На рассвете.
Глава XIV.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Милковский С., год: 1890
Категории:Повесть, Историческое произведение

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: На рассвете. Глава XIV. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

XIV.

Стояну везло: какое-то слепое счастье помогло ему выбраться из квартиры Станка. Он уже постлал себе на полу и готов был лечь, когда услышал: "уходи, Стоян". В тот же миг он выбежал на дворик, перескочил через забор и, никем не замеченный, добрался до стены, окружавшей сад Мокры. Эта каменная стена была довольно высока и усыпана сверху стеклом, а потому представляла солидное препятствие. Но для человека, спасающого жизнь, и такая преграда является преодолимой. Он ухватился за торчавшие куски стекла, не обращая ни малейшого внимания на то, что режет ими руки. Израненный, окровавленный, в изорванном платье, он тем не менее перескочил в сад и очутился таким образом в густых кустах малины, которые были посажены вдоль всей стены. В кустах этих он мог отлично скрыться. Ни посторонние, ни домашние не могли его заметить. Последнее было для него также очень важно: он лично не знал прислуги и не имел понятия, кому из них можно, а кому нельзя доверять. Здесь же кусты малины отлично прикрывали его, между тем как сам он мог видеть всех ходивших по саду. Выбрав поудобнее местечко, он уселся и стал поджидать Петра, Мокру или Анку, которых сам знал и которые знали его.

Говорят, что ожидание сокращает часы. Но Стояну казалось, что часы тянутся бесконечно. Правда, ему страшно хотелось спать, но уснуть он боялся и в то же время не имел силы отогнать сон. Пробовал думать, но размышление не мешало слипаться векам, и он отлично чувствовал, что еслиб еще хоть раз веки его сомкнулись, он бы заснул. Приходилось заняться чем-нибудь другим. Он начал всматриваться в форму малиновых листьев и стебельков и сравнивал их с листьями и стеблями других растений. Наблюдения эти привели его к вопросу: нельзя ли скрещивать различные породы растений? А этот вопрос сменился мыслью об Иленке

- Жаль! - вздохнул он: - пропала она для меня!

Мысль о существе, которое способно осчастливить жизнь, причиняет необыкновенное удовольствие, а потому Стоян не размышлял более о скрещивании разнородных растений, но стал думать об Иленке. Мысли эти начали принимать фантастические образы, и ему все казалось, что он думает, а между тем он спал.

Сон может иногда противостоять самым грозным опасностям. Спят иногда под градом пуль, при громе орудий, а потому ничего нет удивительного, что усталый молодой человек уснул так крепко в теплом, спокойном месте, что и не слышал шума кустов, раздвигаемых пробирающейся между ними женской фигурой. Это Анка зашла в малину.

- О!.. это он!.. - прошептала девушка, сразу узнав Стояна. Она подошла ближе й посмотрела на него. Смотрела, и какая-го непонятная сила приковывала её взоры к нему. Она не могла отвести глаз от его лица, спокойно дышавшого, от его неподвижной фигуры, от этого молодого человека, которого жизнь висела на волоске. Вероятно это обстоятельства и способствовало тому, что Анка не могла теперь наглядеться на того же самого молодого человека, который прежде не производил на нее никакого впечатления. В ней зародилось чувство нежного сожаления, которое возрастало по мере того, как она всматривалась в него. Мысль её стала работать над средствами спасения Стояна. Она готова была в данный момент закрыт беглеца собственной грудью, закрыть так, чтобы никто кроме нея не мог его видеть.

Ни матери, ни брата не было дома. Мокра ушла в лавку, а брат уехал по торговым делам, а потому Стоян очутился под её покровительством, на её ответственности. Благодаря условиям, среди которых выросла и воспиталась молодая девушка, она вполне понимала важность такого покровительства и ответственность за него, а потому немедленно начала хлопотать об обезпечении безопасности молодого человека. Прежде всего надо было отвлечь от сада прислугу, и с этой целью Анка дала каждому поручение, не имеющее никакого столкновения с садом. Затем, приготовив наскоро комнату для нового жильца, она села с работой в саду в таком месте, откуда могла видеть кусты малины, за которыми спал комитаджи. С этих кустов она не сводила глаз, смотрела на них и начала думать свою обычную думу о монастыре, но мысль её незаметно как-то перешла из монастырской кельи к хозяйству новобрачных. Картина, созданная её воображением, была очень туманна, так что Анка не могла наверное сказать, она ли там фигурировала, или не она. Как бы там ни было, молодая девушка сказала себе: "я сама буду заботиться о нем... сама"... и это решение доставило ей такое удовольствие, что еслиб теперь ей сказали: "ступай сейчас в монастырь, а если не пойдешь, то откажись от него навсегда" - она не могла бы сразу решиться и подумала бы.

Молодая девушка должна была начать свою опеку с того, чтобы перевести Стояна в приготовленную комнату. Задача была не совсем легка, так как надо было устроить так, чтобы никто из прислуги не заметил скрывающагося, когда он будет проходить через сад. Как тут быть? Можно бы, конечно, удалить прислугу от сада, но ведь возможна и какая-нибудь случайная встреча. Можно бы ждать ночи, но в таком случае ей пришлось бы наблюдать целый день за малиновыми кустами и она не могла бы приготовить ему еду. "А ведь он, вероятно, очень голоден", сказала себе Анка и начала обдумывать подробности закуски. Но как провести его в комнату? Вопрос этот на некоторое время вполне поглотил ее и вскоре был разрешен. Анка чрезвычайно обрадовалась придуманному плану и чуть было не хлопнула в ладоши. Ведь никто не узнает Стояна, если он наденет женское платье! Тотчас же она побежала домой, взяла свой яшмак и фереджию, в которых выходила обыкновенно на улицу, связала их в узелок и никем незамеченная побежала в сад. Она направилась к тому месту, где спал Стоян, и хотела положить около него узелок. Сердце её сильно забилось, когда она подходила к малиновым кустам. "Спит ли он, или уже проснулся?" - подумала молодая девушка. Она остановилась, опять сделала несколько шагов, оглянулась, опять остановилась и, наконец, подошла в последнему кусту, но раздвинуть его не смела. Стоит, слушает и. наконец, решается - раздвигает куст.

Что это значит?.. никого нет!.. куда он ушел? Ей стало страшно и грустно. Она понять не могла, куда он делся. Ведь она все время не сводила глаз с малиновых кустов. Где же он?..

Стоян так неожиданно явился перед ней, что Анка даже вскрикнула: - ах!

- Тише, - шепнул он, - я ждал Мокры, Петра или тебя, чтоб попросить у вас приюта.

- Возьми! - сказала молодая девушка, подавая узелок.

Стоян взял узелок, посмотрел на него, развязал и, увидев яшмак, спросил: "Что же это такое?"

Молодая девушка до того смутилась, что ничего решительно не могла ответить, а между тем Стоян, узнав фереджию, спросил: - Это для меня?

- Ну, да!

- Гм... надо надеть?

- Да, - прошептала Анка, не смея поднять глаз.

- А что же мне делать с бородой и с усами? - спросил шутливо молодой человек.

Шутливый тон, как известно, осмеливаеть пугливых и смягчает сердитых молодых девушек. В данном случае действие его выразилось в том, что Анка взглянула на Стояна.

- А ведь усы вылезут из-под яшмака, - заметил он - и начал обвивать себе голову кисеей, употребляемой в Турции женщинами для скрывания лица. Дело у него как-то не ладилось. Он не умел надеть как следует яшмак, и вышла какая-то уродливая повязка, которая, рядом с мужской одеждой, сделалась смешной.

- А что? - спросил Стоян.

- Каков гашм?

Девушка разразилась неудержимым смехом.

- Теперь надену фереджию.

- Нет, нет! - протестовала девушка.

- Почему нет?

- Надо яшмак иначе повязать.

Стоян распутал кисею и снова начал обвивать ее.

- Нет, не так.

- Что же не так?

- Прежде всего надо сложить как следует.

- Как же: вот так?

- Ах, нет, не так!

- Сложи, пожалуйста, сама.

Анка сложила яшмак и подала его Стояну.

- Как же его надевают? - спросил молодой человек.

- Кладут на голову, загибают вокруг подбородка, а потом назад.

Стоян подставил голову, а девушка сначала нерешительно, а потом все смелей и смелей повязала ему яшмак по всем правилам. Под густыми складками кисеи исчезли усы, исчезла борода, так что на виду остались только глаза, лоб и верхняя часть носа.

- Что же, теперь хорошо?

- Да, так можно оставить; возьми фереджию! - Анка подала ему длинную черную мантию (только турчанки имеют право носить разноцветные фереджии), которую он тотчас же надел, и теперь, еслиб не брюки и сапоги, видневшиеся из-под мантии, можно бы его принять за женщину.

- Пойдем! - сказал он.

- Постой! - остановила его Анка: - обожди, пока я приду... и она побежала к дому, чтоб выпроводить прислугу. Одной приказала принести уксусу, другую услала за шолком, третью за вязальными спицами и т. д. Спровадив последнюю, она вернулась в сад.

Стояну казалось, что ему придется проходить по городу, а потому, обратив внимание на свои сапоги и штаны, он догадался, что Анка ушла за туфлями и шальварами.

Анка вернулась как раз в то время, когда в уме молодого человека сложился вышеприведенный вопрос; не входя в кусты, она крикнула: "пойдем".

Стоян вышел из кустов.

- Пойдем скорее... - и она побежала вперед.

Ноги Стояна путались в фереджии, но он не отставал от своего проводника. Они пробежали через сад, потом через двор, затем через какой-то дворик, оттуда поднялись на крытую лестницу, вошли в сени, потом в горницу и тут Анка отворила дверь в шкаф и сказала: "иди туда". Стоян вошел в шкаф, задняя стена которого была приподнята и подперта палкой, подлез под эту стену; тогда Анка приняла палку, стенка опустилась и молодой человек очутился в комнатке имевшей около десяти шагов длины и четыре ширины; комнатка эта была освещена высоким узеньким окном и несколько напоминала внутренность сундука. Здесь была сложена постель (ястук), различные мелкия вещи и у одной из стен стояла небольшая лесенка. В одном из углов открывался пол; в отверстие вставлялась находившаяся в комнатке лесенка, по которой можно было сойти на дворик, сообщавшийся с проходом. Все это составляло тайну женского пола, представительницы которого могли, таким образом, скрываться в случае надобности.

Очутившись здесь, Стоян осмотрел все детали этого тайника, прошелся несколько раз по этой комнатке, сел на сложенную постель и спросил сам себя: "как же теперь быть?"

Не успел он ответить себе на этот вопрос, как новое обстоятельство прервало ход его мысли. Через отверстие в стене проскользнул поднос, на котором было "сладкое", вода и черный кофе. Стоян встал, подошел к подносу и увидел по ту сторону стены лицо Анки. Молодой человек отведал "сладкое", запил водой, взял кофе, поблагодарил и спросил:

- Скажи мне, Анка, зачем ты пришла в малину с фереджией и яшмаком в рукаве?

- Затем, чтобы тебя никто не узнал, когда мы проводили через сад.

- Кто же тебе сказал, что я в саду?

- Никто мне не говорил.

- Но ведь ты для меня принесла фереджию и яшмак?

- Да, для тебя, потому что за выдачу тебя обещают награду.

Стоян не имел понятия, что голова его оценена.

- Обещают награду за мою голову?

- Даже большую награду: тысячу гуруш.

- Не знал... не знал.

- Да, обещают тысячу гуруш, - повторила девушка и удалилась.

Стоян опять остался один, снова начал думать, во опять появился поднос и послышался голос Анки:

- Поффим, - приглашала она, подавая завтрак, состоявший из окорока, колбасы, икры, сыру, маслины, хлеба и бутылки вина. Стоян взял поднос и хотел-было заговорить, но никого уже не было; девушка удалилась. Надо было приниматься за еду. После двухдневного голода и незатейливой провизии, добытой в Кривене, принесенная закуска показалась ему необыкновенно вкусной, и он съел все, что было на подносе. Потом, поставив в углу посуду, он развернул постель, лег я ждал прихода Анки. Но на этот раз ему пришлось очень долго ждать. Проходили часы; он посматривал в то место, откуда появлялся поднос, но ничего не видел. Пока он еще не скучал, но начинал уже чувствовать, что если такое положение продолжится, то ему будет смертельно скучно. Он вставал, снова ложился, познакомился со всеми подробностями нового своего жилища, убедился, что необходимо соблюдать полную тишину, чтоб не привлечь внимания прислуги, и, наконец, сказал себе:

Только вечером появилась - но не Анка, а Мокра.

- Добро дошел, - приветствовала она Стояна.

- Мокра, - спросил он: - долго ли придется мне здесь оставаться?

- Пока приедет Петр... несколько дней. Выходить тебе невозможно, так как всюду ищут тебя. Арестовали уже хаджи Христо, Станко, Петка, Георгия, Марко.

- Как же они узнали обо мне? - удивился Стоян.

- Они, очевидно, шли по твоим следам и только не знают, куда ты от Станка пошел.

- Странно... очень странно.

- Должно быть, кто-нибудь заметил тебя.

- Я встречал однех только собак... Разве от хаджи Христо узнали.. Но и он не знал, куда я от него пошел.

- Одним словом, турки проследили тебя до Станка, а потом потеряли... Всюду ищут тебя; вероятно, и сюда придут искать, но я им буду даже помогать в их поисках... Только ты не шуми, сиди тихонько... Ты ни в чем не будешь иметь здесь недостатка.

- Утром я забыла принести тебе табаку; вот табак, папиросная бумажка и спички.

- Очень благодарен, но я не курю.

- Может быть, наргиле?

- Нет, нет, но...

Стоян поел как следует, открыл половицу, вставил лесенку, чтоб ночью выйти на воздух, и хотел-было ложиться спать, как вдруг услышал:

- Стоян! - позвала его Анка, и голос её показался ему каким-то серебристым.

- А? - спросил он, подходя к отверстию.

- Подай мне поднос.

- Не нужно ли тебе чего? - спросила его девушка.

- Я?.. - спросила девушка: - я... не убегаю.

- С тобой даже поговорить невозможно.

- Что слышно у хаджи Христо?

- Майка ходила туда.. Хаджи в тюрьме, а дома у него плачут... и тебя проклинают.

- Не понимаю, каким образом турки узнали, что я заходил туда? Не проболтался ли сам хаджи Христо, а может быть, Степан?

- Не знаю, - отвечала девушка.

- Пожалуй, я спрошу... спрошу Иленку.

- Ну, да, вероятно Иленка знает; а когда будешь с ней говорить, попроси ее, пусть она поищет в моей комнате записочку, которую я там оставил в щелочке дверей от шкафа. Второй шкаф направо... Хаджи Христо так внезапно выгнал меня, что я не успел даже захватить этой записка. Еслиб она попалась в руки турок, была бы беда.

- Как же это? - спросила Анка: - ведь нужно Иленке сказать, что ты у нас?

- Сказать?.. гм?.. как думаешь?

- Да... должно быть, надо будет сказать.

- Я возьму с нея клятву...

- Ну, да... А об Станке ничего не знаешь?

- Бедная жена его ужасно горюет.

- Господь не обидит ни его, ни детей... Он и тебя спас.

- Бедный, бедный Станко!

- Помолись за него и уповай на Господа. Без его воли ни один волос не спадет с головы Станка. - Кто бы слышал, как Анка произнесла эти слова, тот без труда догадался бы, что она готовилась поступить в монастырь; а между тем, еслиб ей пришлось отправляться теперь же в монастырь, она, быть может, отправилась бы, но ей было бы жаль разстаться со светом.

Стоян отлично выспался, а на другой день четыре раза разговаривал с Анкой. В последний раз она принесла ему записку, о которой он безпокоился. Это была копия отчета в бухарестский комитет об основании комитета в Рущуке и о присяге. Важность этой записки заключалась в том, что в ней был выставлен месяц и число основания комитета, равно как и заглавные буквы имен заговорщиков. С помощью спички Стоян немедленно уничтожил этот документ и горячо благодарил Анку за доставление его.

- Благодари Бога.

- Разве за то, что прислал тебя во мне.

Слова эти доставили Анке такое удовольствие, какого она никогда в жизни не испытывала.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница