

Станко в таких случаях пожимал только плечами.

- Ты ведь ученый, сам учитель.

- Да - но я учу детей.

- Разве глупые старики не такия же дети?

Мокра не решалась оспаривать такого веского аргумента. Она ждала известий от освобожденного из тюрьмы, но тот, устроив пересылку запрещенных изданий, известил ее, что уезжает из Бухареста, а потом и след его простыл. Проходили дни, недели, месяцы, а слуху о нем нет как нет. Старухе очень хотелось узнать, что он поделывает, а главное, что поделывает её сын. Этот последний присылал ей письма, но извещал в них обыкновенно только о своем здоровье или просил прислать денег, а то еще писал о своих экзаменах. Письма эти читал обыкновенно Станко и объяснял непонятные выражения, но и сам он многого не понимал, и был настолько откровенен, что прямо сознавался в таких случаях:

- Не знаю, Мокра, что это значит, не понимаю: это слишком что-то мудрено.

Гораздо доступнее для него были письма Драгана, самого младшого сына Мокры, девятнадцати-летняго юноши, тоже учившагося за границей. После трагической смерти брата он вернулся-было домой, но, по настоянию матери, снова уехал за границу учиться. Наука, однако, не легко помещалась в его голове. Это происходило вероятно оттого, что смерть старшого брата произвела на него потрясающее впечатление. Все в нем кипело, все пылало. Во время непродолжительного пребывания его в Рущуке мать сама не знала, что с ним делать. Каждую минуту он готов был накликать на себя беду, на каждого турка готов был броситься. Мать поспешила отправить его за границу, разсчитывая, что ученье успокоит его. Хотя в письмах он и старался быть осторожным, но не мог удержаться от опасных намеков, которые Станко очень хорошо понимал, и которыми восхищалась Мокра.

- Вот мой Драган, - говорила она, - пусть только постарше станет, он съумеет с турками сладить.

Одно только безпокоило ее: почему это Драган не может долго посидеть на одном месте. Прежде всего он уехал в Одессу и там хотел учиться, но вскоре уехал в Вену, оттуда в Женеву, в Париж и, наконец, отправился в Белград, чтобы поступить в военное училище. Два последния слова были подчеркнуты в письме. Станко, прочитав их, воскликнул:

- Можно ли писать такия вещи!

- А что такое? - спросила баба Мокра.

- Военное училище!

- Почему же нельзя этого писать?

- А еслиб турки прочитали это письмо?

- Что же бы из этого вышло?

- В военной школе в Белграде учатся, как с турками воевать, чтобы их из родины нашей выгнать, вот так, как их выгнали сербы.

- И Драган выучится этому? - спросила с восторгом старуха.

- Если он поступил в военное училище, то, очевидно, учится, а выучится ли?.. этого не знаю, увидим.

- Должно быть, выучится!.. выучится, мой соколик, голубчик мой, мой сынок! Молодец из него выйдет.

Известие это чрезвычайно обрадовало Мокру. Самый младший её сын больше всех нравился ей по темпераменту, и она мечтала о великих делах, которые предстоит ему совершить. Она была уверена, что Драган создан для чего-то необыкновенного, и вперед гордилась его будущими доблестными подвигами.

- Его наверное в песнях воспоют, - мечтала она.

Вскоре после получения этих радостных известий Станко рассказал ей о своей неудаче:

- В чем? - спросила старуха.

- Заметили, как я "запрещенное" в читальню ношу.

- О! - воскликнула Мокра. - Не накликать бы нам беды.

- Бог знает, как это кончится.

Станко рассказал, как все произошло, и они начали совещаться. Результатом совещания явился план, определяющий, в какие отношения должен стать Станко к Николе и Стояну. Скромный учитель не забыл рассказать и про сходку в саду хаджи Христо.

Мокра знала уже кое-что о Стояне.

- А! - воскликнула она: - это сын мэганджи из Кривены. Слыхала о нем. Отец его не болгарин, но все же хороший и богатый человек. Сын его в Бухаресте учился; кажется, что хаджи Христо прочит его себе в зятья.

- А какая у хаджи Христо красивая дочь!

- Да, красавица, - согласилась старуха. - Она иногда к моей Анке приходить. А кто же это второй?

- Его зовут Никола, какой-то бедняк, чирачи (в ученье) у портного француза, который на чарши (рынке) открыл мастерскую.

- Здешний?

- Кажется, нет. Но не видел я еще, чтобы кто-нибудь прилежнее его читал.

- Что же он читает?

- Все, что только в читальне найдет. Помню, как он пришел в первый раз, год или полтора года тому назад: ничего не знал, а теперь такой стал умница. Так и режет про Болгарию, будто по книге читает.

- Надежный ли будет человек?

- Да Бог его знает. Кажется, усердный малый, дурного о нем ничего не слыхать.

По желанию Мокры, Станко довольно подробно описал ей наружность Николы, сказал даже, как он одет и какая у него шапка. Благодаря этому описанию, Мокра узнала Николу в тот раз, когда после разговора с Пленкой он сидел на берегу пропасти.

- Да, доволен. Он стал очень исправно приходить за изданиями, носит их в читальню и, если верить его словам, готов в огонь пойти за родину... усердный, усердный малый.

Через несколько дней после этого разговора получилось письмо от Петра, в котором, между прочим, значилось: "больше не пишу, так как обо всем узнаете от Драгана, который вскоре приедет в Рущук". Известие это озадачило Мокру.

- А что же будет с военной школой? Разве можно окончить школу в три месяца?

- Можно, - отвечал Станко, - только не кончить, а бросить... разве что Драган хочет на время только приехать, а потом опять вернуться.

- Слишком много тратит он денег на разъезды, - заметила старуха. - Но, может быть, так и надо. А каким путем надо ему ехать из Белграда?

- Лучше всего на немецком пароходе.

- А другого пути нет?

- Есть, только немецкий пароход самый удобный и самый дешевый.

Известно было, когда австрийские пароходы приходят в Рущук.

- Буду его ждать, - сказала Мокра и, несколько погодя, прибавила: - в виду приезда Драгана мне бы хотелось взять к себе этого Николу.

- Он учится у портного, - отвечал Станко.

- Разве он закабалился у портного?

- Нет, не закабалился, но, может быть, хочет хлеб добывать этим ремеслом.

- И у меня не помер бы с голоду, а в то же время привык бы к торговле. Вот ты спроси его, согласен ли он будет поступить ко мне. Мне бы хотелось, чтобы, когда приедет Драган, у нас был молодой человек, который бы и меня слушал, и был бы понадежнее... Кажется, Никола будет хорош для этой дели.

- Кажется, - отвечал Станко - Вот я поговорю с ним в субботу.

Сказано - сделано. В субботу Станко поговорил с Николой, а в воскресенье Никола явился к Мокре. Они очень скоро сговорились.

- Ты согласен оставить портного?

- Я поступил в портному только для заработка.

- У меня в торговле заработаешь не меньше, чем у портного... только верно служи.

- Можешь смело положиться на мою верность.

получше узнать Николу. Она упомянула только, что ждет сына, из Белграда.

- Из Белграда? - спросил молодой человек: - что же он там делает?

- В военном училище учится.

- Чтоб турок бить?

- Тсс... тише. Ты об этом не болтай. Я и так опасаюсь, чтоб он не попал в беду. Знаешь ли ты, - прибавила она: - я потеряла уже одного сына.

Никола ни слова не ответил, но взглянул на нее с самым искренним сочувствием.

В следующий день Никола вступил в новую свою должность. Он получал стол, квартиру и небольшое месячное жалованье, которое современем должно было увеличиться. Таким образом он вступил на ту дорогу, на которой сметливые люди, каким и он был, наживают состояние и современем добиваются всяких почестей. Всего этого и он мог бы достигнуть - следовало бы только не развлекаться посторонними делами. Этого условия Никола и не исполнил. Сначала было старался ничем не развлекаться и в продолжение всей недели не заглянул даже в читальню. "Запрещенное" передавал Стояну. Но вскоре такая жизнь опротивела ему, и он заговорил об этом с хозяйкой.

- Зачем же тебе в читальню? - спросила Мокра. - Разве читальня даст тебе хлеб?

- Хлеба она мне не даст... но почитать там можно. Вот я и читаю, учусь. Узнаю, о чем люди думают.

- Чему же ты там выучился?

- А вот чему я выучился: я узнал, из-за чего погиб твой сын и почему кровь его не пропала даром.

У Мокры кольнуло что-то в груди, когда он произносил последния слова. Она тяжело вздохнула и ответила:

- Ну, так ходи же туда каждый день на часов около полудня, а в воскресные дни я буду тебя совсем отпускать.

Никола стал ходить в читальню и каждый день проходил мимо дома хаджи Христо. Что-то тянуло его туда. Каждый раз, отправляясь в читальню, он останавливался на минуту перед этим домом, тщательно осматривал его и продолжал свой путь, а возвращаясь - делал тоже самое.

Мокра ходила на пристань встречать сына и все не могла его дождаться. Наконец начала подумывать, что он пожалуй не приедет. Быть может, и раздумал; может быть, не захотел прерывать учения? Она ждала письма и вскоре получила его. Драган писал, что очень скоро приедет, и просил, чтобы никто не ждал его у пристани, так как "приеду не я", прибавлял он.

- Что это значит: "приеду не я"?-- спросила старуха Станко.

- Что значит? не думает ли он явиться переодетым?

- Он способен сделать такую глупость, - заметила Мокра.

- Турки не любят болгар, которые учатся в военной школе, - промолвил Станко.

Мокра вздохнула под влиянием какого-то тяжелого предчувствия. "Дай Бог, чтоб он не накликал на себя беды!" - подумала старуха.

пристань. Она брала с собой Николу, чтоб ему указать Драгана в том случае, еслибы последнему понадобился кто-нибудь, чтоб донести вещи. Первый день они ждали напрасно. Пассажиры, по обыкновению, сходили с парохода, проходили мимо жандармов, в таможню; там осматривали их вещи и паспорта и пускали куда угодно. Драгана не было между ними. Во второй раз происходило то же самое. Мокра внимательно смотрела, стараясь узнать сына. Пассажиры медленно проходили мимо выстроившихся в ряд жандармов, которые всех пропускали. Вдруг заптии окружили одного из пассажиров, одетого в пальто и с цилиндром на голове. Цилиндр слетел у него с головы, когда он бросился в сторону. Один из жандармов схватил беглеца за пальто; тогда незнакомец с быстротою молнии вынул из кармана револьвер, выстрелил в ухватившого его жандарма, а сам изо всех сил пустился бежать по направлению к городу. Жандарм, в которого был направлен выстрел, присел, но другие побежали догонять беглеца. Началась беготня с криком и пальбой. Незнакомец поворачивался и стрелял в тех, которые готовы были его настигнуть. Жандармы отстреливались из ружей. Борьба эта кончилась быстро и очень печально для пассажира. Он упал, весь израненный, а жандармы набросились на него и стали бить прикладами, потом потащили. Все это продолжалось несколько десятков секунд. Мокра остолбенела. В груди её остановилось дыхание. Правда, что наружность пассажира с бородой и в очках не походила на Драгана, но предчувствие говорило ей, что это он.

Лишь только Никола увидел борьбу, он стремглав пустился вниз. Он сам не знал, зачем бежит. Явилось какое-то страстное желание защитить пассажира. Но когда он добежал, некого уже было защищать. На пароход садились пассажиры, направлявшиеся вниз по Дунаю к Браилу и Галац, а на берегу стояли кучки людей, тихонько разговаривавших между собою. Самая большая кучка столпилась у того места, где упал незнакомец. Здесь на земле остались кровавые пятна. Никола приблизился и, глядя на следы крови, прислушивался к разговору.

- Должно быть, какой-нибудь комитаджи (заговорщик), - уверял кто-то, - у него отпала во время борьбы приставная борода.

- Борода? - спросил другой.

- Что же с бородой сделалось?

- Заптии унесли.

- Э... э... - удивлялись в публике, качая головами.

- Шесть раз выстрелил.

Начался по этому поводу спор, но вскоре кончился, так как все стали слушать рассказ про новую подробность.

- Одной рукой стрелял, а другой клал себе в рот какие-то бумаги и глотал их.

- О... о... - удивлялись собеседники.

Никола приблизился к другой кучке, прислушиваясь, не назовет ли кто незнакомца. Но никто не знал фамилии смелого пассажира. Никола подождал, пока ушел пароход, и вернулся в Мокре. Она все еще оставалась на том же месте.

- Мне хотелось узнать, кто это такой, - отвечал молодой человек.

- Кто же это?

- Говорят, что какой-то комитаджи.

- Мой Драган! - выговорила старуха, тяжело вздыхая.

- И не возражай! я его узнала.

Мокра махнула рукой и сказала: - Не отнять мне его теперь у турок... Пусть... - она глубоко вздохнула - и он погибает!

- Так-то, безполезно? - воскликнул Никола.