Раскаяние.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раскаяние. Глава V. (старая орфография)

V.

Когда юный м-р Бартер давал себе труд подумать, то по многим причинам чувствовал себя неловко. Необходимо для правильного хода этой истории вернуться немного назад и посмотреть, что делал м-р Бартер на другой день после совершения преступления. Молодой человек чувствовал, что не может позволить себе откровенное обсуждение своего поступка, да и избегал называть его по имени.

Восемь тысяч фунтов такая сумма, что большинству людей показалась бы соблазнительной. Юный м-р Бартер никак не нашел бы ее соблазнительной в преступном смысле (хотя еслибы он принял во внимание только свой взгляд на вещи, то во всяком случае позавидовал бы человеку, располагающему без помехи такою суммой), еслибы не был как раз в этот самый момент в очень стесненных обстоятельствах. Мясистые, но красивые пальцы м-ра Бартера слишком усердно обращались с картами. Эти пальцы были особенно ловки на взгляд и казались даже как-то излишне развязными, когда он занимался любимым своим занятием. Опытные люди с величайшим вниманием следили при этом за его руками. Открытые и приятные манеры м-ра Бартера и его веселая улыбка, открывавшая безупречные зубы, казались самыми добродушными для доверчивых людей. Даже не особенно доверчивые, прислушиваясь к его безпечному, ясному смеху и видя, как трясутся его плечи от удовольствия, склонны были видеть в нем честного, откровенного малого. Его громкий голос, откровенный, раскатистый смех, жаркая, манера пожимать и трясти руку знакомым, кладя другую им на плечо, и его сияющая, неизменная улыбка не только обезоруживали подозрение, но делали его просто нелепым. Но юный м-р Бартер привык водиться с людьми, которых опыт сделал наблюдательными, и этим последним его ловкие, красивые пальцы, с помощью которых он распоряжался орудиями, употребляемыми в игре, казалось, оправдывали неизменное и зоркое внимание. Пальцы обращались с картами так нежно, точно любили их, точно с колыбели привыкли держать их в руках. Кончики пальцев заворачивались вверху, а ногти загибались книзу: осязание, очевидно, было развито в высшей степени; руки явно принадлежали игроку, - в этом нельзя было ошибиться.

Главная причина огорчений молодого человека может быть легко и кратко изложена. Пачка, оброненная у него злополучным Бомани, состояла, как нам известно, из стофунтовых банковых билетов. Такие билеты хотя и представляют значительную сумму, но легко размениваются во всех цивилизованных странах мира, когда приобретены честным способом, и только с величайшим риском и огромной потерей, когда приобретены безчестно. Билет в пять фунтов может пройти через десятки рук прежде, нежели банк секвеструет его. Десятифунтовые уже труднее сбываются в таких случаях, как вам скажут опытные люди. Двадцатифунтовые зорко сторожатся. Пятидесятифунтовые положительно опасно пускать в ход, когда они приобретены темным путем. Сотенные же, иначе как по истечении очень значительного времени, пустить в ход решительно невозможно; а что касается тысячафунтового билета, то человеку также почти легко украсть белого слона, как и такой билет, кроме того разве, что ему ничего не будет стоить держать его при себе, если вы считаете ни за что трепет душевный и нервный - что, конечно, не безделица, - в котором неизбежно живет человек, присвоивший себе чужую собственность.

Итак, м-р Бартер, имея в руках восемь тысяч фунтов стерлингов наличными деньгами, подлежал, еслибы был открыт, каторжной работе и не мог истратить ни единого фартинга из безчестно приобретенных им денег. Опыт ежечасно доказывает, что на свете есть много людей, которые так мало дорожат самоуважением, что готовы продать его за шиллинг, за рюмку водки, за слово. Но вряд ли найдется такой потерянный человек, который пожертвует самоуважением даром. Ну, вот эту самую нелепую сделку юный м-р Бартер и совершил, когда успел обдумать дело.

Он никогда не любил особенно чтения; жизнь свою он посвящал иного рода занятиям, которые находил более привлекательными, нежели мирные литературные поля и пажити. Однако ему смутно припоминалась одна старинная сказка, которую, быть может, рассказала ему нянюшка, когда он был ребенком, или же он прочитал ее в школе, мальчишкой; но в ней рассказывалось про человека, который владел большим сундуком с деньгами, пошел однажды взглянуть на них и нашел, что его казна превратилась в сухие листья. Точно такое превращение совершилось и с восемью тысячами фунтов, когда они выпали из рук человека, который бы мог сделать из них честное употребление. Нельзя было вновь обратить высохшие листья в звонкое золото, но как ни были безполезны для него теперь эти клочки бумаги, они все же сохраняли свое скрытое могущество, и в руках честного человека или храброго негодяя могли бы превратиться в золотую эмблему могущества и власти. Но он не был ни этим честным человеком, ни тем храбрым негодяем, и деньги эти стали для него в некотором роде дьявольски-соблазнительным фетишем. Оне не пробыли у него в руках и двух недель, как он по раз собирался сжечь их просто из злости, что не может ими воспользоваться.

Он слышал, конечно, о бегстве Бомани и о банкротстве старинного торгового дома. Люди много толковали об этом в первое время, и сам он слушал и принимал участие в соображениях о том, куда мог уехать Бомани и какими способами ему всего выгоднее сбыть с рук эти деньги. Сначала это было несколько тяжело для его нервов. Раз Бомани покорился позору и обратился в бегство, ничто не указывало на связь юного м-ра Бартера с потерей восьми тысяч фунтов, но не менее нужна была храбрость и известная доля нахальства, чтобы самому разговаривать об этом деле. Когда человек хранит совсем невинный секрет, то все-таки часто бывает, как известно почти каждому, что случайные слова и вполне нечаянные взгляды кажутся ему намеками на его тайну. Что же тогда, когда открытие тайны грозит стыдом и каторжной работой? Может ли быть истинно храбрый человек вором? не храбрость ли лежит в основе всякой мужественной чести, всякой здравой честности, всякого истинного самоуважения? Между ворами существует большая разница в темпераментах, без сомнения, как и между всякими другими людьми, но главный тон всех мыслей безчестного человека - это страх.

Мы уже знаем, что молодой человек был игроком. Он был членом одного из тех клубов, которые являются одним из благодеяний новейшого общества, - куда люди приходят не для беседы, и не для того, чтобы пообедать, и не по одной из тех обычных и скромных причин, которые привлекают людей в клубы, но просто и единственно для того, чтобы выигрывать друг у друга деньги. То была мошенническая компания на акциях, к которой принадлежал юный м-р Бартер. От поры до времени попадался новичок, приходивший с туго набитым кошельком и уходивший налегке. Единственным преимуществом таких корпораций является то, что оне собирают в один центр хищных птиц, которые в противном случае разбойничали бы в разных местах.

Курьезен был контингент этого клуба: члены его набирались в самых разнообразных слоях общества: два или три титулованных лица, двое или трое представителей высшого торгового мира, согласились по какой-то непостижимой причине удостоить своей подписью красиво переплетенный томик с правилами, которыми руководятся в таких корпорациях или которые, вернее сказать, придуманы для отвода глаз. М-р Бартер сходился там за зеленым столом с молодыми людьми - очень, правда, молодыми, которые со временем должны были носить титул или владеть большими поместьями. Он встречал там также людей своего сорта, довольных, что принадлежат к тому же клубному обществу, как и люди, известные на скаковом гипподроме или посещающие раззолоченные великосветские салоны. Он неустанно хвастался своим клубом и публикой, какую он там встречает. Всю свою частную корреспонденцию он вел из него и большую часть времени проводил в нем.

К тому времени, как катастрофа постигла безразсудного и малодушного Бомани, юный Бартер проиграл членским собратьям больше, чем был в состоянии заплатить. Закон - необходимая принадлежность всякого человеческого общества. Даже шайка разбойников не может обходиться без него. На долги вне клуба члены смотрели, конечно, сквозь пальцы, но долг члену клуба был по-истине жернов осельный за вые человека, и он неизбежно должен был пойти ко дну.

или менее ювелиром. Он часто приносил с собой в кармане коллекцию довольно дорогих каменьев и показывал их своим коротким приятелям с безпечностью человека, привыкшого обращаться с дорогими вещами. Он никогда не нуждался в деньгах, отлучался иногда из Лондона на день или на два и ничем ровно не занимался, кроме игры в карты.

Юный Бартер был очень высокого мнения о хитрости и ловкости этого джентльмена. Он не особенно верил в его честность и считал его - вполне основательно, как показали последствия - знакомым со всеми тайнами новейшого негодяйства. Юный Бартер, встретив его раз вечером в клубе в то время, как исчезновение Бомани составляло еще предмет всеобщих разговоров, заговорил об этом тоном опытного знатока.

- Послушайте-ка, Штейнберг,--сказал он своим открытым и приветливым тоном, - предположим, что вы подтибрили эти билеты, что бы вы сделали с ними?

Быть может, м-р Штейнберг разсердился за форму этого вопроса. Как бы то ни было, а только он отвечать довольно язвительно:

- Предположим лучше, что вы подтибрили их?

- Чорт побери! - сказал он: - как можете вы понимать это в таком смысле! Но, - прибавил он с полу истерической храбростью, - предположим, что вы, ну или я, или кто-нибудь вообще утаил эти билеты... что бы он с ними сделал? Вы, я или кто другой?

М-р Штейнберг попивал лимонад - он пил этот прохладительный напиток круглый год и ничего другого не пил, пока не кончал играть в карты - и, попыхивая дымком сигары и глядя юному Бартеру прямо в лицо, закивал, улыбаясь, головой, с странной смесью юмора и внушительности:

- Пошлите его ко мне, - сказал он удивительно ласково: - и я научу его, как поступать.

- Но ведь это опасно? - отвечал Бартер, выказывая белые зубы несколько принужденно и растерянно.

- Вот не подумал бы, что это по вашей части! - засмеялся Бартер.

Он старался говорить шутливо, но сам сознавал, что смех его принужденный и что голос, которым он все это говорит, неестественный, и от души пожалел, что заговорил на эту тему.

- Почему бы и нет? - ответил Штейнберг.

Он прихлебывал лимонад и пускал кольца дыма одно за другим с привычной ловкостью, не спуская блестящих немецко-еврейских глазок с Бартера. Быть может, он хотел что-то выразить этим взглядом, а быть может и нет. И юный Бартер все более и более сожалел, что затронул этот вопрос при Штейнберие. До этой поры он чувствовал себя достаточно несчастливым, но после того деньги эти стали для него невыносимым бременем. Он часто встречал Штейнберга и принуждал себя к шумной веселости в его присутствии. Из боязни показаться унылым и подавленным, он говорил о своем покойном отце такия вещи, которые лучше было бы не говорить, и ему казалось, что Штейнберг зорко наблюдает за ним.

он терял терпение и настоятельно стал заявлять, что более ждать не намерен. Раз вечером, когда несчастный негодяй играл отчаяннее обыкновенного и вновь проиграл очень много, Штейнберг последовал за ним по выходе из клуба. Было поздно и улица была совсем пуста.

- Неладно дело, Бартер, - сказал Штейнберг, хлопая его по плечу, когда они шли рядом.

- Сам знаю, что неладно, - отвечал тот как можно безпечнее.

- Знаете, что я вам скажу, - объявил Штейнберг, пыхтя своей вечной сигарой и уставляясь глазами прямо в лицо Бартера, освещенное фонарем, около которого они в этот момент проходили. - Знаете, что вам следует сделать? найти человека, который знает м-ра Бомани.

Потрясение, причиненное Бартеру этими неожиданными словами, можно сравнить с внутренним землетрясением.

- Вам необходимо это сделать, - спокойно проговорил Штейнберг.

- На что вы намекаете? - заикался Бартер, но его спутник, более опытный и хладнокровный негодяй, презрительно перебил его:

- Вы знаете, где эти деньги, - сказал он: - почему вы ими не воспользуетесь?