Мизантроп. Действие третье

Я вижу, черт возьми, по размышленье зрелом,

Что грусть была бы мне неподходящим делом.

Я молод, не дурен, есть средства у меня,

Есть имя громкое и знатная родня,

И хоть всем этим я обязан предков славе,

Но все ж на чин любой рассчитывать я вправе.

А что касается моих сердечных дел

(Что, право, главное), я ловок в них и смел.

Не раз причиною бывал я увлеченья,

К тому же одарен и вкусом и умом,

Могу беседовать свободно обо всем;

Есть у меня апломб во взглядах и сужденьях;

Я видное лицо на первых представленьях,^[58]

Аплодисментам знак всегда я подаю,

И ценят похвалу небрежную мою;

Могу похвастаться весьма приличной миной,

Зубами чудными и талией осиной;

Как одеваюсь я, признаешь ты и сам,

Что тут я сто очков вперед любому дам;

Ценим я королем, любим прекрасным полом,

Так почему же мне не быть всегда веселым?

В таких условиях, маркиз, в стране любой

Мне, кажется, легко довольным быть собой.

Но если вам любовь дается так свободно,

К чему же тратить здесь вздыхания бесплодно?

Бесплодно? Черт возьми, ну нет! Я не из тех,

Кто жалок, некрасив, пусть, без ума влюбленный,

Терзается у ног богини непреклонной.

Пусть неудачники, вздыхая без конца,

Слезами размягчить стараются сердца,

Стремясь путем мольбы и длительной осады

Добиться наконец желаемой награды.

Но мне подобные… Я не привык, маркиз,

Чтоб дамы на меня смотрели сверху вниз,

И, как бы ни пленял предмет мой красотою,

Я все же думаю, что я не меньше стою.

Нет! Никого любить не стал бы я в кредит,

Немножко гордости успеху не вредит.

Для равновесия мне нужно - я замечу, -

Чтоб оба мы в любви друг другу шли навстречу.

Ты думаешь, маркиз, ты здесь весьма в чести?

Я думаю, маркиз, что в том я прав… Прости!

Послушай, лучше брось! Ты просто в заблужденье.

Да-да, я обольщен, я прямо ослеплен!

Но почему ты так в успехе убежден?

Я обольщен.

Твои так смелы упованья…

Я ослеплен.

Но где надежде основанья?

Я в заблуждении.

Ужель она, ответь,

Дала тебе права надежду возыметь?

Прошу, ответь без шуток!

Я вижу лишь отпор.

Довольно прибауток!

На что надеешься? О чем твои мечты?

Увы! Несчастен я, зато счастливец - ты.

Моя особа здесь ужасно неприятна,

И я на этих днях повешусь, вероятно.

Чтоб кончить миром нам, маркиз любезный мой,

Давай-ка мы в одном условимся с тобой:

Кто доказательство вернее дать сумеет,

Что благосклонностью красавицы владеет,

Тому уступит тот, кто будет побежден,

И от соперника его избавит он.

Идет! Я на него от всей души согласен.

Но тсс!..

Вы здесь еще?

Любовь - тюремщик наш.

Я слышала, внизу подъехал экипаж.

Вы не видали - кто?

К вам Арсиноя.

Как! Эта женщина?.. Вот, право, нет покоя!

С ней барышня внизу. Прикажете принять?

Что только нужно ей? Я не могу понять.

Надеется она иметь на вас влиянье

Своею скромностью…

Чистейшее кривлянье!

В душе таит она желание одно -

Кого-нибудь поймать. Да это мудрено!

Чужих поклонников считать ей нестерпимо;

Как ни старается, а все проходят мимо.

Вот почему она, в стараньях не успев,

На «наш порочный век» свой изливает гнев

И добродетели стремится скрыть покровом,

Как в одиночестве ей тяжело суровом,

И, жалких прелестей своих спасая честь,

В чем ей отказано - грехом стремится счесть.

Ведь слабость, бедная, давно таит к Альцесту!

Не может мне она простить любви его,

Приписывает мне хищенье, воровство.

В ней на меня кипят и ревность и досада,

Едва скрывает их, им дать бы волю рада.

Нет ничего глупей! Я искренне скажу,

Что просто не терплю я дерзкую ханжу

И…

Ах, какой сюрприз! Какими вы судьбами?

Ах, ах! Как жаждала я повидаться с вами!

Сказать вам многое давно хотелось мне…

Как рада с вами я побыть наедине!

По правде, их уход пришелся очень впору -

Так нашему мешать не будут разговору.

Дружбы долг - касаться тех вещей,

Что в жизни нам всего значительней, важней…

Со мной согласны вы, сударыня? Но что же

Благопристойности и чести нам дороже?

Вот почему от вас я правды не таю

И дружбу выказать решила вам мою.

Вчера пришлось мне быть в кругу довольно тесном

И добродетелью особенно известном.

Там речь зашла о вас, и скрыть я не могу,

Что порицали вас в почтенном том кругу.

Толпа вздыхателей, поклонников… и слухи,

Что к их моленьям вы не остаетесь глухи.

Суровых критиков над вами без числа,

И строже судят вас, чем я снести могла.

Я извиняла вас от всей души, конечно;

Я сразу под свою защиту вас взяла,

Ручалась я за вас, что нет в вас тени зла.

Но все ж, вы знаете, есть в жизни положенья,

Которым не найти, как хочешь, извиненья,

И согласиться я - увы! - была должна,

Что в светских россказнях и ваша есть вина,

Что нечто дерзкое есть в поведенье этом:

Уж слишком мало вы считаетесь со светом;

Легко б вы изменить могли привычки те,

Что пищу подают подобной клевете.

Меня не проняли все эти уверенья -

Храни меня господь от тени подозренья!

Но думать принято: «Нет дыма без огня»,

И, право, лучше жить, приличия храня.

Сударыня! Ваш ум порукою мне в этом:

Не оскорбитесь вы моим благим советом

И мне, надеюсь я, поверите, что он

Движением души из дружбы к вам внушен.

Моя признательность, сударыня, безмерна,

Совет ваш дорог мне, вы рассудили верно;

Не только за него сердиться не хочу,

Но вам от всей души я тем же отплачу.

Вы рассказали мне, вооружась любовью,

Как пищу я даю нелепому злословью;

Я с вас возьму пример - без лести я сейчас

Вам все перескажу, что говорят про вас.

Недавно в обществе одном была я тоже;

Людей не знаю я к вопросам чести строже!

О добродетели заговорили вдруг,

И речь немедленно зашла о вас, мой друг.

Но неприступный вид и гордое смиренье

Ни в ком не вызвали - представьте! - одобренья.

Вид вашей строгости, немного напускной,

И речи, полные морали прописной,

И мины ужаса от пустяка любого,

Где ваша чистота завидеть грех готова,

Пренебрежение ко всем, ко всем кругом,

Тон проповедницы и строгость осужденья

К невиннейшим вещам без тени снисхожденья -

Все, вместе взятое, судил согласный хор.

Не скрою - вот каков был общий приговор:

«К чему вид набожный и скромный Арсиное,

Коль скоро с ним вразрез идет все остальное?

В молитве нет ее усердней и верней,

Зато прислугу бьет, не платит денег ей.

Нет в церкви ревностней ее святого пыла,

А тут же сыплются с лица у ней белила.

Завесить наготу стремится на холсте,

А чересчур склонна к реальной наготе!»

Я против всех взяла вас под защиту смело,

Что это клевета - уверить я хотела,

Но уступить пришлось, верх взяло большинство,

И вот их мнение, не скрою я его:

Что лучше б меньше вы другими занимались

И больше за собой вы наблюдать старались;

Что раньше о себе отчет должны мы дать,

Что наша жизнь должна вполне быть без упрека,

Коль исправлять людей хотим мы от порока, -

Не лучше ль этот труд другим предоставлять,

Кому его небес вручила благодать?

Сударыня! Ваш ум порукою мне в этом:

Не оскорбитесь вы моим благим советом

И мне, надеюсь я, поверите, что он

Движением души из дружбы к вам внушен.

Хоть мы и платимся за добрые движенья,

Не ожидала я такого возраженья.

Теперь уже во мне сомненья больше нет,

Что больно вас задел мой искренний совет.

О нет, сударыня! Я нахожу, напротив,

Что, к простоте такой друг друга приохотив,

К взаимной пользе мы могли бы все идти:

С самовлюбленностью жестокий бой вести.

Когда угодно вам, то будемте друг другу

И будем повторять дословно, без прикрас

Вы - сплетни обо мне, я - россказни о вас.

Вас оскорбить при мне не могут клеветою.

Увы! Лишь я хулы и порицанья стою.

Пределов ни хвале, ни порицанью нет -

Зависит это все от вкуса и от лет.

Всему своя пора: любви с ее тревогой

И добродетели с ее моралью строгой,

К последней же легко прибегнуть нам всегда,

Когда уже начнут нам изменять года.

Она все прошлые ошибки прикрывает.

За вами, может быть, пойду и я, кто знает…

С годами все придет, но, право, смысла нет -

Не правда ли, мой друг? - быть строгой в двадцать лет.

Вы преимуществом горды так непритворно,

Что о своих годах твердите мне упорно.

Чтоб на меня глядеть могли вы свысока.

Не знаю я, к чему такие ухищренья,

Зачем выводите меня вы из терпенья!

А я, сударыня, ума не приложу,

Чем в раздраженье вас всегда я привожу.

Должна ль я отвечать за ваши огорченья,

Могу ли к вам в других я вызвать восхищенье?

Моя ли в том вина, что людям я мила?

И если каждый день дарят мне без числа

Те чувства, что себе присвоить вы б хотели, -

Они мне не нужны. Идите ж смело к цели.

Для вас свободен путь, чтоб их завоевать,

И вашим прелестям не стану я мешать!

И думаете вы, что важно непременно

Число поклонников? Оно для вас так ценно!

Но верьте: знают все, какая им цена

И чем легко привлечь их в наши времена.

Они пылают так к опасным вашим чарам,

Что вашею душой они увлечены

И что их чувства к вам почтения полны?

Поверьте: свет не слеп. Мы знаем: без сомненья,

Немало женщин в нем, достойных поклоненья,

Однако же у них, на чистом их пути,

Толпы поклонников подобной не найти.

Отсюда выводы у нас не будут шатки:

Чтоб привлекать сердца, дают теперь задатки;

Нет обожателей лишь ради наших глаз,

И заплатить за все судьба заставит нас.

Так славою своей хвалиться перестаньте -

В ней мало ценности, как в маленьком брильянте,

И не гордитесь так вы прелестью своей,

Чтоб сверху вниз глядеть на остальных людей.

Когда бы зависть в нас была к таким победам,

Кто нам бы помешал идти за вами следом?

Да, не щадить себя - и можно доказать,

Что есть любовники, лишь стоит пожелать.

Так заведите их! Легко вам будет это -

Пленять при помощи подобного секрета

И без…

Сударыня! Оставим эту речь -

Уж слишком далеко нас может спор завлечь.

Давно б окончить я могла беседу эту,

Когда бы не пришлось мне ждать мою карету.

Прошу, сударыня, прошу вас! Боже мой,

Вам вовсе нет причин спешить сейчас домой!

Но только попрошу у вас я извиненья,

Вас в лучшем обществе оставлю, без сомненья.

Вы мне позволите?..

Как кстати ваш приход!

Альцест! Я удалюсь, чтоб написать записку, -

Позднее написать я не могу без риску.

Честь гостью занимать я вам передаю,

И это извинит невежливость мою. (Уходит.)

Я вам поручена, пока я жду карету.

Я рада этому! Скажу вам по секрету,

Что, право, для меня не удалось бы ей

Придумать ничего приятней и милей.

Иные сразу же, от первого мгновенья,

Влекут к себе сердца, внушают уваженье -

Так, в вас… в вас что-то есть, что сразу к вам влечет.

Вы для меня предмет участья и забот.

О, если б при дворе взглянули благосклонней

На ваши качества и ум разносторонний!

Но там не знают вас, заслуги не ценя,

Что вы, сударыня! И в чем моя заслуга?

Какая мной двору оказана услуга?

Что я блестящего такого совершал,

Чтоб от двора мог ждать награды и похвал?

Не все, к кому наш двор относится прекрасно,

Свершают подвиги. Здесь нужен случай, ясно,

А не было его у вас до этих пор,

Но ваши качества заметить должен двор!

Мы качества мои оставим, ради бога!

Ну что до них двору? Уж слишком было б много,

Чтоб стал зачем-то двор докапываться вдруг

До незамеченных достоинств и заслуг.

Достоинства в глаза бросаются порою.

Вас ценят многие, я этого не скрою.

Не дальше как вчера я слышала сама,

Что там, сударыня! Кого теперь не хвалят!

И, право, всех в наш век в одну корзину валят.

Все нынче велики, герои все кругом.

Коль нынче хвалят вас, не много чести в том:

Всех душат похвалой, и, лести не жалея,

В газетах говорят про моего лакея.^[59]

А мне хотелось бы, чтоб случай вам помог

И услужить двору нашли бы вы предлог.

Раз только вы не прочь, скажите - и машину

Без всякого труда для вас легко я сдвину.

Есть люди у меня, мне стоит намекнуть -

И облегчат они вам этот новый путь.

К чему, сударыня? Тот путь мне непригоден.

Поверьте: от оков я должен быть свободен.

Не создан я судьбой для жизни при дворе,

К дипломатической не склонен я игре, -

И мне не преуспеть средь челяди придворной.

Дар у меня один: я искренен и смел,

И никогда б людьми играть я не сумел.

Кто прятать мысль свою и чувства не умеет,

Тот в этом обществе, поверьте, жить не смеет.

Да, от двора вдали, на трудовом пути

Чинов и титулов, конечно, не найти,

Зато, лишившися надежды возвышенья,

Не надо нам терпеть отказов униженья.

Не надо никогда играть нам дураков,

Быть в восхищении от слабеньких стишков,

Не надо выносить от милых дам капризы,

Терпеть, когда острят пустейшие маркизы!

Отлично, двор тогда оставим в стороне,

Но чувства вашего коснуться дайте мне.

Открою прямо вам: мне тяжело безмерно,

Что вы свою мечту направили неверно.

Вы счастья стоите, и вы узнать должны,

Вот как, сударыня!.. Напомнить вам посмею,

Что, как мне кажется, вы очень дружны с нею?

Нет, больше выносить мне совесть не велит,

Как вы страдаете, душа за вас болит.

Я больше не могу - от вас скрывать не стану, -

Что подвергаетесь вы низкому обману.

Вот дружбы истинной все признаки тут есть;

Влюбленному всегда мила такая весть.

Пускай мы дружны с ней, но все равно повсюду

Я громко укорять ее в измене буду.

К вам вся ее любовь - притворство лишь одно.

Все может быть! Читать нам в сердце не дано,

Но вашей доброте как будто не пристало

Желать, чтоб в сердце мне сомнение запало.

Вы не хотите знать несчастья своего?

Не верьте ничему, вот только и всего.

Нет, но в таких делах сомнения жестоки,

Всего ужаснее догадки и намеки.

Я б одного хотел: пускай прольется свет;

Узнать всю истину - других желаний нет.

Что ж, если б только вы действительно хотели,

Я вам открою все, поедемте ко мне.

Удостоверитесь во всем вы и вполне.

Я доказательство дам верное измены,

И вы поверите в неверность Селимены,

Вам утешение найдется, может быть.

…видное лицо на первых представлениях… - В подлиннике - «sur lez bancs de théâtre». Места на скамьях, расположенных по обе стороны сцены, занимали аристократы.

…. - Впервые во Франции газету (Gazette) стал издавать врач Людовика XIII Теофраст Ренодо. Первый номер газеты вышел 30 мая 1631 г.

Автор:	Мольер Ж.
Категория:	Комедия


Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница