Никогда еще не улетали
Радости бесследно от меня;
Сердце новой сладостью питали,
Дух воспоминанием пьяня;
Благодарен памяти отрадной,
Процветал я скорби вопреки,
В юности лозою виноградной
С миром увенчав свои виски.
Трепетно внимательный читатель
Нежных щек и голубых очей,
Грезил задушевнее мечтатель
В леденящем сумраке ночей;
А когда в разлуке с Клерхен милой
Пилигрима мучила тоска
И с такой целительною силой
Соловей мне пел издалека,
Утешала жизнь меня улыбкой,
Обнадежив множеством примет;
Не прельщал Амур мечтою зыбкой,
Не поил дурманом Ганимед.
Так что солнце для меня не гасло,
Ветерки ласкались в тишине;
Приближались образы ко мне.
Льнут ко мне венерины голубки
С новыми венками за игрой;
Наливные гроздья, словно кубки,
Мне сулит любвеобильный рой;
Приобщают к дивным совершенствам
Поцелуи граций, ласки муз;
Упоен божественным блаженством,
С божеством я заключил союз.
Как, однако, щеки пламенеют,
Если вновь передо мной возник
Там, где тучи к вечеру темнеют,
Страстотерпца величавый лик[253],
Потому что этого светила,
Вольного среди других светил,
Небо светом вечным не прельстило,
Ад кромешной тьмой не укротил.
Так изнежен я судьбой моею,
Что совсем я мужества лишен;
Я перед опасностью слабею,
Выпадом враждебным устрашен.
Мне Любовь капризно потакала,
И моя лукавая судьба
Воспитав покорного раба.
Посохом пастушеским играя,
Юноша копьем не потрясал.
Как чужда мне пляска боевая!
Только в хороводах я плясал.
Обойденный роковым величьем,
Я не рисковал собой в бою,
Потому что в обществе девичьем
Проводил доселе жизнь мою.
Если хочешь ты внушить мне, Парка,
Что заклятью пылкому дано
В чаянье мгновенного подарка
На твое влиять веретено,
Осчастливить можешь миллионы,
У меня отняв мой мнимый рай;
Ниспошли мне скорбь, даруй препоны,
Лишь духовной силы мне придай.
Я бы разжигал огонь алтарный,
Слыть счастливцем я тогда бы мог,
Радостный, свободный, лучезарный,
Духом закален среди тревог;
Но когда ответишь ты отказом,
Пережить не в силах я стыда;
Ибо жизнь моя - не жизнь тогда.
«Немецкий Меркурий», апрель 1791 г.).