Блестящие женихи.
Предисловие

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Блестящие женихи. Предисловие (старая орфография)

РЕДАКЦИЯ П. И. ВЕЙНБЕРГА и П. В. БЫКОВА
С КРИТИКО-БИОГРАФИЧЕСКИМ ОЧЕРКОМ Е. В. АНИЧКОВА. ПРЕИСЛОВИЯМИ В ПЕРЕВОДЕ Ю. А. ВЕСЕЛОВСКОГО. ПРИМЕЧАНИЯМИ П. И. ВЕЙНБЕРГА И П. В. БЫКОВА И ПОРТРЕТОМ МОЛЬЕРА

ТОМ ТРЕТИЙ

Приложение к журналу "Нива" на 1913 г.

БЛЕСТЯЩИЕ ЖЕНИХИ.

(Les amants magnifiques).

Перевод Н. А. Брянского.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Король, стремящийся только к необыкновенным вещам во всем том, что он предпринимает, захотел устроить для двора развлечение, которое было бы составлено из всего того, что может дать сцена; чтобы осуществить эту обширную идею и связать столько разнородных вещей, его величество избрал в виде сюжета историю двух принцев-соперников, которые, проводя летнее время в долине Темпейской, где должно было состояться празднество пифийских игр, окружают молодую принцессу и её мать всевозможными любезностями.

-----

"Блестящие женихи" ставились только при дворе и могли, по замечанию Вольтера, иметь успех только там, благодаря тому, что они были способны развлекать зрителей и были написаны кстати. Мольер не заблуждался относительно значения этой пьесы и не поставил даже ее у себя в театре; это произведение было напечатано впервые после его смерти в издании Вино (Vinot) и Лагранжа. В 1688 году французские актеры пытались извлечь эту пьесу из забвения, в которое она впала; но после девяти представлений, очень мало посещаемых, они сняли ее со сцены. Данкур в 1704 году снова пытался, при помощи измененных интермедий, поставить на сцене "Блестящих женихов", но эта попытка, как и в 1688 г., не имела успеха.

"Принцессы Элиды", личность, которая в сущности, следуя справедливому указанию Вольтера, является только ловким человеком, имеющим право все говорить и пользующимся этим удачно и тонко, - и личность астролога. - Мольер, вставляя это последнее действующее лицо, желал посмеяться над очень распространенным верованием того времени, над судебною астрологией, над которой смеялись также Лафонтен и Фенелон.

Если верить некоторым комментаторам, Мольер в роли Эрифилии намекал на внучку Генриха IV и на её страсть к Лозену (Lauzun). По мнению Петито, "за год перед представлением "Блестящих женихов" Людовик XIV приказал этой принцессе отказаться от мысли - выйти замуж за её возлюбленного; через два месяца она в отчаянии видела, как его заключили в Пиньероль. Людовик XIV дал сюжет этой пьесы Мольеру; мемуары его эпохи единодушно подтверждают это; но предписывал ли он намекать на это? - в этом можно очень сомневаться. Естественно предположить, что король поручил автору написать комедию, где бы два принца состязались в умении ослепить и очаровать принцессу, и что Мольер, чтобы придать интерес столь скромному сюжету, представлявшему мало материала для пяти актов, прибавил эту любовь, изображение которой должно было иметь успех у присутствующого двора, знавшого всю эту интригу. Только одна внучка Генриха IV должна была страдать".

Проницательность Петито на этот раз изменила ему. Как бы ни был смел Мольер, можно ли вообразить себе, чтобы он отважился выставить на сцене, в присутствии всего двора, принцессу королевской крови? Как предположить, что король допустит это? Можно а на этот счет: "Хорошо известный характер Мольера был бы достаточным опровержением странного предположения, высказанного в приведенных нами строках; мы надеемся, что нет никого, кто, прочитав "Мизантропа" и "Тартюфа", не узнал бы, на ряду с высоким талантом, хорошого человека, с благородным сердцем. Заслуживал ли бы автор подобной оценки, если бы, злоупотребляя покровительством монарха, стал оскорблять несчастную принцессу, выставляя ее перед глазами всего двора, перед глазами всей Франции? Но есть еще более веский ответ на это предположение, обидное для Мольера: "Все это основано на анахронизме. Петито говорит, что "за год до представления "Блестящих женихов" Людовик XIV приказал принцессе отказаться от надежды выйти замуж за своего возлюбленного". Это объявление короля принцессе происходило только в четверг, 18-го декабря 1670 года, как утверждают современные анналы, именно - очень подробное письмо г-жи де-Севинье от 19-го декабря 1670 г. Между тем "Блестящие женихи" были поставлены на сцене, как мы указывали, 7 сентября 1670 года, т.-е. за три месяца до того времени, когда стали известны огорчение и страсть принцессы, а не через год. Поэтому невозможно, какими бы злыми ни были намерения Мольера, чтобы он намекал на эту интригу".

Чтобы восполнить историческую сторону интересующей нас пьесы, мы прибавим, что, по словам комментатора Бре, Гальяр, в своем "Похвальном слове Корнелю", первый заметил, что Мольер, вероятно, подражал в своих "Блестящих женихах" героической комедии "Don Sancho". На самом деле, Сострат, подобно дону Санчо, является героем, несмотря на его стесненные обстоятельства, питая страсть к принцессе, которая одинаково краснеет и от любви, внушенной ею, и от любви, испытываемой ею самою к неизвестному человеку. Наконец, как у дона Санчо, у Сострата два принца-соперника; ему приходится самому назвать одного из этих двух соперников, наиболее достойного руки принцессы. Этими двумя чертами ограничивается сходство двух произведений.

Базен справедливо называет "Блестящих женихов" - попурри из комедии, пасторали, пантомимы и балета, и указывает, по поводу создания подобного рода произведений, те подробности, которые, нам кажется, мы должны воспроизвести здесь, так как оне затрагивают одновременно историю театрального искусства и, в частности, - историю пьес нашего автора. "Мольер, - говорит Базен: - сочинив "Блестящих женихов", взял на себя обязанность, принадлежавшую скорее Бенсераду и вызывающую неверное толкование. Настоящий случай дает нам повод объяснить это. Придворные балеты составлялись из выходов, стихов и рассказов. "Выходы" были немые; на сцене показывались лица, которых поэт наделял характерами, костюмами и движениями, заставляя их в танце изображать действие. Программы или либретто, раздаваемые зрителям, давали понятие о том, кто были танцовщики и что они хотели выразить. Всегда прибавляли некоторые мадригалы, восхвалявшие лиц, которые должны были показаться в различных ролях, и вот это-то называлось "стихами", не произносившимися на сцене, не входившими в состав действия, так как их читали глазами или про себя в публике, - при чем актеры в этом не принимали участия, если не считать того, что они давали материал для этих стихов. Наконец существовали еще "рассказы": это были тирады и куплеты, исполнявшиеся действующими лицами не танцующими, большею частью - актерами, и относившиеся к сюжету каждого выхода. Бенсерад придумывал "выходы" и, слагая рифмованные "рассказы", как это делалось и до него, стремился придавать поистине новую манеру своим стихам. Он примешивал к ним всегда - с остроумием, часто - очень смело, общия черты между актером и изображаемым им лицом, делая иногда лестные, иногда пикантные сопоставления между танцовщиком, названным в программе, и ролью, ему назначенною. Конечно, это не было произведение высшого качества; но надо заметить, что автору особенно удавались подобные вещи, и в течение двадцати лет он варьировал, с необыкновенною удачею, шутки и топкия шалости, текст которых изменялся редко. Чтобы судить о том, что он мог сделать в этом роде, достаточно было видеть, сколько раз он с успехом восхвалял солидные достоинства маркиза Суакура или оправдывал уродство маркиза де-Жанлиса. Последним произведением этою рода, написанным тогда Бенсерадом, был "Королевский балет Флоры", исполненный в феврале 1669 г.; в одном рондо, обратившись к дамам, он объявил, что он покидает это ремесло. Мольер получил приказание заменить его; и в королевских развлечениях 1670 г., исключая только сюжета, придуманного королем, все, что видели и слышали, все, что читали, исходило от него. Вполне правдоподобно, что, как и все люди, отказавшиеся от своего дела, Бенсерад выказал себя завистником по отношению к своему преемнику и перед представлением посмеялся над двумя неудачными стихами, которые должны были быть пропеты в пасторали. Мольер отомстил за себя, пародируя в стихах, предназначенных для короля, ту форму, в которой его предшественник выражал обыкновенно похвалу; но он не, пытался подражать ему в эпиграмме. Придворные, как всегда, много смеялись, видя подделку под то, чему они привыкли аплодировать, и "Бенсерад оказался осмеянным в своей собственной области".