Чревовещатель.
Глава XXI

XXI

Рошвильская мэрия была довольно красивым зданием, почти новым, построенным по плану одного руанского архитектора. В бельэтаже располагались школа для мальчиков, квартира учителя и зала для заседаний муниципального совета. Нижний этаж был занят большим сараем. Около этого сарая находилась узкая и длинная комната, слабо освещенная маленьким окном с железной решеткой. В нее вела толстая дверь, снабженная крепким замком. Эта комната служила тюремной камерой, но никогда, вплоть до этого дня, ни один сколько-нибудь важный преступник не переступал ее порога. Ее серые стены видели всего лишь двух или трех бродяг да полдюжины беспокойных пьяниц. Вся мебель состояла из деревянной походной постели, стула и кружки.

Унтер-офицер зажег фонарь, отворил дверь в тюрьму и пропустил вперед Сиди-Коко.

-- Ложитесь тут, - сказал он, указав на кровать, - и постарайтесь заснуть... Мариго устроится на стуле и не будет спать. Жандарм знает только то, что ему приказано, а ему приказано следить за вами. Я же пойду к следственному судье. Когда ему заблагорассудится меня выслушать, за вами тотчас пришлют... Помните, что если ваша совесть чиста, то вам нечего бояться.

-- Моя совесть чиста, - с горечью возразил чревовещатель, - однако же я арестант, с меня не спускают глаз и, если бы вы надо мной не сжалились, то мне пришлось бы носить позорные наручники.

-- Но вы их не носили, - сказал унтер-офицер, - и обяжете меня, если не упомянете об этом при следственном судье.

-- О, будьте уверены, я вас не скомпрометирую.

Унтер-офицер вышел, запер за собой дверь, а ключ положил в карман. Чтобы дойти до дома мэра, ему нужно было только перейти через площадь. Жан-Мари отворил ему, протирая глаза. Этот молодой человек, ложившийся обыкновенно в девять часов, был в очень дурном расположении духа, вследствие того, что его разбудили за полночь.

-- Да когда же, наконец, все улягутся? - спросил он.

-- Меня это не касается, - сказал унтер-офицер. - Я пришел к следственному судье... Где он?

-- В своей комнате... в самой лучшей комнате! Весь дом из-за него перевернули вверх дном! Я вас сейчас проведу. Он там с сыщиком из Парижа. Ну и денек!.. Мало того: мне приказано в пять часов утра отвезти телеграмму в Малоне! Хоть совсем не ложись спать! Нет, слуга покорный! Если будет так продолжаться, пусть мне прибавят жалованье, не то я отправлюсь в Руан и поступлю там в половые... и сменю имя! Жан-Мари - деревенское имя... я назовусь Юженом...

-- Это меня не касается, - повторил унтер-офицер.

-- Разумеется... Вот дверь к судье. Если возможно, капрал, заканчивайте поскорее, пора спать.

Этот монолог Жан-Мари произнес, поднимаясь по лестнице в бельэтаж. Прибавим, что деревенский грум, держа свечу неловкой рукой, закапал стеарином ступени. Унтер-офицер тихонько постучался в указанную дверь.

-- Войдите, - было ему ответом.

Он отворил дверь и очутился перед судьей. Тот сидел за маленьким столиком, на котором были разложены акты, составленные письмоводителем, и письмо господина Домера к Жоржу Праделю. По другую сторону стола стоял Жобен. Следственный судья казался мрачным и озабоченным.

-- А, это вы, капрал? - сказал он. - Ну что?

-- Все, господин судья, исполнено в точности... Мы немного задержались, но это потому, что вы приказали взять его по окончании представления.

Жобен вздрогнул.

-- Итак, его взяли? - воскликнул он невольно.

-- Разумеется. Мариго стережет его в тюрьме при мэрии.

-- Оказал ли он сопротивление? Пытался ли бежать? - спросил судья.

-- О нет, нисколько! Он тих, как ягненок... очень удивлен, правда, и это понятно. Он, по-видимому, ничего не знает. Он отставной солдат, этот Сиди-Коко... Зуав... Спас своего офицера в Африке. У него есть медаль, и он, вероятно, честный человек...

-- Он! Честный человек! Что вы!..

-- Да, господин следственный судья, - возразил агент сыскной полиции. - Если бы у него было на совести два убийства и триста пятьдесят тысяч франков в кармане, то он не стал бы ждать жандармов... он был бы уже далеко.

Не отвечая Жобену и обращаясь к унтер-офицеру, судья продолжал:

-- Расскажите все подробно.

Жандарм изложил все, что нам уже известно, умолчав лишь о наручниках. В заключение он сказал, что арестант желает немедленно предстать перед тем, кто может одним словом вернуть ему свободу, и прибавил:

-- Прикажете его привести?

Судья покачал головой.

-- Не сейчас, - ответил он, - и у меня есть на это свои причины, но я допрошу его завтра, или, лучше сказать, сегодня утром, не здесь, а в замке... Я полагаю, что у меня есть средство заставить его признаться, если он виновен, и в минуту ужасного испытания я прочту истину в его глазах.

-- Могу ли я, господин следственный судья, увидеть арестанта? - спросил полицейский.

-- Нет! - возразил судья. - Я полностью доверяю вам, Жобен, вы это отлично знаете, и мой отказ не может вас оскорбить. По причинам, которые вам будут скоро известны, мне нужно, чтобы никто не общался с обвиняемым... Отдайте приказание жандарму, наблюдающему на арестантом, не отвечать ни на какие его вопросы.

-- Будет исполнено, господин судья, - ответил унтер-офицер.

-- Вы же приходите ко мне за приказаниями в пять часов утра.

-- Слушаю, господин судья.

Жандарм поклонился и вышел из комнаты. В коридоре он увидел Жана-Мари, который дремал, сидя на корточках. Слуга проснулся и спросил печальным и в то же время сердитым голосом:

-- Когда же этому настанет конец?

Деревенский грум получил неизменный ответ:

-- Это меня не касается...

-- Господин следственный судья, - сказал Жобен, - я намерен проститься с вами... Буду к вашим услугам в пять часов утра, но если понадоблюсь вам раньше, то меня можно найти в трактире "Яблоко без зернышек".

-- Мне вы нужны сейчас, - возразил судья. - Сядьте, возьмите перо и пишите...

-- Что писать?

-- Телеграмму начальнику сыскной полиции, в двух экземплярах, в полицейскую префектуру и к нему на квартиру, для того чтобы он, не теряя ни минуты, отправился в Гранд-отель, выяснил там, куда подевался Жорж Прадель и тотчас телеграфировал мне...

Жобен уже строчил пером по бумаге.

-- Хорошо, - произнес последний. - В пять часов утра эту депешу отвезут в Малоне... Мы можем получить ответ раньше девяти. Прощайте, Жобен. Я вам советую немного отдохнуть, потому что, как я предвижу, завтрашний день будет утомительным...

-- Меня ничто не утомляет, - возразил агент. - Я железный... Этого требует мое ремесло.

Направляясь в трактир, полицейский говорил самому себе:

свое имя Жану Поке? Зачем он забыл портсигар в своей комнате? Почему не сжег письмо от дяди? В голову лезут страшные мысли... Ну, да нечего теперь об этом думать. Завтра будет виднее!