На рассвете.
Глава XII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: На рассвете. Глава XII. (старая орфография)

XII.

Цивилизованные страны сохранили некоторые обычаи нецивилизованных стран, не отличающиеся нравственностью. К разряду таких обычаев принадлежит обещание вознаграждения за указание или поимку преступника. Это должно бы происходить без всякой награды. Необходимость подобных вознаграждений прямо доказывает разлад между правительством и обществом. Англичане прибегают к этому средству в процессах против ирландцев, перенимая этот обычай от турецких властей, которые содержат не только массу шпионов и оффициальных доносчиков, но поощряют также и частные доносы. Когда Стоян убил агу во время облавы и сам успел скрыться, тогда рущуксвий вали велел известить всех и каждого с барабанным боем, что кто доставит живым или укажет убежище, где скрывается Стоян Кривенов, убийца милязима в Кривене и аги в лесу, тот получит тысячу гуруш вознаграждения. Это известие распространилось повсюду и оно именно заставило цыганку выследить Стояна.

Цыганка не звала его, но она догадалась, когда он играл роль медведя перед меганой, что крестьянская одежда не была свойственным ему костюмом. У простых людей, а особенно у таких, которые снискивают себе пропитание различного рода хитростями, весьма сильно развивается способность комбинировать. Как только цыганка услыхала об убийстве милязима, она сейчас же постаралась хорошенько вспомнить выражение глаз и всего лица мнимого крестьянина, так что, когда она узнала о вознаграждении за указание убийцы, то могла совершенно ясно представить себе эту личность. Когда же утром, после ухода солдат, выскочил из бочки молодой человек, то цыганку поразило выражение его глаз и лица, и она пошла за ним. Ждала перед домом хаджи Христо, ждала и перед школой, и, наконец, решила, что он должен остаться здесь и пошла прямо в конак. Паша еще спал, а на дворе только-что начиналось дневное движение. Внизу, где рядом с канцелярией полиции помещалась жандармская гауптвахта, заптии пили кофе и курили наргиле. Цыганка обратилась к ним.

- Чего тебе надо? - спросил один из жандармов.

- У меня есть дело к самому паше.

- Паша спит.

- Спит? - спросила она и тотчас же продолжала на-распев: - Ах, джанэм, вставай, беги, беги скорей и разбуди пашу... пусть он просыпается, пусть вскочит с постели и выслушает меня.

- Ха... ха... ха!.. - засмеялись заптии.

- Спеши, джанэм! - настаивала цыганка. - Наргиле успеешь и потом докурить.

- Чего же ты хочешь от паши?

- Я скажу ему на ушко такое слово, которого не выкукует ему никакая кукушка.

- Какое ж это слово?

- Такое, за которое он, голубок мой, паричками меня обсыплет.

- Должно быть, гуруш тебе даст.

- Нет... тысячу.

- Эге? - спросил запти.

- Ты, может быть, Стояна Кривенова выследила?

- Я скажу самому паше, отвечала она, несколько смущенная тем, что тайна её открыта.

- Не надо тебе к паше идти... Веди нас... где он?

- А моих тысяча гуруш!

- Так ты хочешь сперва получить тысячу гуруш? - заметил заптий. - Прежде приведи нас к нему или разскажи, где он, так, чтобы мы его поймали.

- Я все разскажу... паше эффенди.

- Скажешь и аге... - ответил один из заптиев. - А если не скажешь, тогда пропоешь.

Заптий встал, пошел в контору и, вскоре вернувшись, опять сел на свое место.

Цыганка стояла понурив голову. Пришел жирный степенный человек, застегивавший на себе мундир. Он произнес несколько слов, и тотчас же выстроился отряд заптиев человек в двадцать дюжих малых, вооруженных тесаками и револьверами. Как только отряд был готов, степенный человек застегнул свой сюртук, надел оружие и, обратившись к цыганке, сказал повелительным тоном: - Веди!

- Хорошо, джанэм... - отвечала она плаксивым голосом. - По почему же я не видела паши?

- Успеешь увидеть его, а пока пойдем!

Старуха закашляла, сгорбилась и, подпираясь своей длинной палкой, пошла впереди отряда; за нею следовал ага. Цыганка не спешила и даже часто останавливалась, как будто нетвердо знала дорогу; все кашляла, вздыхала. Наконец, будто надумалась, пошла скорее и остановилась.

- Вот здесь, - сказала она, указывая глазами на неказистый дом.

- Здесь?.. - спросил ага. - Ведь это школа. - Он вопросительно посмотрел на заптиев.

- Ведь против Станка нет никакого подозрения?

- До сих пор не было никакого... - отвечал один из заптиев.

- Как же быть? - повторил он вопрос,

- Все-таки он райя.

- Такой тихий, такой смирный.

- Все они тихие и смирные.

- Ты уверена, что Стоян Кривенов здесь? - спросил он цыганку.

- Сама видела, как он вошел сюда и уже не вышел, как от хаджи Христо.

- Он был у хаджи Христо?

- Прежде всего пошел к хаджи Христо, а от него пришел сюда.

- Ну, так идем, - сказал ага, обращаясь к заптиям, и отворил дверь в школу.

Дети обоего пола повторяли за ним название каждой буквы и производили, таким образом, ритмический шум. Станко начал писать слово: "баба".

- Буки аз ба... - произнес Станко.

- Буки... - повторили дети, и вдруг остановились.

Настала тишина. Несколько десятков пар глаз всматривались в агу, который, переступив порог, взглянул на детей, а потом, обращаясь к Станку, сказал строгим голосом:

- Выдай мне Стояна Кривенова, комитаджи!

Станко нисколько не растерялся. Он подошел к двери, ведущей в соседнюю комнату, приотворил ее и крикнул:

- Уходи, Стоян!

Потом, затворив эту дверь, он преспокойно стал перед нею.

- Отвори эту дверь! - сказал ага.

- Подожди, джанэм... - отвечал Станко, протягивая руку. - Подожди немного.

Ага, удивленный полнейшим спокойствием Станка, остановился; но сейчас же опомнился и сделал шаг вперед.

- Постой! - настаивал Станко вполне естественным голосом.

- Что такое? - спросил ага.

- Не тревожь человека... он всю ночь не спал.

- Э... - нетерпеливо произнес ага и снова сделал шаг вперед.

- Постой! я сам отворю тебе дверь, сказал Станко, не шевелясь с места.

Ага опять остановился и подал знак заптиям, чтобы они отворили дверь.

- Подождите немного! - уговаривал их Станко.

- Чего годить? - снова спросил ага.

- А я вам говорю: погодите, для вас же будет лучше, - настаивал хладнокровно Станко, желая, очевидно, как можно подольше задержать жандармов.

- Чем же для нас будет лучше? - спросил в недоумении ага.

Заптии мгновенно остановились.

- Я, правда, не считал, - продолжал Станко, - но видеть здесь один, здесь другой, здесь третий... - он тыкал пальцем в свой пояс, указывая места, где находились мнимые револьверы Стояна. Турки между тем смотрели, слушали и ни один из них не шевелился, а Станко продолжал: - здесь четвертый, здесь пятый, здесь шестой, здесь седьмой, здесь девятый, здесь...

- Тссс... дур! - крикнул ага.

- Постой немного, ага эффендим! дай досчитать! здесь один, здесь другой, здесь третий.

- Ступайте вперед! - крикнул ага заптиям.

Но заптии не особенно спешили; всякий из них вынул из-за пояса револьвер и начал его осматривать.

Они осмотрели револьверы, повынимали тесаки из ножен: находившийся впереди взял револьвер в правую руку, а тесак в левую, но потом переложил тесав в правую руку, револьвер в левую и пошел вперед. Но Станко ухитрился задержать его еще на минуту.

- Как же ты будешь ловить комитаджи? - спросил он жандарма.

Заптий остановился, но только на минуту. Потом смело подошел к двери, оттолкнул Станка, отворил дверь и вошел в соседнюю комнату. Здесь у камина сидела женщина, обращенная спиной к входящим, а к ней прижималось пятеро детей. Женщина не оглянулась, а в комнату входили заптии один за другим, пока не наполнили всей комнаты. Конечно, кроме женщины и детей никого больше не было. Жандармы осматривали все кругом и один из них заметил дверцу в чулан, отворил ее и переступил через порог. За ним последовал второй, третий, четвертый и т. д. Из чулана на двор дверь была открыта; они осматривали все вокруг и пошли дальше, сжимая в руках револьверы и тесаки; на дворе нашли: опрокинутую вверху дном лоханку, несколько надбитых крынок метлу и кучу сора. Один из заптиев перевернул лоханку, но под ней не оказалось Стояна. Жандармы осмотрели каменную стену, которая окружала дворик. Она была стара и обвалилась в нескольких местах. Но ту её сторону находились с одной стороны, сад, с другой - соседний дом, с третьей - дворик. Заптии смотрели, осматривали, соображали и, наконец, один из них пошел с докладом к аге.

Ага, который оставил при себе нескольких человек, выслушал доклад, велел наблюдать за Станком, а сам пошел на двор, осмотрел все, махнул рукою и приказал ретироваться.

- А вот этого негодяя, - сказал он, указывая на Станка, - связать и посадить в тюрьму.

Его приказание тотчас же было исполнено.

Как только жандармы вывели из школы связанного Станка, стоявшая все это время на улице цыганка тотчас же подошла к аге.

- Ага эффендим, - начала она: - разве не я привела вас сюда?

- Так что же?

- Мне за это что-нибудь следует.

- Мы не поймали Стояна Кривенова.

- Так вы зато поймали другого.

- За другого не обещана тысяча гуруш.

- Ничего.

- А я ходила, ходила, водила вас, водила, все ноги об камни избила... я только и думала, как бы вам помочь. Ах, доля моя горькая!.. - плакалась старуха. - Еслиб вы никого не поймали... а то ведь вы же поймали... не одного, так другого. Можете его вешать, четвертовать или сажать на кол. Если за одного обещаете тысячу гуруш, то за другого стоит дать сто.

Ага сплюнул в сторону.

- Может быть, сто слишком много? - приставала цыганка: - ну, так пятьдесят, à если не пятьдесят, то хоть десять, а не десять, так пять, а не пять так... сколько же?

Ага ничего не отвечал. Пришли в конак. Станка увели в тюрьму; ага пошел в полицейскую контору, где застал только-что пришедшого туда Аристархи-бея, который, сидя на софе, перелистывал какие-то бумаги.

Аристархи-бей, которого командировали для ведения следствия, сам еще не знал, что ему делать. Ага сел около него и рассказал о своем похождении.

- А!.. - обрадовался следователь. - Где же эта цыганка?

- Осталась на дворе.

- Надо ее позвать.

По приказанию аги, немедленно ввели цыганку.

- Когда и где ты встретила комитаджи? - спросил ее прежде всего следователь.

- Он вылез из бочки, - отвечала цыганка.

- Из какой бочки?

Цыганка все рассказала и окончила просьбой, чтобы ей заплатили.

- Бакалым (посмотрим), - отвечал Аристархи-бей.

- Она хочет пять гуруш, - заметил ага.

- Посмотрим, - повторил следователь.

- Все-таки я привела не к одному, так к другому.

- Бакалым

- Как, джанэм, ты отпустишь меня с пустыми руками?

Бей вынул из кармана кошелек и дал цыганке гуруш, что составляет двадцать сантимов на французския деньги. Старуха не знала, как благодарить за такую щедрость.

- Смотри и вперед доноси, если что заметишь.

Старуха ушла.

- Привели ли уже меганджнизь Кривены? - спросил Аристархи-бей.

- Его сегодня утром привели.

- Надо арестовать хаджи Христо.

- А больше никого?

- Потом увидим.

- Удобнее бы сразу набрать их побольше, а потом можно бы кое-кого и отпустить.

- Ну, да, вот мы теперь займемся разысканием комитета; при этом найдется не мало подозрительных.

- Каких подозрительных? - спросил ага.

- Таких, которые смотрят исподлобья, которые заикаются, которые бледнеют, которые краснеют, которые много говорят, и те, которые молчат, которые... - бей не мог подыскать подходящих выражений. Ага подсказал ему:

- Такие, у которых есть деньги.

- Ну, да... конечно... такие опасны.

- Жаль, что к Петру нельзя придраться.

- Что же делать!

- Почему это запретили его трогать?

- Политика, - отвечал Аристархи-бей, углубляясь в свои бумаги.

Прошло около получаса.

Ага дал приказание, и вскоре послышался лязг цепей и в контору ввели Пето. Лицо его не выражало ни уныния, ни робости. Он шел рядом с жандармом и по знаку Аристархи бея остановился по средине комнаты.

- Как тебя зовут?

- Известно, как: Пето; так и люди меня зовут.

- А твоего отца как звали?

- Зачем это тебе? Отец мой вот уж лет тридцать лежит в сырой земле.

- Но как его звали? - переспросил Аристархи-бей, рядом с которым сидел киатыбджи и записывал.

- Если тебе непременно хочется знать, мне нечего таить. Отца моего звали Кир-Гица.

- Где он родился?

- Не знаю. Знаю только, что он был не здешний, но женился здесь и мегану построил.

- Он был цинцар?

- Ну, да, цинцар... Ведь это не позор.

- Это, конечно, не позор; но позорно то, что ты, цинцар, связываешься с болгарской райей, которая устраивает заговоры.

- Я ни с кем не связывался, а только эснафом (ремеслом) своим занимался.

- Не одним ты эснафом занимался; твой сын убил офицера во время исполнения служебной обязанности.

- Знаю, что убили офицера, но не знаю, кто убил и почему.

- Убил его сын твой, Стоян.

- Я в этот день и в глаза не видел моего сына.

- Все равно, ты видел его накануне.

- И накануне не видал.

- Каким же образом он появился в избе Грождана?

- Нет, ты мне это скажи.

- Я одно только могу сказать: не знаю.

- Ты лучше оставь свои уловки.

- Ты сам оставь их лучше.

- Когда ты видел сына в последний раз?

- Я видел его шесть месяцев тому назад, когда он ехал в Виддин.

- Зачем он уехал туда?

- Я его не спрашивал. Мой Стоян служил по торговле, а о торговых делах не спрашивают.

- Грождан скажет тебе прямо в глаза, что сын твой пришел к нему утром и убил милязима.

- А шесть аскеров скажут Грождану в глаза, что кроме их во весь день никто ко мне в мегану не заходил. Против одного Грождана христианина у меня есть шесть солдат мусульман... Чье свидетельство важнее?

- Здесь что-то напутано, - сказал Аристархи-бей, - но я это все распутаю.

- Распутай, джанэм, распутай, - отвечал Пето. - Тогда, может быть, окажется, что какой-нибудь негодяй назвал себя моим сыном.

- Тсс... - крикнул бей. - Не болтай вздору понапрасну: меня не проведешь.

- Я вздора не болтаю.

- Мы еще поговорим с тобой.

- Поговорим так поговорим.

Меганджи отвели в тюрьму, а вместо него привели хаджи Христо. Совершенно противоположным образом держали себя оба эти заключенные. Насколько первый был спокоен и смел, настолько второй был смущен и труслив. Казалось даже, что он похудел в эти несколько часов, во время которых просидел в тюрьме, хотя на ногах его не было оков. Он вошел, остановился и глубоко вздохнул. Аристарха-бей задавал ему обычные вопросы: как его зовут, где и когда он родился, чем занимается и т. д. Хаджи Христо отвечал плаксавым голосом, нисколько не приличным степенному, зажиточному человеку и все стонал и плакался на постигшее его несчастье.

- У тебя служил Стоян Кривенов?

- Да, служил... Взял я его себе на беду и сам не знаю, зачем только я взял его.

- Что же ты можешь сказать о нем?

- Однако ты был им доволен?

- Ах, нет!..

- В чем же ты можешь его упрекнуть?

- В чем упрекнуть его?.. Во всем. Кто же, если не он виноват!

- Почему же ты дал ему сегодня утром у себя приют?

Этот внезапный вопрос свалился на несчастного хаджи Христо как громовой удар: он поразил, пришиб его, но в то же время вдохновил мужеством. Иногда страх внушает удивительную отвагу.

- Как, я дал ему у себя приют! Пусть меня пламень изгложет, пусть меня вода затопит, пусть земля разступится подо мною, если я давал ему у себя приют. Пусть мне глаза повылезут, если я видел его!

- Так ты его не видал?

- Нет, не видал.

- Посмотрим, - заметил Аристархи-бей, взглянув на подсудимого проницательным оком следователя. - А я тебе говорю, что ты видел его и не выдал. Мы поговорим еще об этом; только смотри, тебе не будет лучше, если мы скорее все это покончим. Подумай и не теряй напрасно времени.

Бей обратился к аге и приказал отвести хаджи Христо в тюрьму, заковав предварительно в цепи. - И не пускайте к нему никого, - прибавил он. Хаджи стонал, охал, божился, но его увели.

Место его занял Станко, лицо которого выражало спокойствие и покорность.

- Как тебя зовут?

На все первые вопросы Станко отвечал связно и смело, и характер его ответов не изменился, когда начались щекотливые вопросы.

- Ты скрывал у себя Стояна?

- Нет, - отвечал Станко.

- Врешь!

- Я только защищаюсь, эффендим.

- Этого рода защита ни к чему не ведет, так как мне все известно.

- Если тебе все известно, тогда и не спрашивай меня.

- Какой же тебе нужно правды? - спросил Станко с оттенком иронии.

- Мне нужно, чтобы ты сказал, куда пошел от тебя Стоян.

- Какой Стоян?

- Стоян Кривенов; ведь ты его знаешь?

- Я его знаю, только не знаю, где он.

- Однако ты скрывал его в своей квартире?

- Нет.

- Заптии слышали, как ты крикнул в дверь: "Стоян".

- Моего старшого сына зовут Стояном.

- Так ты говоришь, что ты не скрывал Стояна Кривенова?

- Нет, не скрывал.

Станко отвечал логическими уловками. Так как Аристархи-бей спрашивал его, скрывал ли он Стояна в своей квартире, то он отвечал "нет", потому что Стоян сам у него скрывался. Еслибы вопрос был поставлен иначе, т.-е. еслиб его спрашивали: скрывался ли у него Стоян, он бы ответил тоже: "нет", потому что это он скрывал Стояна. Впрочем Станко нисколько не чувствовал себя обязанным говорить правду той власти, которая сама держалась неправдой.

Его заставили отвечать - он отвечал, но считал даже невозможным говорить правду, так как откровенность его могла бы повредить очень многим. Он знал, что рискует жизнью; он знал и то, что смягчение наказания возможно, но это возможное смягчение наказания надо было купить такими средствами, которыми возмущалась его патриотическая нравственность. Да, благодаря условиям, в которых он находился, в нем выработались две нравственности, которые не всегда мирились между собой. Вот какие явления вызывало турецкое владычество.

- Так ты утверждаешь, что не скрывал Стояна? - спросил снова Аристархи-бей.

- Нет, - решительно отвечал учитель.

Эта решительность поколебала мнение следователя. Может быть, цыганка соврала? Может быть, вся история с бочкой была вымышлена? Цыганке нельзя было доверять, особенно в виду категорического отрицания обоих обвиненных. Надо было заручиться хоть одним заслуживающим доверия показанием.

После Станка привели Грождана. Следователь не церемонился с ним. Мужик как в Систове, так и здесь рассказал все обстоятельства дела вполне откровенно и без малейшей задней мысли. Но Аристархи-бею надо было несколько изменить в протоколе показания подсудимого.

- Твоей жене надо было готовить еду солдатами? - спросил следователь.

- Да, - отвечал крестьянин.

- На вас пришла очередь?

- Поэтому милязим и пришел в тебе?

- Не знаю, поэтому ли?

- А об очереди знаешь?

- Об очереди знаю.

- Если знаешь об очереди, следовательно ты знаешь, почему пришел к тебе милязим. Одно с другим связано. Ведь правда?

- Правда.

- Значит, милязим приходил к тебе по служебной обязанности. Так ли?

- Так.

Эти показания записывал киатыбджи в протокол.

- Ты обдирал шкуру с убитого ягненка?

Грождан все подтверждал.

- На каком разстоянии от дверей твоей избы находится тот столб, у которого ты обдирать ягненка?

- Шагов десять будет.

- Так ты слышал, как убивали милязима?

- Нет, не слышал.

- Как? ты не слышал! - крикнул бей.

- Сл... сл... слышал, - ответил испуганный крестьянин.

- Следовательно ты сговорился с убийцей?

- Нет, нет, нет...

- Как нет? - снова крикнул следователь: - ты говорил со Стояном о Болгарии? о Турции?.. ты спрятал его за одежей?

- Так как же ты смеешь отрицать, что вы сговорились! Сознавайся! - грозно крикнул следователь: - сговорился?

- Сг... сг.. сгово-рился.

- Ну, вот, хорошо, по крайней мере, что сознаешься. Так и запишем, что ты добровольно сознался.

Турция цивилизовалась в это время.