Версальский экспромт

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Версальский экспромт (старая орфография)

ВЕРСАЛЬСКИЙ ЭКСПРОМТ
(L'IMPROMPTU DE VERSAILLES),

Некто Бурсо (Boursault), вообразив, что с него писана роль сочинителя Лизидаса, сам сочинил пьесу "Портрет портретиста", в которой старался осмеять некоторые стихи "Школы женщин". На "Портрет портретиста" Мольер ответил "Версальским экспромтом", где Бурсо назван своим именем, и, надо сознаться, автор экспромта отнесся к своему противнику с большим пренебрежением. Пьеса понравилась двору, потому что в ней видели нападки на приторных скромниц, на précieuses, на отель де-Рамбулье, - словом, на все то, что, по мнению молодого поколения, напоминало старый двор. Тем не менее Мольер ограничился немногими лишь представлениями "Версальского экспромта", затем пьеса эта не появлялась на сцене и даже напечатана уже по смерти автора. - В этой пьесе замечательны наброски некоторых характеров, обработанных впоследствии в других пьесах Мольера: так, роль придворного, схожая с такою же ролью в "Критике школы женщин", развита в "Ученых женщинах". Очерк характера такой женщины, которая полагает, что ей все дозволено потому только, что она верна своему мужу, послужил образцом для Клеонфисы в "Амфитрионе"; а характер приторной скромницы (la prude), думающей единственно о соблюдении наружных приличий и называющей своих поклонников искренними друзьями, - явился в "Мизантропе". Другие, набросанные Мольером, характеры еще ожидают писателя, который съумел бы вывести их на сцену. В "Версальском экспромте" зритель видит самого Мольера посреди его труппы; одних из актеров он бранит, а других ободряет; не ускользает от него ни одна мелочь.... Еслибы пьеса эта не представляла оригинальной картины Мольера, окруженного своею труппою, то и в таком случае она заслуживала бы полного внимания людей умеющих ценить искусство {Oeuvres de Molière par Petitot. Tome second. Paris. M. DCCC. XX.}.

Так, или почти так, говорилось об этой пьесе в двадцатых годах нынешняго столетия. Для нас особенно дороги последния, подчеркнутые нани, слова. Действительно, какие бы достоинства или недостатки, какое значение или какой интерес ни имела бы пьеса для современников, как бы ни понималась она последующими поколениями, - сказанное в подчеркнутых словах останется истиной для всего образованного мира, ибо ничто не может сравниться с наслаждением видеть и слышать великого художника в разгаре его неподдельной, незаученной речи, а живого слова об искусстве, - видеть, если можно так выразиться, самый процесс его творчества, объясняемый не заранее формулированными фразами, но, повторяем, живым словом, так метко, просто, чутко и весело отвечающим на малейшую тень возражения, хотя бы возражение это только таилось в глазах, в физиономиях его учеников, близко знакомых своему безсмертному учителю, другу и, вместе, доброму, надежному, славному товарищу.

"Версальского экспромта", был следующий: за кем останется победа в борьбе Мольеровской труппы с труппою Бургоньского отеля? Потом, как и теперь зачастую бывает, современники старались угадать, с кого именно писано то или другое действующее лицо (напр. маркизы). Наконец, не могло не занимать современников подражение или, точнее, пародирование самим Мольером актеров враждебной труппы. Все это может иметь для нас лишь некоторый, более или менее занимательный, исторический интерес, обрисовывающий отношение к пьесе как современного общества, так и самих исполнителей. Назовите эту пьесу - "Мольер посреди своей труппы", или "Мольер и его труппа", и, несмотря на всю заманчивость такого названия для людей, сколько-нибудь знакомых с Мольером, все-таки постановка "Версальского экспромта" в настоящее время едва ли возможна даже с самыми полными комментариями. Подражательная игра актера - роль самого Мольера, занимающая такое видное место в пьесе - утратила бы весь комизм уже потому, что никому не известна игра ни самого Мольера, ни тех актеров, которых он пародировал, - давно ведь сказано: "актер что умер, то исчез". Об остальном, что в этой "пьесе могло бы занимать современников, и говорить нечего. Только забавное содержание второго явления и теперь было бы понятно. Другое дело - чтение этой пьесы. Тут каждый истинный любитель искусства найдет много полезных указаний: и взгляд Мольера на обязанность комического писателя (монолог Брекура в третьем явлении), и убеждение его в неистощимости сюжетов для комедии (явление третье), и советы исполнителям (в первом и третьем явлениях). Далеко ли ушла теория новейших писателей о драматическом искусстве от советов Мольера в "Версальском экспромте", решить не беремся: по нашему крайнему разумению, Мольером высказано все, хотя и в общих чертах, - ведь он говорил опытным актерам, следовательно много распространяться ему не приходилось. В какой мере содействовали образованию современных нам артистов новейшия характеристики страстей, быть-может и "весьма важных для сценического художника", тоже не знаем; но. воля ваша, все эти анатомическия, физиологическия, психическия и прочия тонкости, прекрасные сами по себе; невольно напоминают слова учителя философии в "Bourgeois gentilhomme": La voix O se forme en rouvrant les mâchoires et rapprochant les lèvres par les deux coins, le haut et le bas, O. - Из этого не трудно заключить, во-первых, что и Мольер весьма мог бы написать целые трактаты о мимике, об игре мускулов при выражении того или другого ощущения и, во-вторых, что он не сделал этого потому... да, вероятно, потому, что подобные вещи несравненно легче изучаются "сценическими художниками" не в теории, а исключительно на практике, точно также как и произношение звука О в многоразличных его оттенках удобнее испробовать на деле, чем выслушивать нескончаемые и скучные о том лекции, в своем роде весьма сведущого,, преподавателя философии.

Мольер, смешной маркиз.

Брекур, знаменитый господин.

Лагранж, смешной маркиз.

Дюкруази, сочинитель.

Г-жа Дюпарк, церемонная маркиза.

" Бежар, недоступная женщина.

" Дебри, умная кокетка.

" Мольер, бойкая насмешница.

" Дюкруази, несносная приторница.

" Эрве, горничная, способная девушка.

Ляторильер, надоедливый маркиз.

Бежар и еще четыре лица, непрошеные торопители {В оригинале: les nécessaires - в смысле безполезных хлопотунов, которые во все мешаются, которым до всего дело. В настоящей комедии эти люди являются к Мольеру, торопя его начинать пьесу, хотя никто им этого не поручал.}.

Что?

Господин де-Лагранж.

Чего?

Господин Дюкруази.

Что прикажете?

Госпожа Дюпарк.

Ну?

Госпожа Бежар.

Чего там?

Госпожа Дебри.

Госпожа Дюкруази.

Что такое?

Госпожа Эрве.

Сейчас, сейчас!

Право, с этим народом с ума сойдешь! Эй, господа! (Входят: Брекур, Лагранж, Дюкруази.) Да что за пропасть, господа! Вы хотите вывести меня из терпения.

Да подумайте, чего вы требуете? Мы совсем не знаем ролей, а вы хотите, чтоб мы сейчас же играли. Вы выводите нас из терпения.

Гм... С дикими зверями легче сладить, чем с труппою актеров!

Вот и мы на-лицо! Ну, что вы затеваете?

Что вы задумали?

В чем дело?

Да стойте, ради Бога, здесь! А как мы все в костюмах и король пожалует всего через два часа, то сделаемте поскорее репетицию и посмотрим, что, как и где надо играть.

Да как играть, чего не знаем?

Заявляю вам, что ни слова не помню из моей роли.

А я знаю только одно: мне надо подсказывать с начала до конца.

Я не решусь играть без тетрадки.

Я тоже.

А в моей роли всего два слова.

И в моей тоже; но я все-таки не ручаюсь, что не провалюсь.

Я готов лучше заплатить десять пистолей штрафу.

А я скорей помирюсь на двадцати ударах кнутом.

Довелось вам, господа, играть пустые ролишки, а вы и на попятный двор. На моем-то месте что бы вы стали делать?

На вашем месте?... Скажите пожалуста!... Вам-то решительно не на что жаловаться: сами написали пьесу, - ну, конечно, и в игре не спутаетесь.

Да разве и мне не может изменить память? Или вы ни во что ставите безпокойство о пьесе, успех или неудача которой отнесутся ко мне одному? Вы думаете - легко исполнить что-нибудь забавное пред таким обществом, - легко разсмешить людей, внушающих почтение к себе и смеющихся только тогда, когда им это угодно? Да где вы найдете сочинителя, который без страха приступил бы к такому делу?... Значит, я больше других имею право говорить, что готов, чего бы мне это ни стоило, отказаться от исполнения.

Так вы распорядились бы толком, заблаговременно; а то в одну неделю вздумали и написать, и разучить пьесу.

Да что делать, когда король велел?

Что делать? - Извиниться, что в такой короткий срок ничего не успеешь. На вашем месте каждый больше позаботился бы о своей репутации, поостерегся бы компрометировать себя. Хорошо вам будет, если пьеса провалится? Подумали ли вы, как этим воспользуются ваши друзья-приятели?

Разумеется, следовало извиниться перед королем, или попросить побольше времени.

Ах, Господи! Да помилуйте, сударыня, ведь короли прежде всего требуют быстрого исполнения своих повелений и вовсе не жалуют препятствий. Хотите им чем-нибудь угодить, так подавайте в ту самую минуту, как они требуют, - отложенная забава теряет для них всякую цену, всю прелесть... Короли любят удовольствия, которые не заставляют себя долго ждать: чем скорее удовольствие устроилось, тем оно для них приятнее. Нечего нам вдумываться в то, что они от нас требуют: наше дело - только нравиться им, и когда они чего хотят от нас, то мы должны пользоваться минутой, пока в них не остыло желание. Лучше неудачно, да только скорее исполнять их требования- и если кому совестно нехорошо исполнить, за то честь ему и слава, что быстро исполнил повеление. Однако, начнемте репетицию.

Какая репетиция, когда мы не знаем ролей?

Будете знать, поверьте. Да еслиб и совсем не знали, то разве у вас не достанет находчивости? Пьеса - в прозе и сюжет вам знаком.

Слуга покорная! Заучить прозу еще труднее, чем стихи.

Знаете, что вам надо было написать такую комедию, в которой вы одни играли бы.

Жена, молчи! Дура эдакая!...

Очень тебе благодарна, милый муженек!... Вот что значит - женишься, переменишься... Года полтора назад ты мне не сказал бы этого.

Да замолчи, пожалуйста!

Странное, право дело, как это свадебная церемония - церемония такая крошечная - может лишить нас всех достоинств! И отчего это мущина так скоро меняет взгляд на одну и ту же женщину? Право, подумаешь, пока был женихом, у него были одни глаза, а женился - другие стали.

Ну, затараторила!...

Еслиб я умела сочинять комедии, то непременно написала бы на эту тему. Я оправдала бы женщин во многом, в чем их обвиняют. Мужья у меня бросили бы свои грубые манеры, а оставались бы точь-в-точь такими, какими были до свадьбы.

Ах, да перестань наконец! Не до болтовни теперь. Право, у нас дело поважнее.

Так слушай: тебе велено сочинить комедию по поводу сатиры на тебя, - отчего-жь ты не пишешь на тех актеров, о которых давно говорил нам? Сюжет совсем готов и был бы очень кстати, тем более, что они первые вздумали пародировать тебя и, значит, дали тебе полное право отвечать им тем же. Притом ты несравненно лучше скопируешь их, чем они тебя, потому что копировать исполнение комической роли - значит копировать не актера, а только представляемую им личность, и даже рисовать эту личность теми самыми чертами и красками, какие обязан был употребить актер, когда, исполняя забавную роль, он подражал самой натуре. Совсем иное дело копировать игру актера в его серьезных ролях, - тут вполне вырисовываются его собственные недостатки, потому что такия роли не допускают ни забавного тона, ни смешных жестов, которые в этом случае ясно изобличают актера-неуча.

Правда... Но у меня есть свои причины, почему я не написал такой комедии; да, будь сказано между нами, и труда не стоит. Потом, прибавь, это потребовало бы много времени: те актеры дают представления в одни и те же дни с нами, так что с самого нашего приезда в Париж мне удалось всего каких-нибудь три-четыре раза видеть их представления. Я подметил только то, что само бросалось в глаза, а чтобы верно копировать, мне пришлось бы изучать их игру во всех подробностях.

Однако, когда вы делали опыт, так я всегда узнавала..

А я и не слыхала об этом.

Да. видите, мне пришло-было на мысль, но я бросил... Пустяки, вздор, - пожалуй, ничего забавного не вышло бы.

Ну, попробуйте теперь, сейчас.

Да когда теперь?

Хоть несколько слов.

Ну, я задумал комедию. В ней есть сочинитель и его роль я хотел сам играть. Сочинитель этот предлагает недавно прибывшей из провинции труппе пьесу: "А что, - говорит он, - найдутся у вас актеры и актрисы, которые могли бы хорошо выполнить серьезное произведение, потому что моя пьеса - пьеса такого рода..." - Да как вам сказать, - отвечают ему, - у нас есть и актеры, и актрисы, и везде, где мы играли, публика была нами довольна. - "А кто у вас исполняет роли королей?" - А это, вот, его дело. - "Как, этот статный молодой человек? Вы, конечно, шутите?... Король должен быть полон, объемист, - ну, словом, король, чорт возьми, с эдаким пузом, в три обхвата, чтобы как сядет на трон, так сидел бы плотно. А то, помилуйте, король с такой изящной талией!... Вот ужь и недостаток. Но все-таки я прослушаю: пусть он продекламирует дюжину - другую стихов". Актер как можно естественнее произносит несколько стихов, напр., из монолога царя Никомёда:

Что, возвышая власть мою...

- "Как, - говорит сочинитель, - это по-вашему декламация?!... Да вы издеваетесь над сочинением!... Эти стихи надо произносить с необыкновенным достоинством, важностью! Слушайте" (Пародирует Монфлери, актера Бургоньского отеля.)

Скажу-ль тебе, Арасп, и пр.

- "Видите, какую надо принять позу? Заметьте же это хорошенько. Сильнее упирайте на последний стих. Вот этак вы заслужите общее одобрение и оглушительный аплодисмент, фурор произведете". - Но, милостивый государь, - возражает актер, - мне кажется, что царь, в разговоре глаз на глаз с своим начальником стражи, должен говорить проще, по-человечески, а не бесноваться. - "Нет, вы не понимаете дела: попробуйте прочесть на сцене, как вы сейчас прочли, да на вас никто и внимания не обратит. Теперь посмотрим, как пройдет сцена влюбленных". Тут актер и актриса, подобно первому актеру, с возможною естественностью исполняет сцену Камиллы и Куриация:

Пойдешь ты, Куриаций *)? И эта гибельная честь

Дороже для тебя, чем счастье наше все?

Увы, я вижу ясно, и пр.

- "Э, нет, не то, - говорит сочинитель, - не то! Это никуда не ГОДИТСЯ. Вот как надо! (Подражает г-же Бошого, актрисе Бургоньского отеля.)

Пойдешь ты, Куриаций? и пр.

Нет, тебя я лучше знаю, и пр.

*) У Мольера Iras-tu, та chère âme? etc. А у самого Корнеля: Iras-tu, Сиriасе? etc. - Прим. перевод.

- "Видите, как это натурально, сколько тут страсти!... А как восхитительно это, даже в минуту сильнейшей скорби, постоянно улыбающееся лицо Камиллы!" Ну, и таким же образом сочинитель перебрал бы всех актеров и актрис.

Мысль довольно забавная. И как только вы начали говорить стихи, я сейчас же узнала, кого вы копируете. Еще кого-нибудь, пожалуйста!

Глубоко в сердце пораженный, и пр.

А этого узнаете в Помпее Серториус? (Подражает Атрошу, актеру Бургоньского отеля.)

Меж наших *) партий царящая вражда,

По-истине сказать, не... и пр.

*) У Мольера: L'inimitié qui règne entre deux partis. У самого Корнеля: "L'inimitié qui règne entre nos deux partis." - Прим. перевод.

Кажется, узнаю.

А этого? (Подражает Вильеру, актеру Бургоньского отеля.)

Государь, Полибий умеръ*), и пр.

*) См. в конце.

Да, знаю, кто... Но полагаю, некоторых из них вам не легко будет скопировать.

Э, Господи, в каждом можно что-нибудь подметить, - дайте мне только попристальнее всмотреться в их игру. Однако с вами теряешь дорогое время... Довольно пустяки болтать, - займемтесь делом. Вы (Лагранжу) постарайтесь хорошенько исполнить роль маркиза.

Вечно... маркиз!

Да, вечно маркиз. Какую же, прах возьми, найдете роли занимательнее? У древних в комедии всегда появлялся шутовской балет, потешавший зрителей, - ну, и в наших комедиях, на потеху публики, не обойдешься без маркиза.

Правда, правда, без него не обойдешься!

А вы, сударыня...

А я... я гадко буду играть, - зачем вы мне дали роль церемонной маркизы?

Да, Господи, вы то же самое говорили, когда вам была дана такая же роль в "Критике школы женщин", а исполнили великолепно, - все в один голос твердят, что вы были верх совершенства. Ручаюсь, что и теперь то же будет, - сыграете лучше, чем думаете.

Не понимаю, право! Мне кажется, в целом мире не найдете женщины простей и безцеремонней, чем я.

Совершенная правда!... Но тем-то и виднее ваш талант, что вы прекрасно исполняете роль совсем неподходящую к вам. Потрудитесь же хорошенько войти в эту роль, вообразите, что вы в самом деле та маркиза, которую будете играть. (Дюкруази) Вы исполните роль сочинителя. Проникнитесь этой ролью. Побольше педантизма, как это еще водится в высшем обществе. Тон поучительный. Произносите слова - ударяя на каждом слоге, так что не ускользало бы ни одной буквы. Разумеется, придерживайтесь самой строгой орфографии. (Брекуру) Ваша роль - придворного, человека в настоящем смысле порядочного, - роль, какую вы исполняли в "Критике школы женщин", то-есть уверенный тон, говорите как можно проще, естественнее и жестов как можно меньше. (Г-же Лагранж) Вам... вас нечего учить... (Г-же Бежар) Вы сыграете одну из тех дам, которые не допускают ухаживаний за собою и потому воображают, что все прочее им вполне дозволительно. Гордые своею нравственною чистотой, оне на каждого свысока и думают, что какими бы достоинствами ни обладали другие, все это вздор в сравнении с их мнимым подвижничеством, до которого, впрочем, никому и дела нет. Постоянно имейте перед глазами такой характер, чтобы вернее передать его. (Г-же Дебри) Вы будете играть одну из тех дам, которые только потому, что оне строго соблюдают наружные приличия, считают себя самыми достойными женщинами в мире. Оне боятся не проступка, а только огласки, - втихомолку, под видом самой невинной приязни, ведут оне свои делишки и, просто-напросто, волокит зовут преданнейшими друзьями. Вникните в этот характер! (Г-же Мольер) У вас та же самая роль, что и в "Критике". Ни вам, ни г-же Дюпарк я ничего не имею сказать, (г-же Дюкруази) Вы представите тип охотницы поклеветать; она всегда рада злословить и очень не жалует, когда при ней о ком хорошо отзовутся. Я уверен, что вы сладите с этою ролью. (Г-же Эрве) Вы - горничная жеманной личности;, иногда вы вмешиваетесь в разговор и перенимаете у вашей госпожи её выражения. Я всем вам пояснил ваши роли, чтобы вы хорошенько усвоили их. Теперь начнемте, - посмотрим, как пойдет репетиция... Ах, вот не кстати! Этого еще не доставало...

Здравствуйте, г. Мольер!

Ваш покорнейший слуга, милостивый государь! (В сторону) Чорт бы его взял!...

Как поживаете?

Отлично! К вашим услугам. (Актрисам) Сударыни, не за...

А я сейчас был кое-где и много говорил в вашу пользу.

Очень Обязан Вам! (В сторону) Вот чорт принес! (Актрисам) Потрудитесь немножко...

А у вас сегодня идет новая пьеса?

Точно так, милостивый государь! (Актрисам) Не забудьте, пожалуйста...

По повелению короля написали?

Точно так. (Актерам) Помните, ради Бога...

А как вы назвали пьесу?

Точно так, милостивый государь!

Я спрашиваю, как вы назвали пьесу.

Ах, право, сам не знаю! (Актрисам) Вам надо...

А какие костюмы будут?

Да вот эти самые. (Актерам) Прошу вас...

Когда начнется спектакль?

Как только пожалует король. (В сторону) Вот пристал, дьявол!...

А как вы думаете, когда он пожалует?

Ну, ужь этого решительно не знаю.

А не знаете ли?...

Не знаю, ничего не знаю* Уверяю вас, ничего не знаю, о чем бы вы меня ни спросили. Словом, вы видите во мне самого несведущого человека. (В сторону) С ним, право, с ума сойдешь! Пожаловал сюда, разбойник, и преспокойно обо всем распрашивает, а что у нас и без его распросов голова кругом идет, до этого ему и дела нет.

Сударыни, мое почтение!

Ну, так!... Теперь к ним...

Вы прелестны как ангел. (Смотря на г-жу Эрве) Вы обе сегодня играете?

Обе.

Да, без вас что за комедия!

Да прогоните ли вы его?

Милостивый государь, нам надо кое-что прорепетировать.

Ах, сделайте одолжение, я вовсе не хочу мешать! Продолжайте, продолжайте.

Но...

Ах, нет, пожалуйста, я не желаю никого стеснять. Репетируйте сколько угодно.

Да, но...

Да уверяю вас, я человек совершенно безцеремонный. При мне вы можете репетировать все, что хотите.

Дамы затрудняются объяснить вам, чего им хотелось бы. Им, изволите видеть, очень желательно, чтобы на репетиции не было никого посторонняго.

Отчего это?... Надеюсь, меня не убудет, если при мне станут репетировать.

У них так принято... Да и вам самим было бы гораздо приятнее видеть в спектакле что-нибудь новое.

Так я пойду, доложу, что вы готовы.

Ах, нет, нет! Не торопитесь, сделайте одолженье.

Гм... И ведь сколько на свете таких надоедал! Однако, начнемте. Прежде всего вообразите, что действие происходит в дворцовой передней; там что ни день, то новая комедия, и - комедия довольно забавная. В эту переднюю можно ввести какие угодно личности; даже не трудно обусловить появление там женщин, которых я и ввожу. Комедия открывается встречею двух маркизов. (Лагранжу) Только, помните, входите, как я вам говорил: знаете, эдак, что называется... с изящными светскими манерами. Ну, конечно, поправляйте в это время парик и напевайте что-нибудь сквозь зубы: ла, ла, ла, ла, ла, ла, ла... А вы посторонитесь, дайте больше места господам маркизам, - они не привыкли толкаться; таким особам нужен простор. (Лагранжу) Начинайте.

Здравствуй, маркиз!

Ах, Боже мой, да разве маркиз скажет таким тоном? Надо взять выше. Эти господа всегда говорят особым манером, - каждый, мол, ведай, что мы не то, что другие-прочие. "Здравствуй маркиз". Повторите!

Здравствуй, маркиз!

А, маркиз, к твоим услугам!

Что ты тут делаешь?

Да сам видишь. Чорт знает, жду, пока уйдут эти господа, - надо представиться.

Прах возьми, какая толпа! Я вовсе не желаю толкаться, - лучше войду последним.

Тут человек с двадцать, и хотя видят, что им не войти, а все теснятся, со всех сторон забегают, как бы только протолкнуться в дверь.

Крикнем наши фамилии, чтоб нас скорее попросили.

Кричи, сколько хочешь, а я вовсе не желаю, чтобы Мольер вывел меня потом на сцену.

А знаешь, маркиз, мне кажется, что ведь именно тебя вывели в "Критике".

Слуга покорный!... Тебя, как есть тебя, изобразили там.

Прах возьми! Ты слишком добр, - хочешь уверить, что я похожу на твой портрет.

Нет, ты очень забавен: хочешь навязать мне неотъемлемую твою собственность.

Ха-ха-ха-ха! Но это курам на смех.

Ха-ха-ха-ха! Вот комедия!

Что ты!? Да неужто ты станешь уверять, что маркиз в "Критике" не ты?

Я, я! Разумеется, я! Отвратите, прах возьми, отвратительна! Сливочный пирожок! Кто-жь это? - Конечно, я.

Какое еще пари?!

Сто пистолей.

Держу, что ты.

Сто пистолей наличными?

Наличными... Девяносто пистолей на Амнита, десять наличными

Идет.

Ну, дело с концом.

Ты наверно проиграешь.

А я думаю, ты проиграешь.

Кого мы спросим?

Да вот хоть его. (Брекуру) Шевалье?

Что?

Да вы-то зачем принимаете тон маркиза? Ведь я предупреждал, что вам надо говорить как можно проще.

Ах, да!

Повторите, шевалье.

Что?

Мы держали пари, - разсуди, кто из нас выиграл.

В чем дело?

Да мы спорим, кого из нас Мольер вывел на сцену в роли маркиза в "Критике: он уверяет, что меня, а я говорю, что его.

А я полагаю - ни того, ни другого. Вы, господа, право, забавны. Что это вам непременно хочется видеть в этой роли друг друга? Не далее, как вчера, Мольер очень досадовал, когда к нему обратились с подобным вопросом. Ему всего неприятнее упреки, что, будто, в своих героях он метит на кого бы то ни было. Он изображает общественные нравы, нисколько не касаясь личностей. Все его герои - лица чистовымышленные он их рисует и одевает по своей фантазии, на удовольствие публики, и его очень огорчило бы, еслиб даже случайно в действующем лице он прямо указал на кого бы то ни было. И если что могло бы заставить его бросить сочинение комедий, так это именно постоянное желание некоторых видеть себя в том или другом действующем лице, а это желание еще раздувается врагами Мольера, чтоб повредить ему в глазах разных личностей, о которых он никогда и не думал. По-моему Мольер нисколько не виноват. Скажите, в самом деле, к чему накликать на него неприятности, к чему всюду кричать, что вот, мол, в этих словах и манерах он изобразил непременно того-то или того-то, когда те же самые манеры и слова одинаково применимы в сотне других личностей? Цель комедии - выводить на сцену недостатки, и особенно недостатки современного общества* а отсюда понятно, что Мольер не в состоянии создать ни одного характера, который не походил бы на кого-нибудь. Если же Мольеру ставить в вину, что он метит на все личности, в которых можно найти недостатки, то, разумеется, ему надо совсем запретить комедии.

Напротив, он тебя выгораживает. Да мы найдем, кто нас разсудит.

Идет! А скажи, шевалье, ты не думаешь, что твой Мольер исписался и что больше ему ужь не найти сюжета для...

Не найти... Э, милейший маркиз, да мысами всегда доставим ему пропасть сюжетов! Мы ведь нисколько ^Изменяемся, что ни пиши, что ни говори Мольер.

Позвольте, позвольте!... Вот эти слова надо хорошенько подчеркнуть. Слушайте, как я скажу: "и ужь больше не найдет сюжета для..." Не найдет... Э, милейший маркиз, дамы сами всегда ему доставим пропасть сюжетов! Мы ведь нисколько не меняемся, что ни пиши, что ни говори Мольер. Ты думаешь, что он в своих комедиях исчерпал все смешные стороны людей? Недалеко ходить: посмотри кругом, при дворе, - при одном только дворе найдется десятка два пресмешных оригиналов, до которых Мольер вовсе еще не касался... Хотя бы наша придворная дружба: в глаза так и разсыпаемся любезностями, а за глаза готовы растерзать друг друга. Потом сколько у нас записных угодников, пошлых льстецов! Льстят грубо, нагло, безсовестно, - просто слушать тошно!... А низкие искатели разных милостей? А люди, которые гнутся пред вами в дугу, когда, разумеется, вы идете в гору, и первые же оскорбляют вас, когда вам не повезло?... Сколько у нас недовольных - людей самых несносных, самых безполезных! Вся их служба - поминутно докучать всем и каждому. И эти люди тоже хотят наград, - ведь, в самом деле, персоной своей они целые десять лет сряду докучали самому королю. А те, что осыпают ласками первого встречного, к каждому спешат с распростертыми объятиями, с самыми дружескими уверениями?... У них только и слышит: "ваш покорнейший слуга; весь к вашим услугам; милейший, да считайте меня искреннейшим вашим другом; располагайте мною, сделайте одолжение; ах, дайте расцеловать вас; ах, а я и не вижу вас, - ради Бога приказывайте, вам известна моя преданность; я ни к кому не питаю столь глубокого уважения, как к вам; верьте мне, клянусь вам; умоляю, не сомневайтесь во мне, - ваш нижайший слуга!" Да, маркиз, Мольеру некуда деться с материалом. Все, что до сих пор затронул Мольер, пустяки в сравнении с тем, до чего он еще не касался". Вот в этом роде надо играть.

Хорошо.

Продолжайте.

А вот Климена и Элиза.

Да, в эту минуту вы обе входите. (Г-же Дюпарк) Смотрите же, как можно больше ломайтесь, манерничайте. Роль не совсем по вас, но что делать, - иногда во что бы то ни стало надо принудить себя.

А я издали узнала вас- смотрю - ваши изящные манеры. Готова была с кем хотите спорить, что это - вы.

И я за тем же пришла.

Ну, вот сундук вместо кресел.

Садитесь, сделайте одолжение.

Не угодно ли вам?

Так, хорошо. После этих немых церемоний все, кроме маркизов, садятся и разговаривают, маркизы между тем поминутно то сядут, то встанут, - такая, видите, у них безпокойная натура. А, прах возьми, да ты, маркиз, дал бы какого снадобья твоим панталонам!...

Что такое?

Они как будто плохо чувствуют себя.

Нисколько не остро.

Боже мой, я, право, не налюбуюсь вами: что за ослепительная белизна! А губки - как жар горят.

Приподнимите немножко оборку чепчика.

Ах, полноте, полноте! Сегодня мне самой страшно смотреть на себя.

Вы очаровательны!

Полноте.

Да покажитесь!

Ах, сделайте одолжение!...

Ну, ради Бога!

Ни за что, ни за что!

Пожалуйста!

На минутку, только взглянуть...

Ах, право!...

Смелей, смелей! Я, право, не могу лишить себя удовольствия полюбоваться вами.

Ах, Господи, какая вы странная: чего захотите, так от вас не отделаешься.

Вам незачем скрываться: днем вы еще прелестнее, чем вечером. А знаете, некоторые злые языки готовы уверять, что вы прибегаете кое к чему, ей-Богу... Я нарочно не закрывалась бы, - пусть все сами видят.

Ах, я даже не понимаю, что значит прибегать кое-к-чему... Куда это дамы?

Хотите, милостивые государыни, мы подарим вас преинтересною новостью: вот господин Лизидас сию минуту поведал нам, что на Мольера сочинили комедию и что ее будут играть лучшие актеры.

Истинная правда. Мне хотели прочесть эту пьесу. Написал какой-то Бру... Бру... Бруссо.

То-есть на ней выставлена фамилия Бруссо, а я вам открою секрет: тут много было участников и надо полагать, что пьеса оправдает ожидания. Известно, что все сочинители и актеры видят в Мольере злейшого врага, а потому мы и сговорились удружить ему. Каждый из нас, больше или меньше, поработал над его портретом. Конечно, мы скрыли свои имена: для Мольера слишком много было бы чести пасть под ударами целого Парнасса, а для того, чтоб это падение было позорнее, мы нарочно выставили имя неизвестного сочинителя.

Что касается до меня, так я очень, очень рада.

И я рад, чорт возьми!... Смеялся над всеми, так и над ним посмеются. Зададут же ему!

Вот вперед и будет знать, как смеяться над другими. Гм... не допускает ума в женщинах... Терпеть не может, когда мы говорим высоким слогом. Ему хотелось бы, чтоб мы не умели ни мыслить, ни чувствовать возвышенно.

Это еще что!... А то он осуждает самые невинные наши привязанности. По его словам, достоинство в женщине - преступленье.

Да, это невыносимо! Он связал нас по рукам и по ногам. Очень ему нужно было трогать наших мужей... Оставил бы их в покое, - так нет, вздумал раскрывать им глаза на такия вещи, о которых сами мужья нисколько не заботились.

Это бы еще Бог с ним, а то он сочиняет сатиры на добродетельных, честных женщин, и - глупый, дерзкий шут, зовет их "честными чертовочками"!

Грубиян, грубиян! Его надо хорошенько проучить.

Хорошо бы поддержать исполнение пьесы. Отельские актеры...

Еще бы!... Да пусть они ни о чем не безпокоятся, так и скажите им: головой ручаюсь за успех.

Ваша правда. Многие, очень многие пожелают ей полного успеха. В самом деле, неужели все, над кем смеялся Мольер, упустят такой благоприятный случай отомстить ему? Увидите, как будут аплодировать.

Конечно. По крайней мере я ручаюсь за дюжину маркизов, за полдюжину жеманниц, десятка за два кокеток и три десятка обманутых мужей, - они наверно не пожалеют рук.

Зачем, в самом деле, было оскорблять их, а особенно обманутых мужей, - они такие милые люди.

Да, прах возьми, за то, мне говорили, и его самого, и всех его актеров отделают на славу, - сочинители да и актеры, от кедра до иссопа, страшно злы на него.

По делом ему, по делом! Зачем пишет негодные пьесы, которые смотрит весь Париж, и так рисует портреты, что каждый узнает себя?! Отчего не сочиняет он таких комедий, как господин Лизидас? Тогда против него никто не пошел бы, а еще все сочинители стали бы его похваливать. Правда, на подобных пьесах не очень много бывает публики, за то все оне прекрасно написаны, никто против них не вопиет и все, кто их смотрит, из всех сил стараются отыскать в них блестящия достоинства.

Да, я очень доволен, что не нажил себе врагов и что сочинения мои одобряются знатоками.

Вы довольны, и прекрасно, - это лучше всяких аплодисментов и дороже денег, какие выручаются мольеровскими пьесами. Да и какое вам дело, станет ли публика смотреть ваши комедии? Главное - их одобрили ваша братия, ученые.

А когда, дают "Портрет портретиста"?

Не знаю, а только крепко собираюсь из первых явиться на представление и непременно во всеуслышание заявлю: вот, мол, прелесть, вот комедия!

Да, прах возьми, и я тоже.

А ужь я себя не пожалею, - так громко стану расхваливать пьесу, что, отвечаю, у меня прикусят язычок все недоброжелательные отзывы. Еще-б не поддержать сочинителя, который взял на себя подвиг отомстить Мольеру за все, что нам дорого. Да это было бы последнее дело.

Прекрасно сказано!

И мы все должны это исполнить?

Разумеется!

Без сомненья!

Нет ему пощады, этому пересмешнику порядочных людей!

Знаешь, друг мой, шевалье, твоему Мольеру лучше и не показываться.

Ему не показываться?... А я тебе говорю, что он непременно хочет быть в театре и, вместе с другими, посмеяться на портрет, с него же писанный.

Да, прах возьми, так и будет смеяться!... Притворится, что смеется.

публике, конечно, не может не понравиться Мольеру. Остальные же места комедии, где усиливаются очернить его, то или я жестоко ошибаюсь, или их никто не одобрит. Многих стараются возстановить против Мольера за то, что, как уверяют, он пишет черезчур похожие портреты; но, не говоря уже о том, на сколько это не деликатно, я не могу представить себе ничего смешнее и нелепее: мне никогда и в голову не приходило, чтобы можно осуждать артиста за то, что он слишком хорошо рисует характеры.

Актеры, - я слышал от них, - ждут, что-то им ответит Мольер...

Ответит!... Он не так глуп, чтобы стал отвечать на их ругательства. Каждый хорошо понимает, из-за чего они бранятся, и лучший ответ, какой мог бы сделать Мольер - это написать новую комедию и поставить ее с неменьшим успехом, как и все прежния. Это самое верное средство отплатить друзьям-приятелям. Я отлично знаю этих господ и уверен, что как только новая комедия отобьет у них публику, то для них это будет чувствительнее всяких сатир на них.

Но, шевалье...

Позвольте мне на минуту прервать репетицию. (Мольеру) Знаете, на вашем месте я поступила бы иначе. Все ждут от вас энергического возражения, а после того, как, говорят, они не поцеремонились с вами в своей комедии, вы имеете полнейшее право все высказать им и никого не щадить.

мне честь!... Да им только того и нужно. Когда, побаиваясь возражения, они толковали - играть, или не играть "Портрет портретиста", то один из них сказал: "Да пусть его бранит нас сколько хочет, - нам, главное, выручить хороший сбор!" Значит - здесь нечего разсчитывать на совестливость. Пусть же они получат, чего добиваются - вот мое мщение!

Их очень оскорбляют два-три слова, что вы сказали о них в "Критике" и в "Жеманницах".

Есть чем оскорбляться! Стоит обращать внимание на те слова!... Полноте, совсем не в том дело, - им всего прискорбнее, что я нравлюсь публике несколько больше, чем им хотелось бы. С самого нашего приезда в Париж все их поступки очень ясно это доказывают. Да пусть делают что хотят, мне нечего их бояться. Они критикуют мои пьесы - и прекрасно, и Боже меня сохрани писать комедии во вкусе этих господ, - это было бы из рук вон плохо.

Но все неприятно видеть, как терзают ваши произведения.

этого быть недовольным участью моей комедии? Не опоздали ли они с своей критикой? И, скажите на милость, касается ли это теперь до меня? Бранить пьесу, имевшую успех - значит больше бранить отзыв о ней публики, чем недостатки сочинителя.

А я, право, отделала бы на сцене этого сочинителишку: не суйся вперед писать против людей, которые о нем не думают.

Ну, что вы говорите! Куда как интересен господин Бруссо же этого господина в присутствии августейших зрителей... нет, это ужь слишком иного было бы для него чести. Ему только того и хотелось бы. Ему спола-горя нападать на меня. Ему все равно, какими путями, только бы сделаться заметным. Терять этому человеку нечего. Актеры и натравили его на меня только за тем, чтобы втянуть меня в распрю, а чрез то отвлечь от пьес, которые мне надо писать. Удивительно хитро!... А вы все принимаете за наличную монету. Впрочем, когда-нибудь я выскажусь публично; отвечать же на все их критики и антикритики, конечно, не буду. Пусть, как хотят, бранят мои пьесы. Пускай их, после нас, пользуются этими пьесами и, как старое платье, перекраивают да выворачивают для своей *ц$цы, - я в состоянии поделиться с ними кое-чем, пожалуй... и некоторым успехом, ведь иначе пропадут бедные. Очень рад помочь их существованию. Только надо, чтоб они прилично пользовались тем, что я могу им уступить. Деликатность должна иметь свои границы: есть вещи, которые нисколько не смешат ни публику, ни самого того, кем оне говорятся. Я охотно предоставляю противникам мои сочинения, мою фигуру, мои приемы, слова, интонацию голоса и манеру говорить; пусть всем этим распоряжаются, как хотят, если съумеют чрез то извлечь себе какую пользу. Против этого я ничего не имею и буду в восторге, если это доставит публике удовольствие. Но когда я делаю им такия уступки, то не мешает и им быть на столько любезными, чтобы все прочее оставить при мне, а не касаться такого рода вещей, за которые, как я слышал, они нападают на меня в своих комедиях. Вот об этом я покорнейше просил бы того почтенного господина, что берется писать для них. Вот все, что я им отвечу.

Но, наконец...

Но, наконец, вы меня с ума сведете. Довольно, довольно об одном и том же! Вместо репетиции, мы болтаем, болтаем - и конца нет. На чем, бишь, мы остановились? Совсем забыл.

На том, что...

Господи, идут!... Верно король. Теперь ужь некогда! Вот что значит переливать из пустого в порожнее!... Ну, да постарайтесь как можно лучше исполнить конец.

Как, не станете?

Не стану, не стану.

И я тоже.

И я тоже.

И я.

И я.

И я.

Так как же?!... Да что, вы шутите что ли?

Господа, король изволил пожаловать и ожидает, что вы сейчас начнете.

Ах, милостивый государь, вы видите меня в ужаснейшем, в отчаянном положении. Дамы в страшном переполохе: говорят, что им надо сперва прорепетировать роли, и без этого не начнут. Мы умоляем повременить одну минутку. Король милостив; его величеству известно, как мы спешили с этой комедией.

Ах, да, ради Бога, побольше смелости! Успокойтесь, прошу я вас.

Как, извиниться?

Господа, начинайте же!

Сейчас, сейчас, милостивый государь!... Кажется, я совсем голову потеряю и...

Начинайте же, господа!

Сию минуту, милостивый государь!... (Товарищам) Да что-жь это?! Или вы хотите, чтоб я сгорел со стыда?...

Начинайте же, господа!

"начинайте же, начинайте же", а король и не думал посылать их.

Господа, да начинайте же!

Начинаем, милостивый государь, совсем! (Товарищам) Что-жь, наконец, так мне и пропадать?...

Нет, господа, я пришел объявить, что королю доложено о вашем затруднительном положении, и его величество, по особой доброте своей, откладывает новую комедию до другого раза, а сегодня изволит смотреть первую, какую вы можете исполнить.

Ах, милостивый государь, вы возвращаете мне жизнь! Король даровал нам величайшую милость, соизволив отложить исполнение угодной ему пьесы. Мы все идем благодарить его величество за его чрезмерную благость.

* * *

к явлению I, по поводу слов: "Сеньор, Полибий умер..." Это взято из трагедии Корнеля "Эдип", действие V, явление III. Однакожь там нет просто фразы: Polybe est mort.-- Эдип говорит прибывшему из Коринфа старцу Норикрату: "et bien! Polybe est mort?" "le roi Polybe est" (Oeuvres de Molière avec un commentaire etc... par M. Auger de l'académie franèaise. T. III. А Paris. 1819).