Критика на "Школу жен"

Автор:	Мольер Ж., год: 1663
Примечание:	Перевод Н. Максимова
Категория:	Комедия

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Критика на "Школу жен" (старая орфография)

ИЗДАНИЕ О. И. БАКСТА
В ТРЕХ ТОМАХ.

ТОМ ПЕРВЫЙ.

С.-ПЕТЕРБУРГ.

Книжный магазин О. И. Бакста, Невский, 28.
1884

КРИТИКА НА
"ШКОЛУ ЖЕНЩИН".

(LA CRITIQUE DE L'ÉCOLE DES FEMMES).

КОМЕДИЯ В ОДНОМ ДЕЙСТВИИ.

Представлена в первый раз в Париже 1 июня 166p г.

Перевод Н. Максимова

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА:

	Актеры:
Урания	M-lle Де-Бри
Элиза	Арм Бежар
Климена
Маркиз	Ла-Гранж
Дорант, или Шевалье	Брекур
Лизидас, поэт	Дю-Круази
Галопен, лакей	* * *

ЯВЛЕНИЕ I. - УРАНИЯ, ЭЛИЗА.

Это, право, странно, что мы сегодня с тобою целый день одне.

И я удивляюсь: нам это в диковинку. Благодаря Бога, ваш дом - обыкновенное сборище всех придворных трутней.

Оказать правду, время после обеда для меня тянулось олень долго.

Это потому, кузина, что все остроумные люди любят одиночество.

Вы очень хорошо знаете, что я совсем не претендую на остроумие.

Что касается меня, то я, признаюсь, люблю общество.

Да и я его люблю; но я люблю общество избранное. А множество глупцов, которых мы должны принимать, побуждает меня часто предпочесть уединение.

Надо быть через-чур требовательной, чтобы терпеть только избранное общество.

Ну, у меня не хватает на столько любезности, чтобы сносить людей всякого рода.

Конечно, мне приятно общество людей умных, но меня и болтуны забавляют.

А мне так они надоедают; большинство из них уже со второго раза, как их видишь, вовсе не забавны. Кстати, не избавите ли вы меня от вашего несносного маркиза? Неужели вы думаете, что я в состоянии еще долго выдерживать его безпрестанные каламбуры?

Такой язык теперь в моде: им шутят и при дворе.

Очень дурно! Выбиваться из сил, чтобы целый день болтать каким-то непонятным языком! Куда как хорошо в Дувре вплетать в свой разговор старые экивоки, подслушанные среди грязи на рынках и площадях! Нечего сказать, прекрасные шутки для придворных! И ведь как много ума высказывает человек, когда говорит например хоть это: "Судя по высоте иных цветов, мы находимся в самом лучшем климате в свете, потому что ваша подруга чуть не в сажень ростом". Это, видите, потому, что имя подруги Роза! Ну, не мило ли, не остроумно ли это?! Не правда ли, кто находит такия сближения, имеет полное право ими гордиться?

Никто и не думает, что это остроумно; и большинство тех, кто говорит таким языком, сами хорошо понимают, что это смешно.

Еще того хуже! Задавать себе труд, придумывая глупости, умышленно делаться плоским вралем! По моему, это еще пошлее. Если бы я была судьей, я знала бы, к чему приговорить всех этих господ каламбуристов.

Оставим это: ты слишком волнуешься. Отчего это Дорант так долго не едет ужинать.

ЯВЛЕНИЕ II. - УРАНИЯ, ЭЛИЗА, ГАЛОПЭН.

Вы жаловались, что мы одне - вот вас Бог и на называет.

Чертенок! Я научу тебя принимать гостей, не спросясь меня!

Так я скажу, сударыня, что вам угодно, чтобы вас не было дома.

Молчи, животное; сделал глупость, так ступай, проси.

Она еще на улице, разговаривает с каким-то барином.

Ну, эта гостья всегда не в пору: я всегда к ней чувствую ужасное отвращение; это, будь сказано не в обиду её званию, самое глупое животное, какое когда либо пускалось в разсуждения.

Однако она не признает за собою этого названия.

Да, от названия-то она отказывается; но посмотрите, как она себя держит: она с ног до головы жеманница! Такой ломаки в целом свете не сыщешь. Кажется, она вся развинчивается: ноги, плечи, голова - все на шалнирах. Всегда старается придать своему голосу какую-то томность, наивность; сжимает губы, чтобы меньше казался рот; таращит глаза, чтобы они казались больше.

Не бойтесь; она еще внизу. У меня не выходит из ума один вечер. Ей наговорили о Дамоне, она и вздумала посмотреть эту диковину. Вы знаете, он страшно ленив поддерживать разговор. А она с тем именно и пригласила его к себе ужинать, чтобы послушать его остроты. Тут было человек шесть гостей, которых ей хотелось угостить его умом. Вообразите же общее разочарование. Все смотрело на Дамона, как на чудо, как на существо, созданное совсем не так, как другие. Все считали, что он приглашен туда затем, чтобы их забавлять своими остротами; думали, что под всяким его словом должно что нибудь скрываться; всем казалось, что он обязан сыпать экспромтами на все, что ни говорилось вокруг него, что даже спросить себе напиться он должен каким нибудь особенным словцом; а он обманул их надежды и молчал. Так и порешили, что он глуп. Хозяйка была вне себя от злости на него; вот так, как я на нее.

Еще одно слово. Вот бы на ней женить нашего маркиза! Славная вышла бы парочка - каламбурист и жеманница!

ЯВЛЕНИЕ III. - КЛИМЕНА, УРАНИЯ, ЭЛИЗА, ГАЛОПЭН.

Урания (Галопэну).

За грехи мои, пришлось мне видеть эту пошлую пьесу - "Школу женщин". До сих пор опомниться не могу: в сердце боль сделалась, так и щемит, так и ноет! Вряд ли раньше двух недель мне оправиться.

Правду говорят, что болезни приходят, когда об них и не думаешь!

Должно быть, мы с кузиной покрепче вас здоровьем: третьяго дня мы видели эту пьесу и возвратилась здоровы и веселы.

Слава Богу, я не такая неженка. По моему, от этой комедии скорее вылечишься, чем занеможешь.

Ах, что вы говорите! Такое предположение может-ли быть высказано особой, которая обладает сокровищем здравого ума? Как можно так безнаказанно противоречить здравому смыслу? Надо быть очень невзыскательным любителем шутов, чтобы находить по вкусу тот вздор, которым приправлена эта комедия. Что до меня, признаюсь, я не нашла во всем этом ни крупинки соли. Вопрос: "Не правда-ли, что дети все родятся из уха?" по моему - верх пошлости; от "слоенного пирожка" мне сделалось дурно, а за "супом" меня чуть не вырвало.

Боже, как вы хорошо говорите! Я думала, что эта пьеса хороша, но вы владеете таким убедительным красноречием, так мило показываете вещи совсем в другом свете, что поневоле приходится согласиться с вашим мнением, хотя бы уже и составилось свое собственное.

Ну, я не так уступчива. Я считаю эту пьесу одним из лучших произведений автора.

Сожалею об вас. Можно-ли так говорить! Я не потерплю в вас такого смутного понимания вещей! Может-ли порядочная женщина смотреть с удовольствием пьесу, которая на каждом шагу оскорбляет благопристойность и грязнит воображение?

Вот отлично сказано! Да вы прекрасный критик! Как мне становится жаль этого бедного Мольера, видя, что вы против него!

Перемените, моя дорогая, ваше мнение, и, охраняя свою репутацию, не говорите в обществе, что эта комедия вам понравилась.

Я не знаю, что вы могли найти в ней безнравственного.

Ах, все! Повторяю вам, порядочная женщина не может смотреть ее не краснея, - так много нашла я в ней грязи и сальностей.

Должно быть, относительно подобных вещей вы просвещеннее других; я, например, не вижу в комедии ни грязного, ни сального.

Вероятно, вам не хотелось замечать этого. Все эти сальности так и бросаются в глаза: оне даже ни чем не прикрыты; самые смелые глаза не могут снести их наготы.

Но укажите-же хоть одну из сальностей, о которых вы говорите.

Да. Прошу вас, назовите хотя одно место, которое вас особенно оскорбило.

Ну вот, хоть одна сцена, в которой эта Агнеса говорит о том, что у нея взяли... Кажется, этого довольно!

Мне кажется, тем лучше. Я смотрю на вещи так, как мне их показывают; а не переворачиваю их и так и сяк, желая во что-бы то ни стало отыскать в них что нибудь, чего не следует видеть.

Скромность женщины не в жеманстве. Не следует стараться превзойти стыдливостью тех, которые действительно нравственны. Тут пересаливать хуже, чем где-бы то ни было. По мне, нет ничего смешнее той щепетильной нравственности, которая все принимает в дурную сторону, придает преступный смысл самым невинным словам и оскорбляется призраком. Поверьте мне, что те, которые очень жеманятся, вовсе не считаются особенно порядочными женщинами; напротив, их таинственная строгость и искусственная брезгливость возбуждают во всех желание проверить, сами-то оне всегда-ли были скромны в жизни. И как охотно открывают в них что-либо предосудительного! Да вот вам пример. Когда мы были на представлении этой комедии, напротив нас в ложе сидели какие-то дамы. Оне так держали себя, что со всех сторон на их счет слышалось множество глупостей. Ничего бы этого, конечно, не было, еслибы эти дамы не строили в течение всей пьесы гримас, не отворачивались бы и не закрывались платком. А один из лакеев даже крикнул громко, что у этих дам уши целомудреннее всех остальных частей тела.

Надобно быть слишком ослепленной этой пьесой, чтобы показывать вид, что ничего не видишь.

Как? по вашему, приличие явно не оскорблено даже тем, что говорит Агнеса в том месте, о котором я упомянула?

Вовсе нет. Она ни слова не говорит неприличного; а если вам угодно понимать под её словами что-нибудь другое, так сальничаете то вы, а не она. Она говорить просто о ленте, которую у ней взяли.

Ах, о ленте! Вот как вам угодно понимать! Но ведь не даром же, сказав: "Он у меня взял", она останавливается. При этом "взял" являются странные мысли; это "взял" чрезвычайно скандалезно. Что вы там не говорите, вам не удастся отстоять это наглое "взял".

В самом деле, кузина, я согласна с г-жей Клим^ной насчет этого "взял". Это "взял" действительно нагло в высшей степени. Вы неправы, защищая это "взял".

В этом "взял" скрыта такая невыносимая мерзопакостность!

Как, как вы сказали? Повторите, пожалуйста, это слово.

Ах, Господи! мерзопакостность! Я не знаю, что это значит, но это прелестное слово!

Не слишком полагайтесь на нее: поверьте мне, эта болтушка говорит не то, что у ней на уме.

За что-же вы хотите навлечь на меня подозрения г-жи Климены? Что со мной будет, если она вам поверит? Неужели, я так несчастна, что вы будете обо мне такого мнения?

И вы совершенно правы! Поверьте, по моему мнению, вы самая привлекательная особа в свете; я вполне разделяю ваши мысли и очарована всяким выражением, слетающим с ваших уст.

Это сейчас видно! В вас все так естественно. В словах, в тоне голоса, во взгляде, походке, манерах, туалете, во всем есть, не знаю, что-то такое обворожительное. Я изучаю вас и слухом и зрением; я так проникнута вами, что, можно сказать, стараюсь быть вашей обезьяной и подражать вам во всем.

Помилуйте, кто-бы решился над вами смеяться.

Я и так щажу вас, и на половину не говорю того, что думаю.

Ах, оставимте это, Бога ради! Вы меня страшно смущаете. (Урании). Наконец, нас двое против вас; упрямство умным людям не в лицу.

ЯВЛЕНИЕ IV. - МАРКИЗ, КЛИМЕНА, УРАНИЯ, ЭЛИЗА, ГАЛОПЭН.

Галопэн (в дверях комнаты).

Я им, сударыня, сказал, что вас дома нет, а они все таки идут.

Сами-же вы изволили меня бранить намедни, как я сказал им, что вы дома.

Какова дерзость! Прошу вас, маркиз, не верьте ему. Этот балбес принял вас за другого.

Урания (Галопэну).

(Галопэн с шумом подвигает кресло и уходит).

ЯВЛЕНИЕ V. - МАРКИЗ, КЛИМЕНА, УРАНИЯ, ЭЛИЗА.

Вот что значит быть дурно одетым. (Смеется). Хе, хе, хе, хе.

Выростет, будет лучше различать порядочных людей.

Хуже нет ничего на свете. Помилуйте, я насилу мог достать себе место! Думал, что задохнусь у входа; все ноги мне отдавили. Полюбуйтесь, как отделали мои ленты и на что стали похожи мои буфы?

Да, за это стоит хорошенько отплатить этой комедии; вы имеете полное право бранить ее.

Мне кажется еще и не бывало такой гадкой комедии.

ЯВЛЕНИЕ VI. - ДОРАНТ, КЛИМЕНА, УРАНИЯ, ЭЛИЗА, МАРКИЗ.

Пожалуйста, не безпокойтесь и не прерывайте вашей беседы. Вы говорите о предмете, о котором вот уже четыре дня толкует весь Париж. Никогда еще не видано такой забавной разноголосицы: мне случалось слышать, как одни бранили комедию именно за то, за что другие более всего ее расхваливали.

Да, я нахожу ее отвратительной, чорт возьми, в высшей степени отвратительной, что называется - самой отвратительной.

А я, любезный маркиз, нахожу отвратительным твой отзыв о ней.

Твое ручательство не безделица! Но скажи, пожалуйста, чем-же она отвратительна?

Ну после этого нечего и говорить; участь её решена. Но поучи нас, объясни её недостатки.

А почем я знаю? Я и слушать-то не стал. Но я очень хорошо знаю, что никогда еще не было комедии хуже этой. Вот и Дорилас - он сидел рядом - говорит тоже самое.

Стоило только посмотреть, как без умолку хохотал партер. С меня достаточно одного этого хохота, чтобы решить, что эта комедия сущая дрянь.

Ты, маркиз, не из тех-ли фатов, которые не допускают здравого смысла у партера, которые считают для себя унизительным смеяться в одно время с партером, хотя-бы это было самое остроумнейшее место комедии? Видел я как-то в театре одного из наших друзей. Признаюсь, насмешил всех вдоволь. Мрачно слушал он всю пьесу, и от чего все смеялись, от того он морщился. При всяком взрыве хохота он пожимал плечами и с состраданием посматривал на партер. Даже раза три вскрикнул с досадой: "Смейся-же, партер, смейся!" Досада нашего друга представляла другую комедию, которую он отлично разыгрывал перед всем обществом. Пойми, маркиз, в театре не отводится особого места для умных людей, и человек, заплативший 15 су, часто может судить гораздо правильнее, чем тот, кто заплатил пол-луидора; сидя и стоя часто понимают одинаково неверно. Притом, говоря вообще, я верю одобрению партера. В его среде найдется много и таких людей, которые не хуже нас с тобой могут разобрать пьесу по всем правилам; а другие судить ее по своим собственным впечатлениям, не ослепляясь ни заранее навязанным мнением, ни ложной снисходительностью, ни сметной чопорностью.

Ты стал защитником партера! Поздравляю и не замедлю оповестить его, что ты из числа его друзей. Хе, хе, хе, хе, хе!...

Смейся, сколько хочешь. Я стою за здравый смысл и не могу сносить этих худосочных выделений мозга наших маркизов Маскарилей. Я выхожу из себя, видя, как эти люди, принадлежа к высшему обществу, выставляют себя на посмешище; - слыша, как они, ничего не смысля, смело пускаются толковать обо всем! Я едва сдерживаюсь, когда они в театре беснуются от восторга в неудачных местах и не пошевелятся в местах прекрасных; как они, глядя на картину, или слушая концерт, хвалят и бранят все невпопад. Нахватают, где попало, кое каких терминов искусства и сыплют ими ни к селу ни к городу, разумеется, коверкая и перевирая их. Уж лучше-бы помолчать вам, господа! Если Бог не дал вам знания, так и не потешайте народ своими суждениями. Пора-бы знать, что и дурака, если он молчит, можно принять за умного человека.

всякой встрече с такими людьми буду смеяться над ними, так что они наконец будут держать себя скромнее.

Спроси-же его о "Школе женщин" и увидишь: она ему не понравилась.

Боже мой, много и таких людей на свете, которых большой ум только сбивает с толку; есть люди, которые дурно видят от слишком большого просвещения. Им неприятно быть одного мнения с остальными, им-бы хотелось одним произносить приговоры.

Это правда. Наш друг именно из таких людей. Он желает первым произнести суждение, а все остальные чтобы с почтением ожидали, что ему угодно будет сказать. Стоить только что нибудь похвалить раньше него, он станет бранить. В каждом мнении, высказанном прежде него, он видит обиду своему уму и знанию, и метать за это, умышленно противореча себе. Он хочет, чтобы с ним советовались во всем, что касается наук и искусств. Я уверена, покажи автор ему свою комедию до постановки на сцену, он-бы нашел ее превосходной.

А что скажете о маркизе Араминте? Она тоже всюду говорит, что комедия ужасна, и что она не могла выносить всех её сальностей.

Скажу, что это в её духе. Есть особы, которые смешны своим стараньем быть через-чур скромными. Она дама с умом, но подражает дурному примеру тех женщин, которые, подходя к старости, хотят чем нибудь заменить то, что оне теряют, и думают, что жеманство и щепетильность могут вознаградить утрату красоты и молодости. Маркиза в этом идет дальше других; она очень искусна открывать непристойность там, где никому-бы и в голову не пришло ее увидеть. Говорят, целомудренность её доходит до того, что она считает весь наш язык очень неприличным, и нет слова, у которого из благопристойности, по её мнению, не следовало-бы оторвать или голову, или хвост, чтобы устранить неприличные слоги.

Нисколько; но я повторяю, что нравственность этой дамы понапрасну возмущается этой комедией.

Постойте; может быть, найдутся еще и другия, которые согласны с маркизой.

Во всяком случае не вы. Когда вы видели эту комедию...

Да, но теперь я думаю иначе. Вот г-жа Климена подтверждает свое мнение такими неопровержимыми доводами, что увлекла и меня на свою сторону.

Дорант. (Kлuмене).

Ах, извините, если угодно, я из любви к вам готов отказаться от всего, что говорил.

Мне бы хотелось, чтобы вы сделали это не из любви ко мне, а из любви к истине, потому что невозможно-же защищать такую пьесу...

А вот и писатель, господин Лизидас! Как кстати! Берите кресло и садитесь.

ЯВЛЕНИЕ VII. - ЛИЗИДАС, КЛИМЕНА, УРАНИЯ, ЭЛИЗА, ДОРАНТ, МАРКИЗ.

Я являюсь немного поздно, но мне необходимо было прочесть свою пьесу у маркиэы, о которой я вам говорил; и похвалы задержали меня целым часом дольше, чем я предполагал.

Садитесь, г. Лизидас, мы прочтем вашу пьесу после ужина.

Все, кто там был, будут на первом представлении и обещали мне сделать все, что могут.

Я в этом уверена. Да садитесь-же, пожалуйста. Мы тут говорим о таком предмете, что мне-бы никак не хотелось прерывать нашего разговора.

Надеюсь, и вы также удержите за собой ложу на этот день.

Там увидим. Будемте, пожалуйста, продолжать наш спор.

Я должен сообщить вам, что ложи уже почти все разобраны.

И отлично! Ваша помощь мне была очень нужна в ту минуту, как вы вошли: здесь все против меня.

Элиза (Урании, указывая на Доранта).

Сперва г. Дорант был на вашей стороне; но теперь, когда узнал, что г-жа Климена во главе противоположной партии, я думаю, вам придется искать помощи у другого.

Нет, нет; я не желаю, чтобы г. Дорант был так нелюбезен к вашей кузиной, и я позволяю его уму быть там-же, где и его сердце.

Получив такое позволение, беру смелость защищаться.

Но прежде узнаем мнение господина Лизидаса.

Я об ней ничего не могу говорить; вы знаете, нам, писателям, нужно отзываться о произведении нашего собрата с крайней осторожностью.

Ну, пожалуйста, между нами, - что вы думаете о комедии?

В самом деле. И почему-же нет? Разве она не прекрасна?

О, о! Так вот вы какой, господин Лизидас! вы говорите не то, что думаете.

Вижу, что вы отзываетесь хорошо об этой пьесе только из приличия, а в душе разделяете мнение тех, которые находят ее неудачной.

Ты видишь, что и ученые люди на нашей стороне.

Правда, мнение господина Лизидаса очень важно; но надеюсь, господин Лизидас, вы не будете сердиться, есля, несмотря на это, останусь при своем убеждении, и так как я осмелился не соглашаться с дамой (указывая на Климену), то вы не найдете ничего дурного, если буду спорить и с вами.

Как!? Против вас дама, маркиз и писатель, а вы еще осмеливаетесь сопротивляться! Как это нехорошо!

Мне странно, как это благоразумные люди могут заступаться за глупости этой пьесы.

По крайней мере, не долго думал, маркиз! Нет ничего легче, как рубить все с плеча. Есть-ли что добудь на свете, о чем-бы ты хоть на минуту задумался произнести свое непогрешимое мнение?

Да и все другие актеры, которые пришли посмотреть эту комедию, бранили ее на чем свет стоит.

безпристрастно! Нечего больше и спорить; я сдаюсь.

Сдаетесь, или не сдаетесь, а меня все таки не убедите, что можно переносить нескромности этой пьесы и её оскорбительные насмешки над женщинами.

Я не оскорбляюсь ими; и из того, что там говорится, ничего не принимаю на свой счет. Такия насмешки прямо падают на нравы вообще, и только косвенно поражают личностей. Не станем же применять к себе лично тех черт, которыми характеризуется все общество; воспользуемся, если можно, уроком, не показывая и вида, что это говорится про нас. Смешные личности, выводимые на сцене, не должны никого раздражать против себя. Это зеркала, в которых отражается все общество; в них, если и узнаешь себя, то никогда не следует в этом признаваться. Кто оскорбляется, тот во весь народ кричит, что в нем то именно и есть те недостатки, которые осмеяны на сцене.

Относительно себя могу сказать, что мне можно говорить об этом безпристрастно. Кажется, мой образ жизни таков, что мне нечего бояться, что станут меня отыскивать под этими образами женщин, которые не умеют управлять собою.

Без сомнения, вас и не будут там искать. Ваша жизнь так известна, что об этом никто и спорить не станет.

Урания (Климене).

Я и не сказала ничего такого, что бы относилось лично к вам; мои слова, как и насмешки комедии, совершенно отвлеченны.

Я не сомневаюсь. Но оставим это. Не знаю, как вы смотрите на оскорбления нашего пола в одном месте комедии, но я, признаюсь, очень раздражена дерзостью автора, который называет нас "животными".

Да разве вы не заметили, что это говорит не автор, а комическое лицо?

Кроме того, вероятно, вам известно, что оскорбления, наносимые влюбленными друг другу, в сущности, никогда не оскорбляют. Ведь есть и бешеная любовь, так же как и нежная; и при ней самые крупные слова, а иногда что нибудь и похуже, очень часто считаются знаками привязанности даже теми, к кому они обращены.

"супу" и "слоенного пирожка", о котором только что говорила г-жа Климена.

Ах! да, слоенного пирога! Да, я это тотчас заметил; слоенный пирог! Как я вам благодарен, что вы мне напомнили слоенный пирог! Хватит ли еще яблоков в Нормандии на слоенный пирог? Слоенный! Вот хорошо, слоенный пирог!

Да что ты хочешь сказать этими словами слоенный пирог?

Маркиз так хорошо принялся за дело, что отделал вас превосходно. Хотелось бы, чтобы г-н Лизидас докончил ваше поражение, и нанес вам также несколько ударов по своему.

Лизидась.

Не в моем обычае порицать что бы то ни было, и я всегда очень снисходителен к чужим произведениям. Однакоже, не оскорбляя дружбы г-на Доранта к автору, можно сказать, что такия комедии собственно не комедии, и огромная разница между этими безделками и серьезными художественными пьесами. Впрочем, теперь все за такия побасенки, их только и ходят смотреть; на представлениях великих произведений театр пуст, а на представлениях таких глупостей - весь Париж. Признаюсь, от этого иногда у меня сердце обливается кровью; это позор для всей Франции.

Да, вкус общества удивительно испортился, и наш век ужасно как сермяжничает.

Ах, вот еще прекрасное слово. Это вы придумали такое слово?

Так вы полагаете, г-н Лизидас, что ум и прекрасное только и можно найти в серьезных поэмах и трагедиях, а комическия пьесы - не что иное, как побасенки, не стоющия внимания?

Я с этим не согласна. Без сомнения, удачная трагедия - прекрасное произведение, но и в комедии есть своя прелесть, и я считаю, что написать комедию нисколько не легче трагедии.

Конечно; даже, пожалуй, еще труднее. По моему, гораздо легче громкими фразами толковать о сильных чувствах, возставать в стихах против богатства, обвинять в несправедливости судьбу, хулить богов, чем вникать, как следует, в смешную сторону человеческой природы и забавно изображать на сцене слабости общества. Выводя на сцену героев, вы имеете право дедах все, что угодно; это портреты идеальные; в них никто не ищет прямого сходства с действительностью, и, создавая их, вы руководитесь только одним вашим воображением, которое часто предпочитает чудесное истинному. Не то в комедии. Когда вы изображаете людей, вы обязаны представить их такими, каковы они на самом деле, тут необходимо, чтобы созданные вами личности были схожи с окружающими вас людьми, и автор напрасно трудился, если в выведенных им лицах нельзя узнать современного ему общества. Словом, если серьезная пьеса не противоречив здравому смыслу и хорошо изложена, то этого и достаточно, и ей будут расточать похвалы; в комедии этого мало: - там надо еще забавлять; а не легкое дело заставить смеяться порядочных людей.

Я считаю и себя в числе порядочных людей; но, воля ваша, во всем, что я видела, я не нашла ни одного смешного слова.

Что касается тебя, маркиз, то я этому не удивляюсь: там каламбуров нет.

Право, все, что там есть, стоить не многого; и все шутки комедии, по моему, довольно тупы.

Договаривайте, г. Лизидас. Я вижу, вы хотите сказать, что двор не знаток в этом деле. Да, все вы, господа авторы, в неуспехе ваших сочинений обыкновенно вините несправедливость века и малую образованност придворных. Г-н Лизидас, разве у придворных не такие же глаза, как и у других; разве в венецианских кружевах и в перьях нельзя знать столько же, сколько и в небольших, гладких брыжжах и в коротком парике? Знайте, что много значит для ваших комедий одобрение двора. Потому, чтобы оне имели успех, вы должны изучать вкус двора и применяться к нему: ведь вы нигде не найдете таких верных суждений, как при дворе. Не говоря уже о том, что при дворе множество ученых, - вспомните, что там из простого природного смысла, от постоянного обращения с лучшими людьми, вырабатывается своего рода особый ум, который судит о вещах несравненно вернее заскорузлого знания педантов.

Правда, при дворе столько видишь, что в короткое время привыкаешь понимать вещи, а в особенности, отличать шутку удачную от неудачной.

При дворе, конечно, есть несколько смешных господ, - я с этим согласен, - и, как видите, первый их осуждаю; но, поверьте, там есть и множество людей острых по призванию: и если выводят на сцену маркизов, то, мне кажется, еще больше смешного найдется в писателях. Было-бы очень забавно представить на сцене все их ученые гримасы, все эти смешные тонкости, странный обычай непременно убивать людей в своих произведениях, их любовь к похвалам, скудость мысли, торг своей репутацией, все эти их оборонительные и наступательные союзы, эти междоусобные войны и схватки в прозе и стихах.

Мольер очень счастлив, что у него такой горячий защитник. Но возвратимся к делу. Вы хотите узнать от меня, хороша ли его пьеса, и я готов указать в ней с сотню явных недостатков.

Какие вы странные люди, господа писатели! Вечно осуждаете вы именно те пьесы, глядеть которые сбираются все, и хвалите только такия, на которые никто нейдет! К первым вы показываете непримиримую ненависть, а ко вторым непонятную нежность.

Но покажите же нам, г. Лизидас, недостатки, которых я не заметила.

Кто знаком с Аристотелем и Горацием, тот с первого взгляда видит, что эта комедия погрешает против всех правил искусства.

Признаюсь откровенно, я не знаю этих господ, и о правилах искусства не имею ни малейшого понятия.

Как вы, право, забавны с своими правилами, которыми вы ставите в тупик профанов и всегда пускаете пыль в глаза! Слушая вас, можно подумать, что правила искусства - какие-то великия тайны, недоступные простым смертным. А на деле, все эти премудрости - не что иное, как только замечания, сделанные человеческим умом относительно того, что может испортить удовольствие, доставляемое этими пьесами. И тот же самый ум, который когда то сделал эти наблюдения, очень легко делает их и теперь без помощи вашего Горация и Аристотеля. Высшее из всех этих правил не состоит ли в том, чтобы произведение нравилось зрителям? Следовательно, если сценическое произведение достигло своего назначения и понравилось, значит, оно избрало истинный путь. Не думаете ли, что вся публика ошибается, оценивая пьесу, и что уже никто, незнакомый с Аристотелем и Горацием, не может отдавать себе отчета в своих впечатлениях?

А знаете, что я замечала: - те из этих господ, которые всего больше говорят о правилах и знают их лучше других, сами пишут комедии, которые никому не нравятся.

Это только доказывает, как мало должно обращать внимания на их запутанные толки. Если написанные по правилам пьесы не нравятся, а те, которые нравятся, созданы не по правилам, то отсюда неизбежно следует заключить, что самые правила дурны. Не будем же обращать внимания на все эти мудрые хитросплетения, которым хотят подчинять вкус публики, и будем судить о комедии только по произведенному ею на нас самих впечатлению. Дозволим себе беззаветно предаваться тому, что нас волнует, увлекает, задевает за живое, и не станем мудрствовать лукаво, чтобы тем не разрушить наслаждения.

В комедии я смотрю только на одно: - нравится ли она мне; и если она меня занимает, то я никогда не спрашиваю, позволяет ли мне смеяться Аристотель.

Это все равно, как еслибы кому нибудь понравился соус, а он, стал бы справляться во "французской поваренной книге" о том, действительно-ли этот соус хорош?

Совершенно верно; и меня удивляют тонкия разсуждения иных людей о том, что мы сами должны чувствовать.

Так вы все основываете только на одном, что "Школа Женщин" понравилась; а что она погрешает против правил, так вам до этого и дела нет, лишь-бы...

Позвольте, г. Лизидас, позвольте! Я говорю, что уметь нравиться - великое искусство; а так как эта комедия понравилась тем, для кого назначалась, то я и нахожу, что с нея этого достаточно; а о прочем она может и не заботиться. Но вместе с этим я утверждаю, что она не нарушает ни одного из тех правил, о которых вы изволите говорить. Я читал их, слава Богу, не меньше других лиц, и даже легко докажу, что, может быть, на всем нашем театре нет пьесы правильнее этой.

Смелей, г. Лизидас, мы погибли, если вы уступите.

Ах, г. Лизидас, не глушите нас своими громкими словами. Пожалуйста, не старайтесь казаться ученых; говорите по-человечески, и будьте понятны. Неужели вам кажется, что греческое слово придаст больше значения вашим словам? Разве вы несогласны с тем, что можно сказать изложение вместо протазиса, завязка вместо эпитазиса и развязка перипетии?

Все это только одни термины, общепринятые в искусстве, которые можно употреблять. Но если эти слова оскорбляют ваш слух, я буду выражаться иначе, и попрошу вас ответить положительно только на три, четыре вопроса. Можно-ли одобрить пьесу, погрешающую против самой сущности драматического искусства? Потому что название "драматической" поэзии произошло от греческого слова, означающого действовать. Этим прямо указывается на то, что свойство этой поэзии заключается именно в действии; а в этой комедии действия-то и нет; все состоит из рассказов о том, что сделала Агнеса, что сделал Горас...

Остроумно замечено; это касается самой сущности дела.

Можно ли придумать что нибудь менее остроумного, или лучше сказать, более площадного, как несколько выражений, возбуждавших общий смех, и в особенности вопрос: не из уха ли родятся дети?

Разве сцена лакея с служанкой внутри дома не усыпительно длинна и в тоже время дерзка?

Разве Арнольф не слишком щедро дает деньги Горасу? И так как это лицо в пьесе комическое, то естествен-ли в нем благородный поступок?

А проповедь и изаречения разве не смешны? Притом же это оскорбляет уважение к нашим верованиям.

И этот де-Ласуш, который выставлен человеком с умом, кажущийся в иных местах таким положительным, не поставлен ли он в положение слишком смешное и утрированное, когда в 5-м действии он объясняет Агнесе свою страстную любовь с диким закатыванием глаз, смешными вздохами и глупыми слезами, над которыми все смеются?

Я уже опускаю тьму других промахов - из боязни вам наскучить.

Во-первых, несправедливо, будто вся пьеса состоит из одних разговоров; в ней много действия происходит и на сцене; да и самые рассказы в ней - действие, сообразно с построением пьесы, так как они все наивно передаются заинтересованному лицу, которое от них приходит в забавное для зрителя замешательство, и при всяком известии принимает все зависящия меры, чтобы отклонить несчасгие, которого так боится.

По моему, интерес содержания "Школы женщин" и заключается в этих постоянных, полных доверия, рассказах. Мне кажется, забавнее всего, что умный человек, хотя и узнает обо всем то от невинной девушки, которую он любит, то от опрометчивого своего соперника, но все таки не может избежать того, что так желает отклонить.

Что-же касается слов: Не правда-ли, что дети все родятся из уха? то они забавны только по отношению к Арнольфу, и автор поместил их не с тем, чтобы самому сказать острое слово, но только как черту, характеризующую Арнольфа, чтобы тем ярче очертить его странность, так как он пошлую глупость, сказанную Агнесой, приводит как остроумнейшее выражение, и чрезвычайно им утешается.

А что Арнольф легко дает деньги Горасу, так, не говоря уже о том, что письмо от лучшого друга, кажется, может быть достаточным ручательством, - разве не бывает человек смешон в одном, и хорош в другом? Сцену Алина и Жоржеты внутри дома некоторые нашли длинною и холодною; но ясно, что она создана не без цели. Арнольф, как во время своей поездки обманут детской простотой своей возлюбленной, так и по своем возвращении долго должен стоять у своих дверей по глупости своих слуг. Это сделано для того, чтобы он был всюду наказан именно тем самым, на что он больше всего разсчитывал.

О нравоучении-же, которое вам угодно было назвать проповедью, могу сказать одно: - истинно благочестивые люди, слышавшие его, не нашли в нем ничего оскорбительного для своих верований, и, без сомнения, слова ад и кипящие котлы но скажите, разве тут не сатира на влюбленных, разве самые степенные и порядочные люди в подобных обстоятельствах не делают вещей...

Очень хорошо. Но посмотрим сами на себя: - когда мы влюблены...

Маркиз (также).

Ну, Дорант, тебе-бы в ней пришлось разъигрывать очень незавидную роль.

И мне-бы хотелось, чтобы такая пьеска явилась: только с условием, - передать все совершенно тек, как у нас происходило...

А так как все согласны, то запишите, Дорант, все и передайте Мольеру, чтобы он сделал из нашего спора комедию. Ведь вы с ним знакомы.

Да он этого, конечно, не сделает: его ведь здесь совсем не похвалили!

О нет, вы ошибаетесь: я знаю его, ему и горя мало, что бранят его пьесы; лишь бы ходили их смотреть.

ЯВЛЕНИЕ VIII. - КЛИМЕНА, УРАНИЯ, ЭЛИЗА, ДОРАНТ, МАРКИЗ ЛИЗИДАС, ГАЛОПЭН.

А вот вам и развязка! Ничего нельзя придумать естественнее. Будут спорить жарко и стойко с обеих сторон, как и мы; никто не уступает; вдруг является слуга, докладывает, что кушанье подано, все встают и отправляются ужинать.

И прекрасно! Так мы на этой развязке и остановимся.