Критика на "Школу жен"
(Старая орфография)

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Мольер Ж., год: 1663
Примечание:Перевод Н. Максимова
Категория:Комедия

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Критика на "Школу жен"

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ МОЛЬЕРА

ИЗДАНІЕ О. И. БАКСТА
ВЪ ТРЕХЪ ТОМАХЪ.

ТОМЪ ПЕРВЫЙ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Книжный магазинъ О. И. Бакста, Невскiй, 28.
1884

КРИТИКА НА
"ШКОЛУ ЖЕНЩИНЪ".

(LA CRITIQUE DE L'ÉCOLE DES FEMMES).

КОМЕДІЯ ВЪ ОДНОМЪ ДЕЙСТВІИ.

Представлена въ первый разъ въ Париже 1 iюня 166p г.

Переводъ Н. Максимова

ДЕЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

  Актеры:
Уранiя M-lle Де-Бри
Элиза Арм Бежаръ
Климена
Маркизъ Ла-Гранжъ
Дорантъ, или Шевалье Брекуръ
Лизидасъ, поэтъ Дю-Круази
Галопенъ, лакей * * *

Действiе въ Париже, въ доме Уранiи.

ЯВЛЕНІЕ I. - УРАНІЯ, ЭЛИЗА.

Уранiя.

Что, кузина, никто не прiезжалъ?

Элиза.

Никого не было.

Уранiя.

Это, право, странно, что мы сегодня съ тобою целый день одне.

Элиза.

И я удивляюсь: намъ это въ диковинку. Благодаря Бога, вашъ домъ - обыкновенное сборище всехъ придворныхъ трутней.

Уранiя.

Оказать правду, время после обеда для меня тянулось олень долго.

А я такъ и не заметила, какъ оно прошло.

Уранiя.

Это потому, кузина, что все остроумные люди любятъ одиночество.

Элиза.

Вы очень хорошо знаете, что я совсемъ не претендую на остроумiе.

Уранiя.

Что касается меня, то я, признаюсь, люблю общество.

Элиза.

Да и я его люблю; но я люблю общество избранное. А множество глупцовъ, которыхъ мы должны принимать, побуждаетъ меня часто предпочесть уединенiе.

Уранiя.

Надо быть черезъ-чуръ требовательной, чтобы терпеть только избранное общество.

Элиза.

Ну, у меня не хватаетъ на столько любезности, чтобы сносить людей всякаго рода.

Уранiя.

Конечно, мне прiятно общество людей умныхъ, но меня и болтуны забавляютъ.

Элиза.

А мне такъ они надоедаютъ; большинство изъ нихъ уже со втораго раза, какъ ихъ видишь, вовсе не забавны. Кстати, не избавите ли вы меня отъ вашего несноснаго маркиза? Неужели вы думаете, что я въ состоянiи еще долго выдерживать его безпрестанные каламбуры?

Уранiя.

Такой языкъ теперь въ моде: имъ шутятъ и при дворе.

Очень дурно! Выбиваться изъ силъ, чтобы целый день болтать какимъ-то непонятнымъ языкомъ! Куда какъ хорошо въ Дувре вплетать въ свой разговоръ старые экивоки, подслушанные среди грязи на рынкахъ и площадяхъ! Нечего сказать, прекрасныя шутки для придворныхъ! И ведь какъ много ума высказываетъ человекъ, когда говоритъ напримеръ хоть это: "Судя по высоте иныхъ цветовъ, мы находимся въ самомъ лучшемъ климате въ свете, потому что ваша подруга чуть не въ сажень ростомъ". Это, видите, потому, что имя подруги Роза! Ну, не мило ли, не остроумно ли это?! Не правда ли, кто находитъ такiя сближенiя, имеетъ полное право ими гордиться?

Уранiя.

Никто и не думаетъ, что это остроумно; и большинство техъ, кто говоритъ такимъ языкомъ, сами хорошо понимаютъ, что это смешно.

Элиза.

Еще того хуже! Задавать себе трудъ, придумывая глупости, умышленно делаться плоскимъ вралемъ! По моему, это еще пошлее. Если бы я была судьей, я знала бы, къ чему приговорить всехъ этихъ господъ каламбуристовъ.

Уранiя.

Оставимъ это: ты слишкомъ волнуешься. Отчего это Дорантъ такъ долго не едетъ ужинать.

Элиза.

Можетъ быть, онъ забылъ, что...

ЯВЛЕНІЕ II. - УРАНІЯ, ЭЛИЗА, ГАЛОПЭНЪ.

Галопэнъ.

Сударыня, госпожа Климена прiехала.

Уранiя.

Ахъ, Боже мой, вотъ гостья-то!

Элиза.

Вы жаловались, что мы одне - вотъ васъ Богъ и на называетъ.

Уранiя.

Скажите, что меня дома нетъ.

Галопэнъ.

Уранiя.

Какой же это болванъ такъ распорядился?

Галопэнъ.

Я, сударыня.

Уранiя.

Чертенокъ! Я научу тебя принимать гостей, не спросясь меня!

Галопэнъ.

Такъ я скажу, сударыня, что вамъ угодно, чтобы васъ не было дома.

Уранiя.

Молчи, животное; сделалъ глупость, такъ ступай, проси.

Галопэнъ.

Она еще на улице, разговариваетъ съ какимъ-то бариномъ.

Уранiя.

Ахъ, кузина, вотъ не въ пору-то!

Элиза.

Ну, эта гостья всегда не въ пору: я всегда къ ней чувствую ужасное отвращенiе; это, будь сказано не въ обиду ея званiю, самое глупое животное, какое когда либо пускалось въ разсужденiя.

Уранiя.

Это черезъ-чуръ резко.

Элиза.

понимая это слово въ самомъ худшемъ смысле.

Уранiя.

Однако она не признаетъ за собою этого названiя.

Элиза.

Да, отъ названiя-то она отказывается; но посмотрите, какъ она себя держитъ: она съ ногъ до головы жеманница! Такой ломаки въ целомъ свете не сыщешь. Кажется, она вся развинчивается: ноги, плечи, голова - все на шалнирахъ. Всегда старается придать своему голосу какую-то томность, наивность; сжимаетъ губы, чтобы меньше казался ротъ; таращитъ глаза, чтобы они казались больше.

Уранiя.

Тише; она можетъ услышать.

Элиза.

Не бойтесь; она еще внизу. У меня не выходитъ изъ ума одинъ вечеръ. Ей наговорили о Дамоне, она и вздумала посмотреть эту диковину. Вы знаете, онъ страшно ленивъ поддерживать разговоръ. А она съ темъ именно и пригласила его къ себе ужинать, чтобы послушать его остроты. Тутъ было человекъ шесть гостей, которыхъ ей хотелось угостить его умомъ. Вообразите же общее разочарованiе. Все смотрело на Дамона, какъ на чудо, какъ на существо, созданное совсемъ не такъ, какъ другiе. Все считали, что онъ приглашенъ туда затемъ, чтобы ихъ забавлять своими остротами; думали, что подъ всякимъ его словомъ должно что нибудь скрываться; всемъ казалось, что онъ обязанъ сыпать экспромтами на все, что ни говорилось вокругъ него, что даже спросить себе напиться онъ долженъ какимъ нибудь особеннымъ словцомъ; а онъ обманулъ ихъ надежды и молчалъ. Такъ и порешили, что онъ глупъ. Хозяйка была вне себя отъ злости на него; вотъ такъ, какъ я на нее.

Уранiя.

Замолчи же. Я пойду ей на встречу.

Элиза.

Еще одно слово. Вотъ бы на ней женить нашего маркиза! Славная вышла бы парочка - каламбуристъ и жеманница!

Уранiя.

Молчи: вотъ она!

ЯВЛЕНІЕ III. - КЛИМЕНА, УРАНІЯ, ЭЛИЗА, ГАЛОПЭНЪ.

Уранiя.

Правду сказать, мы не ждали васъ такъ поздно.

Климена.

Уранiя (Галопэну).

Живее кресло.

Климена.

Ахъ, Боже мой!

Уранiя.

Что съ вами?

Климена.

Охъ, не могу!

Уранiя.

Что такое?

Климена.

Охъ, духъ захватило!

Уранiя.

Не колика ли у васъ?

Климена.

Охъ, нетъ!

Уранiя.

Не разшнуровать ли васъ?

Нетъ, Боже мой! Ахъ!

Уранiя.

Что у васъ болитъ? давно ли?

Климена.

Ужъ больше трехъ часовъ; это съ Пале-Рояля.

Уранiя.

Какъ такъ?

Климена.

За грехи мои, пришлось мне видеть эту пошлую пьесу - "Школу женщинъ". До сихъ поръ опомниться не могу: въ сердце боль сделалась, такъ и щемитъ, такъ и ноетъ! Врядъ ли раньше двухъ недель мне оправиться.

Элиза.

Правду говорятъ, что болезни приходятъ, когда объ нихъ и не думаешь!

Уранiя.

Должно быть, мы съ кузиной покрепче васъ здоровьемъ: третьяго дня мы видели эту пьесу и возвратилась здоровы и веселы.

Климена.

Что-о! вы ее видели?

Уранiя.

Да, и просмотрели съ начала до конца.

И съ вами не сделалось конвульсiй?

Уранiя.

Слава Богу, я не такая неженка. По моему, отъ этой комедiи скорее вылечишься, чемъ занеможешь.

Климена.

Ахъ, что вы говорите! Такое предположенiе можетъ-ли быть высказано особой, которая обладаетъ сокровищемъ здраваго ума? Какъ можно такъ безнаказанно противоречить здравому смыслу? Надо быть очень невзыскательнымъ любителемъ шутовъ, чтобы находить по вкусу тотъ вздоръ, которымъ приправлена эта комедiя. Что до меня, признаюсь, я не нашла во всемъ этомъ ни крупинки соли. Вопросъ: "Не правда-ли, что дети все родятся изъ уха?" по моему - верхъ пошлости; отъ "слоеннаго пирожка" мне сделалось дурно, а за "супомъ" меня чуть не вырвало.

Элиза.

Боже, какъ вы хорошо говорите! Я думала, что эта пьеса хороша, но вы владеете такимъ убедительнымъ красноречiемъ, такъ мило показываете вещи совсемъ въ другомъ свете, что поневоле приходится согласиться съ вашимъ мненiемъ, хотя бы уже и составилось свое собственное.

Уранiя.

Ну, я не такъ уступчива. Я считаю эту пьесу однимъ изъ лучшихъ произведенiй автора.

Климена.

Сожалею объ васъ. Можно-ли такъ говорить! Я не потерплю въ васъ такого смутнаго пониманiя вещей! Можетъ-ли порядочная женщина смотреть съ удовольствiемъ пьесу, которая на каждомъ шагу оскорбляетъ благопристойность и грязнитъ воображенiе?

Элиза.

Вотъ отлично сказано! Да вы прекрасный критикъ! Какъ мне становится жаль этого беднаго Мольера, видя, что вы противъ него!

Климена.

Перемените, моя дорогая, ваше мненiе, и, охраняя свою репутацiю, не говорите въ обществе, что эта комедiя вамъ понравилась.

Уранiя.

Я не знаю, что вы могли найти въ ней безнравственнаго.

Климена.

Ахъ, все! Повторяю вамъ, порядочная женщина не можетъ смотреть ее не краснея, - такъ много нашла я въ ней грязи и сальностей.

Должно быть, относительно подобныхъ вещей вы просвещеннее другихъ; я, напримеръ, не вижу въ комедiи ни грязнаго, ни сальнаго.

Климена.

Вероятно, вамъ не хотелось замечать этого. Все эти сальности такъ и бросаются въ глаза: оне даже ни чемъ не прикрыты; самые смелые глаза не могутъ снести ихъ наготы.

Элиза.

Ахъ!

Климена.

Хе, хе, хе.

Уранiя.

Но укажите-же хоть одну изъ сальностей, о которыхъ вы говорите.

Климена.

Неужели нужно еще ихъ указывать?

Уранiя.

Да. Прошу васъ, назовите хотя одно место, которое васъ особенно оскорбило.

Климена.

Ну вотъ, хоть одна сцена, въ которой эта Агнеса говоритъ о томъ, что у нея взяли... Кажется, этого довольно!

Уранiя.

Что-же вы находите тутъ сальнаго?

Климена.

Ахъ!

Уранiя.

Пожалуйста, скажите.

Фи!

Уранiя.

Что-же?

Климена.

Мне совестно!

Уранiя.

Я въ этомъ не вижу ничего дурного.

Климена.

Темъ хуже для васъ.

Уранiя.

Мне кажется, темъ лучше. Я смотрю на вещи такъ, какъ мне ихъ показываютъ; а не переворачиваю ихъ и такъ и сякъ, желая во что-бы то ни стало отыскать въ нихъ что нибудь, чего не следуетъ видеть.

Климена.

Скромность женщины...

Уранiя.

Скромность женщины не въ жеманстве. Не следуетъ стараться превзойти стыдливостью техъ, которыя действительно нравственны. Тутъ пересаливать хуже, чемъ где-бы то ни было. По мне, нетъ ничего смешнее той щепетильной нравственности, которая все принимаетъ въ дурную сторону, придаетъ преступный смыслъ самымъ невиннымъ словамъ и оскорбляется призракомъ. Поверьте мне, что те, которыя очень жеманятся, вовсе не считаются особенно порядочными женщинами; напротивъ, ихъ таинственная строгость и искусственная брезгливость возбуждаютъ во всехъ желанiе проверить, сами-то оне всегда-ли были скромны въ жизни. И какъ охотно открываютъ въ нихъ что-либо предосудительнаго! Да вотъ вамъ примеръ. Когда мы были на представленiи этой комедiи, напротивъ насъ въ ложе сидели какiя-то дамы. Оне такъ держали себя, что со всехъ сторонъ на ихъ счетъ слышалось множество глупостей. Ничего бы этого, конечно, не было, еслибы эти дамы не строили въ теченiе всей пьесы гримасъ, не отворачивались бы и не закрывались платкомъ. А одинъ изъ лакеевъ даже крикнулъ громко, что у этихъ дамъ уши целомудреннее всехъ остальныхъ частей тела.

Климена.

Надобно быть слишкомъ ослепленной этой пьесой, чтобы показывать видъ, что ничего не видишь.

Уранiя.

Надобно хотеть въ ней видеть то, чего нетъ...

Климена.

Уранiя.

А я все таки несогласна съ вами.

Климена.

Какъ? по вашему, приличiе явно не оскорблено даже темъ, что говоритъ Агнеса въ томъ месте, о которомъ я упомянула?

Уранiя.

Вовсе нетъ. Она ни слова не говоритъ неприличнаго; а если вамъ угодно понимать подъ ея словами что-нибудь другое, такъ сальничаете то вы, а не она. Она говорить просто о ленте, которую у ней взяли.

Климена.

Ахъ, о ленте! Вотъ какъ вамъ угодно понимать! Но ведь не даромъ же, сказавъ: "Онъ у меня взялъ", она останавливается. При этомъ "взялъ" являются странныя мысли; это "взялъ" чрезвычайно скандалезно. Что вы тамъ не говорите, вамъ не удастся отстоять это наглое "взялъ".

Элиза.

Въ самомъ деле, кузина, я согласна съ г-жей Клим^ной насчетъ этого "взялъ". Это "взялъ" действительно нагло въ высшей степени. Вы неправы, защищая это "взялъ".

Въ этомъ "взялъ" скрыта такая невыносимая мерзопакостность!

Элиза.

Какъ, какъ вы сказали? Повторите, пожалуйста, это слово.

Климена.

Мерзопакостность.

Элиза.

Ахъ, Господи! мерзопакостность! Я не знаю, что это значитъ, но это прелестное слово!

Климена.

Видите, и ваша кузина согласна со мной.

Уранiя.

Не слишкомъ полагайтесь на нее: поверьте мне, эта болтушка говоритъ не то, что у ней на уме.

Элиза.

За что-же вы хотите навлечь на меня подозренiя г-жи Климены? Что со мной будетъ, если она вамъ поверитъ? Неужели, я такъ несчастна, что вы будете обо мне такого мненiя?

Климена.

Элиза.

И вы совершенно правы! Поверьте, по моему мненiю, вы самая привлекательная особа въ свете; я вполне разделяю ваши мысли и очарована всякимъ выраженiемъ, слетающимъ съ вашихъ устъ.

Климена.

Ахъ, я говорю, какъ чувствую.

Элиза.

Это сейчасъ видно! Въ васъ все такъ естественно. Въ словахъ, въ тоне голоса, во взгляде, походке, манерахъ, туалете, во всемъ есть, не знаю, что-то такое обворожительное. Я изучаю васъ и слухомъ и зренiемъ; я такъ проникнута вами, что, можно сказать, стараюсь быть вашей обезьяной и подражать вамъ во всемъ.

Климена.

Вы смеетесь надо мной!

Элиза.

Помилуйте, кто-бы решился надъ вами смеяться.

Климена.

Да ведь я дурной образецъ для подражанiя.

Элиза.

Прекрасный! поверьте, прекрасный!

Климена.

Вы льстите.

Элиза.

Нисколько.

Климена.

Элиза.

Я и такъ щажу васъ, и на половину не говорю того, что думаю.

Климена.

Ахъ, оставимте это, Бога ради! Вы меня страшно смущаете. (Уранiи). Наконецъ, насъ двое противъ васъ; упрямство умнымъ людямъ не въ лицу.

ЯВЛЕНІЕ IV. - МАРКИЗЪ, КЛИМЕНА, УРАНІЯ, ЭЛИЗА, ГАЛОПЭНЪ.

Галопэнъ (въ дверяхъ комнаты).

Нельзя, сударь.

Маркизъ.

Ты, верно, не знаешь, кто я!

Галопэнъ.

Какъ, сударь, не знать! но пустить - не пущу.

Маркизъ.

Что съ тобой? Каковъ!

Галопэнъ.

Не хорошо, сударь, врываться насильно.

Маркизъ.

Галопэнъ.

Ведь я вамъ говорю, что ея нетъ дома.

Маркизъ.

Да вотъ-же она, въ своей комнате.

Галопэнъ.

Такъ то такъ; а все таки ея дома нетъ.

Уранiя.

Что тамъ такое?

Маркизъ.

Вашъ человекъ, кажется, белены объелся!

Галопэнъ.

Я имъ, сударыня, сказалъ, что васъ дома нетъ, а они все таки идутъ.

Уранiя.

Зачемъ-же ты сказалъ, что меня нетъ дома?

Галопэнъ.

Сами-же вы изволили меня бранить намедни, какъ я сказалъ имъ, что вы дома.

Уранiя.

Какова дерзость! Прошу васъ, маркизъ, не верьте ему. Этотъ балбесъ принялъ васъ за другого.

Маркизъ.

Элиза.

Кузина вамъ очень обязана за это уваженiе.

Уранiя (Галопэну).

Кресло, сорванецъ!

Галопэнъ.

Да ведь вотъ кресло-то.

Уранiя.

Подвинь сюда.

(Галопэнъ съ шумомъ подвигаетъ кресло и уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ V. - МАРКИЗЪ, КЛИМЕНА, УРАНІЯ, ЭЛИЗА.

Маркизъ.

Вашъ лакей что-то не любитъ меня.

Элиза.

Въ этомъ, конечно, не вы виноваты.

Маркизъ.

Вотъ что значитъ быть дурно одетымъ. (Смеется). Хе, хе, хе, хе.

Выростетъ, будетъ лучше различать порядочныхъ людей.

Маркизъ.

О чемъ вы разсуждали, когда я вошелъ?

Уранiя.

О комедiи "Школа женщинъ".

Маркизъ.

Я только ее виделъ.

Климена.

Какъ-же вы ее находите?

Маркизъ.

Вполне непристойной.

Климена.

Ахъ, какъ я рада!

Маркизъю

Хуже нетъ ничего на свете. Помилуйте, я насилу могъ достать себе место! Думалъ, что задохнусь у входа; все ноги мне отдавили. Полюбуйтесь, какъ отделали мои ленты и на что стали похожи мои буфы?

Элиза.

Да, за это стоитъ хорошенько отплатить этой комедiи; вы имеете полное право бранить ее.

Маркизъ.

Мне кажется еще и не бывало такой гадкой комедiи.

Ахъ, вотъ и Дорантъ! Давно ждемъ!

ЯВЛЕНІЕ VI. - ДОРАНТЪ, КЛИМЕНА, УРАНІЯ, ЭЛИЗА, МАРКИЗЪ.

Дорантъ.

Пожалуйста, не безпокойтесь и не прерывайте вашей беседы. Вы говорите о предмете, о которомъ вотъ уже четыре дня толкуетъ весь Парижъ. Никогда еще не видано такой забавной разноголосицы: мне случалось слышать, какъ одни бранили комедiю именно за то, за что другiе более всего ее расхваливали.

Уранiя.

А вотъ маркизъ отзывается объ ней очень дурно.

Маркизъ.

Да, я нахожу ее отвратительной, чортъ возьми, въ высшей степени отвратительной, что называется - самой отвратительной.

Дорантъ.

А я, любезный маркизъ, нахожу отвратительнымъ твой отзывъ о ней.

Маркизъ.

Неужели ты заступаешься за эту пьесу?

Дорантъ.

Да.

Маркизъ.

Я тебе ручаюсь, что она отвратительна.

Дорантъ.

Твое ручательство не безделица! Но скажи, пожалуйста, чемъ-же она отвратительна?

Маркизъ.

Чемъ она отвратительна?

Да.

Маркизъ.

Отвратительна - темъ что отвратительна.

Дорантъ.

Ну после этого нечего и говорить; участь ея решена. Но поучи насъ, объясни ея недостатки.

Маркизъ.

А почемъ я знаю? Я и слушать-то не сталъ. Но я очень хорошо знаю, что никогда еще не было комедiи хуже этой. Вотъ и Дориласъ - онъ сиделъ рядомъ - говоритъ тоже самое.

Дорантъ.

Авторитетъ хорошъ, у тебя сильная поддержка!

Маркизъ.

Стоило только посмотреть, какъ безъ умолку хохоталъ партеръ. Съ меня достаточно одного этого хохота, чтобы решить, что эта комедiя сущая дрянь.

Дорантъ.

Ты, маркизъ, не изъ техъ-ли фатовъ, которые не допускаютъ здраваго смысла у партера, которые считаютъ для себя унизительнымъ смеяться въ одно время съ партеромъ, хотя-бы это было самое остроумнейшее место комедiи? Виделъ я какъ-то въ театре одного изъ нашихъ друзей. Признаюсь, насмешилъ всехъ вдоволь. Мрачно слушалъ онъ всю пьесу, и отъ чего все смеялись, отъ того онъ морщился. При всякомъ взрыве хохота онъ пожималъ плечами и съ состраданiемъ посматривалъ на партеръ. Даже раза три вскрикнулъ съ досадой: "Смейся-же, партеръ, смейся!" Досада нашего друга представляла другую комедiю, которую онъ отлично разыгрывалъ передъ всемъ обществомъ. Пойми, маркизъ, въ театре не отводится особаго места для умныхъ людей, и человекъ, заплатившiй 15 су, часто можетъ судить гораздо правильнее, чемъ тотъ, кто заплатилъ пол-луидора; сидя и стоя часто понимаютъ одинаково неверно. Притомъ, говоря вообще, я верю одобренiю партера. Въ его среде найдется много и такихъ людей, которые не хуже насъ съ тобой могутъ разобрать пьесу по всемъ правиламъ; а другiе судить ее по своимъ собственнымъ впечатленiямъ, не ослепляясь ни заранее навязаннымъ мненiемъ, ни ложной снисходительностью, ни сметной чопорностью.

Маркизъ.

Ты сталъ защитникомъ партера! Поздравляю и не замедлю оповестить его, что ты изъ числа его друзей. Хе, хе, хе, хе, хе!...

Дорантъ.

Смейся, сколько хочешь. Я стою за здравый смыслъ и не могу сносить этихъ худосочныхъ выделенiй мозга нашихъ маркизовъ Маскарилей. Я выхожу изъ себя, видя, какъ эти люди, принадлежа къ высшему обществу, выставляютъ себя на посмешище; - слыша, какъ они, ничего не смысля, смело пускаются толковать обо всемъ! Я едва сдерживаюсь, когда они въ театре беснуются отъ восторга въ неудачныхъ местахъ и не пошевелятся въ местахъ прекрасныхъ; какъ они, глядя на картину, или слушая концертъ, хвалятъ и бранятъ все невпопадъ. Нахватаютъ, где попало, кое какихъ терминовъ искусства и сыплютъ ими ни къ селу ни къ городу, разумеется, коверкая и перевирая ихъ. Ужъ лучше-бы помолчать вамъ, господа! Если Богъ не далъ вамъ знанiя, такъ и не потешайте народъ своими сужденiями. Пора-бы знать, что и дурака, если онъ молчитъ, можно принять за умнаго человека.

Маркизъ.

Однако, послушай, ты позволяешь себе...

Дорантъ.

и при всякой встрече съ такими людьми буду смеяться надъ ними, такъ что они наконецъ будутъ держать себя скромнее.

Маркизъ.

Скажи, какъ по твоему, Лизандръ-то уменъ?

Дорантъ.

Безъ сомненiя, и очень уменъ.

Уранiя.

Этого отрицать нельзя.

Маркизъ.

Спроси-же его о "Школе женщинъ" и увидишь: она ему не понравилась.

Дорантъ.

Боже мой, много и такихъ людей на свете, которыхъ большой умъ только сбиваетъ съ толку; есть люди, которые дурно видятъ отъ слишкомъ большаго просвещенiя. Имъ непрiятно быть одного мненiя съ остальными, имъ-бы хотелось однимъ произносить приговоры.

Уранiя.

Это правда. Нашъ другъ именно изъ такихъ людей. Онъ желаетъ первымъ произнести сужденiе, а все остальные чтобы съ почтенiемъ ожидали, что ему угодно будетъ сказать. Стоить только что нибудь похвалить раньше него, онъ станетъ бранить. Въ каждомъ мненiи, высказанномъ прежде него, онъ видитъ обиду своему уму и знанiю, и метать за это, умышленно противореча себе. Онъ хочетъ, чтобы съ нимъ советовались во всемъ, что касается наукъ и искусствъ. Я уверена, покажи авторъ ему свою комедiю до постановки на сцену, онъ-бы нашелъ ее превосходной.

Маркизъ.

А что скажете о маркизе Араминте? Она тоже всюду говоритъ, что комедiя ужасна, и что она не могла выносить всехъ ея сальностей.

Дорантъ.

Скажу, что это въ ея духе. Есть особы, которыя смешны своимъ стараньемъ быть черезъ-чуръ скромными. Она дама съ умомъ, но подражаетъ дурному примеру техъ женщинъ, которыя, подходя къ старости, хотятъ чемъ нибудь заменить то, что оне теряютъ, и думаютъ, что жеманство и щепетильность могутъ вознаградить утрату красоты и молодости. Маркиза въ этомъ идетъ дальше другихъ; она очень искусна открывать непристойность тамъ, где никому-бы и въ голову не пришло ее увидеть. Говорятъ, целомудренность ея доходитъ до того, что она считаетъ весь нашъ языкъ очень неприличнымъ, и нетъ слова, у котораго изъ благопристойности, по ея мненiю, не следовало-бы оторвать или голову, или хвостъ, чтобы устранить неприличные слоги.

Уранiя.

Что вы выдумываете!

Маркизъ.

Дорантъ.

Нисколько; но я повторяю, что нравственность этой дамы понапрасну возмущается этой комедiей.

Эляза.

Постойте; можетъ быть, найдутся еще и другiя, которыя согласны съ маркизой.

Дорантъ.

Во всякомъ случае не вы. Когда вы видели эту комедiю...

Элиза.

Да, но теперь я думаю иначе. Вотъ г-жа Климена подтверждаетъ свое мненiе такими неопровержимыми доводами, что увлекла и меня на свою сторону.

Дорантъ. (Kлuмене).

Ахъ, извините, если угодно, я изъ любви къ вамъ готовъ отказаться отъ всего, что говорилъ.

Климена.

Мне бы хотелось, чтобы вы сделали это не изъ любви ко мне, а изъ любви къ истине, потому что невозможно-же защищать такую пьесу...

Уранiя.

А вотъ и писатель, господинъ Лизидасъ! Какъ кстати! Берите кресло и садитесь.

ЯВЛЕНІЕ VII. - ЛИЗИДАСЪ, КЛИМЕНА, УРАНІЯ, ЭЛИЗА, ДОРАНТЪ, МАРКИЗЪ.

Лизидасъ.

Я являюсь немного поздно, но мне необходимо было прочесть свою пьесу у маркиэы, о которой я вамъ говорилъ; и похвалы задержали меня целымъ часомъ дольше, чемъ я предполагалъ.

Элиза.

Уранiя.

Садитесь, г. Лизидасъ, мы прочтемъ вашу пьесу после ужина.

Лизидасъ.

Все, кто тамъ былъ, будутъ на первомъ представленiи и обещали мне сделать все, что могутъ.

Уранiя.

Я въ этомъ уверена. Да садитесь-же, пожалуйста. Мы тутъ говоримъ о такомъ предмете, что мне-бы никакъ не хотелось прерывать нашего разговора.

Лизидасъ.

Надеюсь, и вы также удержите за собой ложу на этотъ день.

Уранiя.

Тамъ увидимъ. Будемте, пожалуйста, продолжать нашъ споръ.

Лизидасъ.

Я долженъ сообщить вамъ, что ложи уже почти все разобраны.

Уранiя.

И отлично! Ваша помощь мне была очень нужна въ ту минуту, какъ вы вошли: здесь все противъ меня.

Элиза (Уранiи, указывая на Доранта).

Сперва г. Дорантъ былъ на вашей стороне; но теперь, когда узналъ, что г-жа Климена во главе противоположной партiи, я думаю, вамъ придется искать помощи у другого.

Климена.

Нетъ, нетъ; я не желаю, чтобы г. Дорантъ былъ такъ нелюбезенъ къ вашей кузиной, и я позволяю его уму быть тамъ-же, где и его сердце.

Получивъ такое позволенiе, беру смелость защищаться.

Уранiя.

Но прежде узнаемъ мненiе господина Лизидаса.

Лизидасъ.

О чемъ это?

Уранiя.

О комедiи "Школа женщинъ".

Лизидасъ.

А-а!

Дорантъ.

Какъ вы ее находите?

Лизидасъ.

Я объ ней ничего не могу говорить; вы знаете, намъ, писателямъ, нужно отзываться о произведенiи нашего собрата съ крайней осторожностью.

Дорантъ.

Ну, пожалуйста, между нами, - что вы думаете о комедiи?

Лизидасъ.

Я?

Уранiя.

Скажите откровенно ваше мненiе.

Лизидасъ.

Я нахожу ее прекрасной.

Въ самомъ деле?

Лизидасъ.

Въ самомъ деле. И почему-же нетъ? Разве она не прекрасна?

Дорантъ.

О, о! Такъ вотъ вы какой, господинъ Лизидасъ! вы говорите не то, что думаете.

Лизидасъ.

Могу васъ уверить...

Дорантъ.

Я ведь васъ знаю; вы притворяетесь.

Лизидасъ.

Я?

Дорантъ.

Вижу, что вы отзываетесь хорошо объ этой пьесе только изъ приличiя, а въ душе разделяете мненiе техъ, которые находятъ ее неудачной.

Лизидасъ.

Хе, хе, хе.

Дорантъ.

Признайтесь, ведь эта комедiя плоха?

Лизидасъ.

Правда, знатоки ее не одобряютъ.

Маркизъ.

Дорантъ.

Продолжай, дорогой маркизъ, продолжай!

Маркизъ.

Ты видишь, что и ученые люди на нашей стороне.

Дорантъ.

Правда, мненiе господина Лизидаса очень важно; но надеюсь, господинъ Лизидасъ, вы не будете сердиться, есля, несмотря на это, останусь при своемъ убежденiи, и такъ какъ я осмелился не соглашаться съ дамой (указывая на Климену), то вы не найдете ничего дурного, если буду спорить и съ вами.

Элиза.

Какъ!? Противъ васъ дама, маркизъ и писатель, а вы еще осмеливаетесь сопротивляться! Какъ это нехорошо!

Климена.

Мне странно, какъ это благоразумные люди могутъ заступаться за глупости этой пьесы.

Маркизъ.

По моему, она гадка съ начала до конца.

Дорантъ.

По крайней мере, не долго думалъ, маркизъ! Нетъ ничего легче, какъ рубить все съ плеча. Есть-ли что добудь на свете, о чемъ-бы ты хоть на минуту задумался произнести свое непогрешимое мненiе?

Маркизъ.

Да и все другiе актеры, которые пришли посмотреть эту комедiю, бранили ее на чемъ светъ стоитъ.

Доранъ.

вполне безпристрастно! Нечего больше и спорить; я сдаюсь.

Климена.

Сдаетесь, или не сдаетесь, а меня все таки не убедите, что можно переносить нескромности этой пьесы и ея оскорбительныя насмешки надъ женщинами.

Уранiя.

Я не оскорбляюсь ими; и изъ того, что тамъ говорится, ничего не принимаю на свой счетъ. Такiя насмешки прямо падаютъ на нравы вообще, и только косвенно поражаютъ личностей. Не станемъ же применять къ себе лично техъ чертъ, которыми характеризуется все общество; воспользуемся, если можно, урокомъ, не показывая и вида, что это говорится про насъ. Смешныя личности, выводимыя на сцене, не должны никого раздражать противъ себя. Это зеркала, въ которыхъ отражается все общество; въ нихъ, если и узнаешь себя, то никогда не следуетъ въ этомъ признаваться. Кто оскорбляется, тотъ во весь народъ кричитъ, что въ немъ то именно и есть те недостатки, которые осмеяны на сцене.

Климена.

Относительно себя могу сказать, что мне можно говорить объ этомъ безпристрастно. Кажется, мой образъ жизни таковъ, что мне нечего бояться, что станутъ меня отыскивать подъ этими образами женщинъ, которыя не умеютъ управлять собою.

Элиза.

Безъ сомненiя, васъ и не будутъ тамъ искать. Ваша жизнь такъ известна, что объ этомъ никто и спорить не станетъ.

Уранiя (Климене).

Я и не сказала ничего такого, что бы относилось лично къ вамъ; мои слова, какъ и насмешки комедiи, совершенно отвлеченны.

Климена.

Я не сомневаюсь. Но оставимъ это. Не знаю, какъ вы смотрите на оскорбленiя нашего пола въ одномъ месте комедiи, но я, признаюсь, очень раздражена дерзостью автора, который называетъ насъ "животными".

Уранiя.

Да разве вы не заметили, что это говоритъ не авторъ, а комическое лицо?

Дорантъ.

Кроме того, вероятно, вамъ известно, что оскорбленiя, наносимыя влюбленными другъ другу, въ сущности, никогда не оскорбляютъ. Ведь есть и бешеная любовь, такъ же какъ и нежная; и при ней самыя крупныя слова, а иногда что нибудь и похуже, очень часто считаются знаками привязанности даже теми, къ кому они обращены.

Элиза.

"супу" и "слоеннаго пирожка", о которомъ только что говорила г-жа Климена.

Маркизъ.

Ахъ! да, слоеннаго пирога! Да, я это тотчасъ заметилъ; слоенный пирогъ! Какъ я вамъ благодаренъ, что вы мне напомнили слоенный пирогъ! Хватитъ ли еще яблоковъ въ Нормандiи на слоенный пирогъ? Слоенный! Вотъ хорошо, слоенный пирогъ!

Дорантъ.

Да что ты хочешь сказать этими словами слоенный пирогъ?

Маркизъ.

Что? !

Дорантъ.

Ну, что-же?

Маркизъ.

Слоенный пирогъ!

Дорантъ.

Да объяснись же!

Маркизъ.

Слоенный пирогъ!

Уранiя.

Нужно-же высказать свою мысль.

Маркизъ.

Слоенный пирогъ!

Уранiя.

Что вы находите тутъ дурного?

Маркизъ.

Я? ничего. Слоенный пирогъ!

Уранiя.

Ну, я отступаюсь!

Маркизъ такъ хорошо принялся за дело, что отделалъ васъ превосходно. Хотелось бы, чтобы г-нъ Лизидасъ докончилъ ваше пораженiе, и нанесъ вамъ также несколько ударовъ по своему.

Лизидась.

Не въ моемъ обычае порицать что бы то ни было, и я всегда очень снисходителенъ къ чужимъ произведенiямъ. Однакоже, не оскорбляя дружбы г-на Доранта къ автору, можно сказать, что такiя комедiи собственно не комедiи, и огромная разница между этими безделками и серьезными художественными пьесами. Впрочемъ, теперь все за такiя побасенки, ихъ только и ходятъ смотреть; на представленiяхъ великихъ произведенiй театръ пустъ, а на представленiяхъ такихъ глупостей - весь Парижъ. Признаюсь, отъ этого иногда у меня сердце обливается кровью; это позоръ для всей Францiи.

Климена.

Да, вкусъ общества удивительно испортился, и нашъ векъ ужасно какъ сермяжничаетъ.

Элиза.

Ахъ, вотъ еще прекрасное слово. Это вы придумали такое слово?

Климена.

Я.

Элиза.

Неужели!

Дорантъ.

Такъ вы полагаете, г-нъ Лизидасъ, что умъ и прекрасное только и можно найти въ серьезныхъ поэмахъ и трагедiяхъ, а комическiя пьесы - не что иное, какъ побасенки, не стоющiя вниманiя?

Уранiя.

Я съ этимъ не согласна. Безъ сомненiя, удачная трагедiя - прекрасное произведенiе, но и въ комедiи есть своя прелесть, и я считаю, что написать комедiю нисколько не легче трагедiи.

Дорантъ.

Конечно; даже, пожалуй, еще труднее. По моему, гораздо легче громкими фразами толковать о сильныхъ чувствахъ, возставать въ стихахъ противъ богатства, обвинять въ несправедливости судьбу, хулить боговъ, чемъ вникать, какъ следуетъ, въ смешную сторону человеческой природы и забавно изображать на сцене слабости общества. Выводя на сцену героевъ, вы имеете право дедахъ все, что угодно; это портреты идеальные; въ нихъ никто не ищетъ прямого сходства съ действительностью, и, создавая ихъ, вы руководитесь только однимъ вашимъ воображенiемъ, которое часто предпочитаетъ чудесное истинному. Не то въ комедiи. Когда вы изображаете людей, вы обязаны представить ихъ такими, каковы они на самомъ деле, тутъ необходимо, чтобы созданные вами личности были схожи съ окружающими васъ людьми, и авторъ напрасно трудился, если въ выведенныхъ имъ лицахъ нельзя узнать современнаго ему общества. Словомъ, если серьезная пьеса не противоречивъ здравому смыслу и хорошо изложена, то этого и достаточно, и ей будутъ расточать похвалы; въ комедiи этого мало: - тамъ надо еще забавлять; а не легкое дело заставить смеяться порядочныхъ людей.

Климена.

Я считаю и себя въ числе порядочныхъ людей; но, воля ваша, во всемъ, что я видела, я не нашла ни одного смешного слова.

Маркизъ.

Дорантъ.

Что касается тебя, маркизъ, то я этому не удивляюсь: тамъ каламбуровъ нетъ.

Лизидасъ.

Право, все, что тамъ есть, стоить не многаго; и все шутки комедiи, по моему, довольно тупы.

Дорантъ.

Дворъ судитъ иначе.

Лизидасъ.

Ахъ, да, дворъ!

Дорантъ.

Договаривайте, г. Лизидасъ. Я вижу, вы хотите сказать, что дворъ не знатокъ въ этомъ деле. Да, все вы, господа авторы, въ неуспехе вашихъ сочиненiй обыкновенно вините несправедливость века и малую образованностъ придворныхъ. Г-нъ Лизидасъ, разве у придворныхъ не такiе же глаза, какъ и у другихъ; разве въ венецiанскихъ кружевахъ и въ перьяхъ нельзя знать столько же, сколько и въ небольшихъ, гладкихъ брыжжахъ и въ короткомъ парике? Знайте, что много значитъ для вашихъ комедiй одобренiе двора. Потому, чтобы оне имели успехъ, вы должны изучать вкусъ двора и применяться къ нему: ведь вы нигде не найдете такихъ верныхъ сужденiй, какъ при дворе. Не говоря уже о томъ, что при дворе множество ученыхъ, - вспомните, что тамъ изъ простаго природнаго смысла, отъ постояннаго обращенiя съ лучшими людьми, вырабатывается своего рода особый умъ, который судитъ о вещахъ несравненно вернее заскорузлаго знанiя педантовъ.

Уранiя.

Правда, при дворе столько видишь, что въ короткое время привыкаешь понимать вещи, а въ особенности, отличать шутку удачную отъ неудачной.

Дорантъ.

При дворе, конечно, есть несколько смешныхъ господъ, - я съ этимъ согласенъ, - и, какъ видите, первый ихъ осуждаю; но, поверьте, тамъ есть и множество людей острыхъ по призванiю: и если выводятъ на сцену маркизовъ, то, мне кажется, еще больше смешнаго найдется въ писателяхъ. Было-бы очень забавно представить на сцене все ихъ ученыя гримасы, все эти смешныя тонкости, странный обычай непременно убивать людей въ своихъ произведенiяхъ, ихъ любовь къ похваламъ, скудость мысли, торгъ своей репутацiей, все эти ихъ оборонительные и наступательные союзы, эти междоусобныя войны и схватки въ прозе и стихахъ.

Лизидасъ.

Мольеръ очень счастливъ, что у него такой горячiй защитникъ. Но возвратимся къ делу. Вы хотите узнать отъ меня, хороша ли его пьеса, и я готовъ указать въ ней съ сотню явныхъ недостатковъ.

Уранiя.

Какiе вы странные люди, господа писатели! Вечно осуждаете вы именно те пьесы, глядеть которыя сбираются все, и хвалите только такiя, на которыя никто нейдетъ! Къ первымъ вы показываете непримиримую ненависть, а ко вторымъ непонятную нежность.

Дорантъ.

Уранiя.

Но покажите же намъ, г. Лизидасъ, недостатки, которыхъ я не заметила.

Лизидасъ.

Кто знакомъ съ Аристотелемъ и Горацiемъ, тотъ съ перваго взгляда видитъ, что эта комедiя погрешаетъ противъ всехъ правилъ искусства.

Уранiя.

Признаюсь откровенно, я не знаю этихъ господъ, и о правилахъ искусства не имею ни малейшаго понятiя.

Дорантъ.

Какъ вы, право, забавны съ своими правилами, которыми вы ставите въ тупикъ профановъ и всегда пускаете пыль въ глаза! Слушая васъ, можно подумать, что правила искусства - какiя-то великiя тайны, недоступныя простымъ смертнымъ. А на деле, все эти премудрости - не что иное, какъ только замечанiя, сделанныя человеческимъ умомъ относительно того, что можетъ испортить удовольствiе, доставляемое этими пьесами. И тотъ же самый умъ, который когда то сделалъ эти наблюденiя, очень легко делаетъ ихъ и теперь безъ помощи вашего Горацiя и Аристотеля. Высшее изъ всехъ этихъ правилъ не состоитъ ли въ томъ, чтобы произведенiе нравилось зрителямъ? Следовательно, если сценическое произведенiе достигло своего назначенiя и понравилось, значитъ, оно избрало истинный путь. Не думаете ли, что вся публика ошибается, оценивая пьесу, и что уже никто, незнакомый съ Аристотелемъ и Горацiемъ, не можетъ отдавать себе отчета въ своихъ впечатленiяхъ?

Уранiя.

А знаете, что я замечала: - те изъ этихъ господъ, которые всего больше говорятъ о правилахъ и знаютъ ихъ лучше другихъ, сами пишутъ комедiи, которыя никому не нравятся.

Дорантъ.

Это только доказываетъ, какъ мало должно обращать вниманiя на ихъ запутанные толки. Если написанныя по правиламъ пьесы не нравятся, а те, которыя нравятся, созданы не по правиламъ, то отсюда неизбежно следуетъ заключить, что самыя правила дурны. Не будемъ же обращать вниманiя на все эти мудрыя хитросплетенiя, которымъ хотятъ подчинять вкусъ публики, и будемъ судить о комедiи только по произведенному ею на насъ самихъ впечатленiю. Дозволимъ себе беззаветно предаваться тому, что насъ волнуетъ, увлекаетъ, задеваетъ за живое, и не станемъ мудрствовать лукаво, чтобы темъ не разрушить наслажденiя.

Уранiя.

Въ комедiи я смотрю только на одно: - нравится ли она мне; и если она меня занимаетъ, то я никогда не спрашиваю, позволяетъ ли мне смеяться Аристотель.

Дорантъ.

Это все равно, какъ еслибы кому нибудь понравился соусъ, а онъ, сталъ бы справляться во "французской поваренной книге" о томъ, действительно-ли этотъ соусъ хорошъ?

Уранiя.

Совершенно верно; и меня удивляютъ тонкiя разсужденiя иныхъ людей о томъ, что мы сами должны чувствовать.

Дорантъ.

найти хорошимъ безъ спросу у экспертовъ.

Лизидасъ.

Такъ вы все основываете только на одномъ, что "Школа Женщинъ" понравилась; а что она погрешаетъ противъ правилъ, такъ вамъ до этого и дела нетъ, лишь-бы...

Дорантъ.

Позвольте, г. Лизидасъ, позвольте! Я говорю, что уметь нравиться - великое искусство; а такъ какъ эта комедiя понравилась темъ, для кого назначалась, то я и нахожу, что съ нея этого достаточно; а о прочемъ она можетъ и не заботиться. Но вместе съ этимъ я утверждаю, что она не нарушаетъ ни одного изъ техъ правилъ, о которыхъ вы изволите говорить. Я читалъ ихъ, слава Богу, не меньше другихъ лицъ, и даже легко докажу, что, можетъ быть, на всемъ нашемъ театре нетъ пьесы правильнее этой.

Элиза.

Смелей, г. Лизидасъ, мы погибли, если вы уступите.

Лизидасъ.

Какъ! а протазисъ, эпитазисъ, перипетiя...

Дорантъ.

Ахъ, г. Лизидасъ, не глушите насъ своими громкими словами. Пожалуйста, не старайтесь казаться ученыхъ; говорите по-человечески, и будьте понятны. Неужели вамъ кажется, что греческое слово придастъ больше значенiя вашимъ словамъ? Разве вы несогласны съ темъ, что можно сказать изложенiе вместо протазиса, завязка вместо эпитазиса и развязка перипетiи?

Лизидасъ.

Все это только одни термины, общепринятые въ искусстве, которые можно употреблять. Но если эти слова оскорбляютъ вашъ слухъ, я буду выражаться иначе, и попрошу васъ ответить положительно только на три, четыре вопроса. Можно-ли одобрить пьесу, погрешающую противъ самой сущности драматическаго искусства? Потому что названiе "драматической" поэзiи произошло отъ греческаго слова, означающаго действовать. Этимъ прямо указывается на то, что свойство этой поэзiи заключается именно въ действiи; а въ этой комедiи действiя-то и нетъ; все состоитъ изъ разсказовъ о томъ, что сделала Агнеса, что сделалъ Горасъ...

Маркизъ.

А-га! что я говорилъ!

Климена.

Остроумно замечено; это касается самой сущности дела.

Лизидасъ.

Можно ли придумать что нибудь менее остроумнаго, или лучше сказать, более площадного, какъ несколько выраженiй, возбуждавшихъ общiй смехъ, и въ особенности вопросъ: не изъ уха ли родятся дети?

Климена.

Очень хорошо!

Элиза.

А-га!

Лизидасъ.

Разве сцена лакея съ служанкой внутри дома не усыпительно длинна и въ тоже время дерзка?

Правда!

Климена.

Конечно!

Элиза.

Это справедливо!

Лизидасъ.

Разве Арнольфъ не слишкомъ щедро даетъ деньги Горасу? И такъ какъ это лицо въ пьесе комическое, то естественъ-ли въ немъ благородный поступокъ?

Маркизъ.

Хорошо. Это замечанiе также очень удачно.

Климена.

Удивительно!

Элиза.

Чудесно!

Лизидасъ.

А проповедь и изареченiя разве не смешны? Притомъ же это оскорбляетъ уваженiе къ нашимъ верованiямъ.

Маркизъ.

Хорошо сказано!

Климена.

Вотъ какъ следуетъ говорить!

Какъ нельзя лучше!

Лизидасъ.

И этотъ де-Ласушъ, который выставленъ человекомъ съ умомъ, кажущiйся въ иныхъ местахъ такимъ положительнымъ, не поставленъ ли онъ въ положенiе слишкомъ смешное и утрированное, когда въ 5-мъ действiи онъ объясняетъ Агнесе свою страстную любовь съ дикимъ закатыванiемъ глазъ, смешными вздохами и глупыми слезами, надъ которыми все смеются?

Маркизъ.

Чудесно!

Климена.

Дивно!

Элиза.

Браво, г. Лизидасъ!

Лизидасъ.

Я уже опускаю тьму другихъ промаховъ - изъ боязни вамъ наскучить.

Маркизъ.

Ну, Дорантъ, вотъ такъ попался!

Дорантъ.

Посмотримъ.

Маркизъ.

Нашла коса на камень!

Дорантъ.

Можетъ быть.

Отвечай-ка, отвечай!

Дорантъ.

Съ удовольствiемъ. Онъ...

Маркизъ.

Отвечай-же, прошу тебя.

Дорантъ.

Да дай-же мне говорить. Если...

Маркизъ.

Нетъ, любезный другъ, ужъ не ответишь!

Дорантъ.

Да, если ты не будешь молчать.

Климена.

Что-жъ, выслушаемъ-те его.

Дорантъ.

Во-первыхъ, несправедливо, будто вся пьеса состоитъ изъ однихъ разговоровъ; въ ней много действiя происходитъ и на сцене; да и самые разсказы въ ней - действiе, сообразно съ построенiемъ пьесы, такъ какъ они все наивно передаются заинтересованному лицу, которое отъ нихъ приходитъ въ забавное для зрителя замешательство, и при всякомъ известiи принимаетъ все зависящiя меры, чтобы отклонить несчасгiе, котораго такъ боится.

Уранiя.

По моему, интересъ содержанiя "Школы женщинъ" и заключается въ этихъ постоянныхъ, полныхъ доверiя, разсказахъ. Мне кажется, забавнее всего, что умный человекъ, хотя и узнаетъ обо всемъ то отъ невинной девушки, которую онъ любитъ, то отъ опрометчиваго своего соперника, но все таки не можетъ избежать того, что такъ желаетъ отклонить.

Маркизъ.

Пустяки!

Слабый ответъ!

Элиза.

Плохое оправданiе!

Дорантъ.

Что-же касается словъ: Не правда-ли, что дети все родятся изъ уха? то они забавны только по отношенiю къ Арнольфу, и авторъ поместилъ ихъ не съ темъ, чтобы самому сказать острое слово, но только какъ черту, характеризующую Арнольфа, чтобы темъ ярче очертить его странность, такъ какъ онъ пошлую глупость, сказанную Агнесой, приводитъ какъ остроумнейшее выраженiе, и чрезвычайно имъ утешается.

Маркизъ.

Пустяки, пустяки!

Климена.

Неудовлетворительно!

Элиза.

Ничего не доказываетъ!

Дорантъ.

А что Арнольфъ легко даетъ деньги Горасу, такъ, не говоря уже о томъ, что письмо отъ лучшаго друга, кажется, можетъ быть достаточнымъ ручательствомъ, - разве не бываетъ человекъ смешонъ въ одномъ, и хорошъ въ другомъ? Сцену Алина и Жоржеты внутри дома некоторые нашли длинною и холодною; но ясно, что она создана не безъ цели. Арнольфъ, какъ во время своей поездки обманутъ детской простотой своей возлюбленной, такъ и по своемъ возвращенiи долго долженъ стоять у своихъ дверей по глупости своихъ слугъ. Это сделано для того, чтобы онъ былъ всюду наказанъ именно темъ самымъ, на что онъ больше всего разсчитывалъ.

Маркизъ.

Твои доводы никуда не годятся!

Климена.

Все это неудачно!

Право, даже жаль васъ слушать!

Дорантъ.

О нравоученiи-же, которое вамъ угодно было назвать проповедью, могу сказать одно: - истинно благочестивые люди, слышавшiе его, не нашли въ немъ ничего оскорбительнаго для своихъ верованiй, и, безъ сомненiя, слова адъ и кипящiе котлы утрировано; но скажите, разве тутъ не сатира на влюбленныхъ, разве самые степенные и порядочные люди въ подобныхъ обстоятельствахъ не делаютъ вещей...

Маркизъ.

Право, лучше замолчи!

Дорантъ.

Очень хорошо. Но посмотримъ сами на себя: - когда мы влюблены...

Я не хочу тебя и слушать.

Дорантъ.

Разве въ пылу страсти...

Маркизъ

Ля, ля, ля, ля, ляр, ля, ля, ля, ля, ля.

Дорантъ.

Что?

Маркизъ (также).

Дорантъ.

Не знаю...

Маркизъ.

Ля, ля, ля, ля, ляр, ля, ля, ля, ля, ля.

Мне кажется, что...

Маркизъ.

Ля, ля, ля, ля, ляр, ля, ля, ля, ля, ля.

Уранiя.

"Школы женщинъ".

Дорантъ.

Это правда.

Маркизъ.

Ну, Дорантъ, тебе-бы въ ней пришлось разъигрывать очень незавидную роль.

Правда, маркизъ!

Климена.

И мне-бы хотелось, чтобы такая пьеска явилась: только съ условiемъ, - передать все совершенно текъ, какъ у насъ происходило...

Элиза.

Лизидасъ.

Разумеется, и я не откажусь.

Уранiя.

А такъ какъ все согласны, то запишите, Дорантъ, все и передайте Мольеру, чтобы онъ сделалъ изъ нашего спора комедiю. Ведь вы съ нимъ знакомы.

Да онъ этого, конечно, не сделаетъ: его ведь здесь совсемъ не похвалили!

Уранiя.

О нетъ, вы ошибаетесь: я знаю его, ему и горя мало, что бранятъ его пьесы; лишь бы ходили ихъ смотреть.

Дорантъ.

Уранiя.

Нужно что-нибудь придумать.

ЯВЛЕНІЕ VIII. - КЛИМЕНА, УРАНІЯ, ЭЛИЗА, ДОРАНТЪ, МАРКИЗЪ ЛИЗИДАСЪ, ГАЛОПЭНЪ.

Галопэнъ.

Дорантъ.

А вотъ вамъ и развязка! Ничего нельзя придумать естественнее. Будутъ спорить жарко и стойко съ обеихъ сторонъ, какъ и мы; никто не уступаетъ; вдругъ является слуга, докладываетъ, что кушанье подано, все встаютъ и отправляются ужинать.

Уранiя.

И прекрасно! Такъ мы на этой развязке и остановимся.