| Автор: | Мольер Ж. |
| Категория: | Комедия |
ПЕРВОЕ ПРОШЕНИЕ (PLACET),
поданное королю по поводу комедии "Тартюф", которая еще не была
представлена публично
Ваше Величество!
времени, изображая их в смешном виде. А так как лицемерие является, несомненно, одним из наиболее распространенных, наиболее предосудительных и наиболее опасных пороков, то я и пришел к мысли, что я мог бы оказать немалую услугу всем честным людям Вашего королевства, сочинив комедию, в которой были бы осмеяны лицемеры и выставлены в должном виде все заученные ужимки этих благонамеренных до крайности людей, все скрытые плутни этих фальшивых монетчиков благочестия, обманывающих своею притворною набожностью и поддельным милосердием.
Ваше Величество, я сочинил эту комедию, как мне думается, со всею заботливостью и осмотрительностью, каких только могла требовать щекотливость предмета. Для того же, чтобы возможно лучше поставить на вид то почтение и уважение, с каким надлежит относиться к людям истинно благочестивым, я постарался как можно резче отличить от них изображаемый мною тип. Не допуская никаких двусмысленностей, я исключил все, что могло бы повести к смешению хорошего с дурным, и в своем изображении пользовался только яркими красками и существенными чертами, по которым сразу узнается настоящий, подлинный лицемер.
Однако все мои предосторожности оказались тщетными. Нашлись люди, которые воспользовались душевной деликатностью Вашего Величества в отношении к религиозным вопросам и сумели повлиять на единственное Ваше чувство, доступное влиянию, - на Ваше уважение к священным предметам. Тартюфам ловко удалось снискать расположение Вашего Величества, - и оригиналы добились запрещения копии, хотя и невинной, и невзирая на то, что ее признавали похожею на действительность.
Запрещение этого сочинения было для меня чувствительным ударом, однако мое несчастие было смягчено объяснением Вашего Величества по этому предмету; и я полагал, что Вы устранили для меня всякую возможность жаловаться, благосклонно заявив, что Вы не находите ничего преступного в этой комедии, хотя публичное ее представление и было Вами запрещено.
Но, невзирая на это славное заявление величайшего и просвещеннейшего государя в мире, невзирая также на одобрение господина легата и значительного большинства наших прелатов, которые все, выслушав мое сочинение, читанное мною частным образом, вполне соглашались с мнением Вашего Величества; невзирая на все это, говорю я, появилась книга, сочиненная священником ***, который высокомерно выступает против всех этих высоких свидетельств. Что бы ни было высказано Вашим Величеством и каково бы ни было мнение господина легата и господ прелатов, моя комедия, по словам автора, ее не видавшего, есть произведение дьявольское, как и мой ум; я - воплощенный дьявол в человеческом образе, развратник, нечестивец, достойный примерной казни; недостаточно было бы публично предать мою оскорбительную комедию сожжению: это было бы для меня слишком легким наказанием. Человеколюбивая ревность этого любезного человека на этом не останавливается; он решительно не желает, чтобы я воспользовался милосердием Божиим, и решительно хочет, чтобы я был предан проклятию; это, в его глазах, - дело решенное.
мне в обществе подобные клеветы, если их найдут нужным терпеть, и насколько я заинтересован в том, чтобы очиститься от этих нареканий и показать публике, что моя комедия вовсе не такова, какой ее хотят выставить. Я не стану, Государь, говорить о том, чего я желал бы просить ради моего доброго имени и ради оправдания перед всеми моего невинного сочинения: государи столь просвещенные, как Ваше Величество, не имеют нужды в объяснениях наших желаний; они, подобно Богу, сами видят, что нам нужно, и лучше нас знают, что для нас следует сделать. Мне достаточно передать свои интересы на благоусмотрение Вашего Величества и почтительно ожидать приказаний, какие Вам угодно будет по этому предмету сделать.
ВТОРОЕ ПРОШЕНИЕ,
поданное королю в лагере под городом Лиллем во Фландрии,
через гг. Ла Торильера и Лагранжа, комедиантов Его Величества
и товарищей г. Мольера, по поводу последовавшего 6 августа 1667 г.
"Тартюфа" впредь до дальнейших распоряжений
Его Величества
Ваше Величество.
С моей стороны очень дерзко беспокоить великого монарха посреди его славных завоеваний; но в том положении, в каком я теперь нахожусь, где же, Государь, могу я найти покровительство, если не там, где ищу его? И к кому же могу я обратиться с жалобой на силу и власть, меня удручающую, если не к источнику силы и власти, справедливому подателю неотменимых приказов, верховному судье и властителю над всем?
Моя комедия, Государь, не могла воспользоваться здесь благосклонностью Вашего Величества. Напрасно я поставил ее на сцене под заглавием "Обманщик" и замаскировал главное действующее лицо в костюм светского человека; я дал ему маленькую шляпу, большой парик, широкий воротник, шпагу, обшил кружевами все его платье, ввел во многих местах смягчающие поправки и заботливо устранил все, что, по моему мнению, могло бы послужить для знаменитых оригиналов задуманного мною портрета хотя бы тенью предлога к нападкам; но все это ни к чему не привело. Вражда пробудилась от одних только догадок о возможностях. Нашлись средства подействовать на таких людей, которые во всех других отношениях громко заявляют о своей недоступности какому бы то ни было воздействию. Моя комедия только что успела появиться, как на нее уже грянул удар власти, внушающей уважение; и все, что я мог сделать при таких обстоятельствах, чтобы спасти самого себя от разразившейся грозы, заключалось в заявлении о том, что Ваше Величество благосклонно разрешили мне представлять эту комедию и что засим я уже не видел необходимости испрашивать разрешение у кого-либо другого, так как и запрещение комедии исходили только от Вашего Величества.
ими уже и делалось, людей истинно благонамеренных, которые тем легче поддаются обману, что привыкли судить о других по себе. Враги мои искусно умеют придавать хороший вид всем своим намерениям. Но, какой бы вид они на себя ни принимали, они, конечно, руководятся вовсе не интересами религии: это они достаточно доказали своим отношением к комедиям, которые они столько раз и без малейших возражений допускали к публичному представлению. Ведь те комедии нападали только на набожность и на религию, о которых эти господа очень мало заботятся; моя же комедия представляет и осмеивает их самих, - и этого они не могут допустить. Они ни за что не простят мне, что я перед всеми разоблачаю их обманы, и, без сомнения, не преминут донести Вашему Величеству, что моя комедия всех оскорбляет. Но подлинная правда, Государь, заключается в том, что весь Париж оскорблен запрещением этой комедии, что самые мнительные люди находили ее представление полезным и что все удивились, каким образом люди, столь известные своей честностью, могли отнестись так снисходительно к людям, которые должны были бы всем внушать ужас и которые на самом деле представляют полную противоположность принимаемому ими на себя виду благочестия.
Почтительно ожидаю распоряжения, какое Вашему Величеству благоугодно будет сделать по этому предмету. Но я вполне убежден, Государь, в том, что мне нечего больше и думать о сочинении комедий, если тартюфы будут находиться в выгодном положении и благодаря этому присвоят себе право преследовать меня сильнее, чем когда-либо, и станут придираться к самым невинным вещам, какие могут выйти из-под моего пера.
Благоволите, Государь, удостоить меня покровительства против их бешеной ярости! О, если бы я мог по возвращении Вашего Величества из столь славного похода доставить Вам развлечение после забот, невинное удовольствие после столь благородных трудов и вызвать улыбку монарха, заставившего трепетать всю Европу!
ТРЕТЬЕ ПРОШЕНИЕ,
Один очень честный врач, пациентом которого я имею честь быть, обещает мне и хочет принять на себя нотариальное обязательство продлить мою жизнь еще на тридцать лет, если я исходатайствую ему у Вашего Величества одну милость. В ответ на его обещание я ему сказал, что я так много не требую и что я буду вполне удовлетворен, если он только обяжется не убивать меня. Милость же, о которой он просит Ваше Величество, это - должность каноника при Вашей королевской капелле в Венсенне, освободившаяся за смертью г. ***.
Смею ли просить Ваше Величество еще и об этой милости в день великого воскресения Тартюфа, возвращенного к жизни Вашей благостью? Эта первая милость примирила меня с ханжами, а вторая примирила бы меня с врачами. Без сомнения, для меня было бы слишком много получить сразу столько милостей; но, может быть, это не слишком много для Вашего Величества, - и я с почтительной надеждой ожидаю ответа на мое прошение.