Испанские братья.
Часть первая.
III. Меч и ряса.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть первая. III. Меч и ряса. (старая орфография)

III. 

Меч и ряса.

Дон Мануэль-Альварец в течение нескольких дней оставался в Нуэре, как называли полуразрушенный замок в Сиерра-Морене. Долорес за это время вынесла много мук, в своих стараниях доставить необходимые удобства не только самому важному и требовательному гостю, но и привезенной им многочисленной свите, в числе которой, кроме четырех слуг, состоявших при нем, было двадцать человек вооруженных всадников;-- вероятно в виду небезопасного путешествия по этой дикой стране. Дон-Мануэль, равно как и его свита, вряд ли находил особое удовольствие в пребывании здесь, но он считал долгом иногда посещать имение осиротелых племянников, чтобы убедиться, что оно находится в порядке. Может быть из всех собравшихся здесь только один, достойный брат Себастиан, чувствовал себя довольным. Это был добродушный, любивший хорошо пожить монах, лучше образованный и воспитанный чем большинство членов его ордена; он любил хорошо поесть, выпить и поболтать; питал склонность к легкой литературе и был врагом всякого личного безпокойства. Он был доволен улучшенной едой в замке, по случаю приезда дона Мануэля; кроме того он успокоился в своих естественных опасениях, что опекун его воспитанников останется недоволен их успехами. Он скоро увидел, что дон Мануэль вовсе не гнался за тем, чтобы сделать ученых из своих племянников: он только желал, чтобы через два или три года они были подготовлены для поступления в университеты,-- Комилутума, или Саламанки, где они должны были оставаться до тех пор, пока не будут устроены в армии или церкви.

Что касается до Жуана и Карлоса, то детский инстинит говорил им, что дядя не питал к ним особенной нежности. Жуан очень боялся,-- что оказалось совершенно напрасным,-- подробного допроса о его успехах; между тем Карлос, повидимому трепетавший перед дядей, в глубине души почувствовал к нему презрение, потому что тот не знал по латыни и не мог повторить баллад Сида.

На третий день своего посещения, в полдень после обеда, дон Мануэль с торжественным видом занял место в большом резном кресле, стоявшем на эстраде в конце залы и позвал к себе племянников. Он был высокий, сухощавый человек, с узким лбом, тонкими губами и остроконечной бородой. На нем был костюм из тонкого гранатового цвета сукна, отделанный бархатом; все в нем было богато, красиво и в хорошем вкусе, но без роскоши. У него была сановитая манера, может быть несколько напыщенная, как у человека, желающого произвести впечатление, и это ему удавалось, судя по его успеху в жизни.

Сперва он обратился к Жуану серьезным тоном, напомнив ему, что, благодаря неблагоразумию его отца, у него ничего не оставалось, кроме этого полуразрушенного замка с небольшим клочком каменистой земли; причем глаза мальчика заблестели, он крепко сжал губы и пожал плечами. После того дон Мануэль стал распространяться о благородной военной карьере, представляющей верный путь к славе и богатству. Эти слова произвели более приятное впечатление на племянника, и подняв глаза он быстро проговорил: "Синьор дядя, я рад быть солдатом, подобно моим предкам".

- Хорошо сказано. И когда ты выростешь, я употреблю все мое влияние, чтобы ты получил хорошее назначение в армии его императорского величества, я надеюсь, что ты поддержишь честь твоего древняго имени.

- В этом вы можете быть уверены,-- сказал с чувством Жуан.

После того он поднял голову и быстро добавил:

- Кроме своего имени Жауна, отец дал мне еще имя Родриго, которое носил Сид Диаз, Кампеадор, намереваясь конечно...

- Молчи, мальчик! - прервал дон Мануэль своего племянника на этих, сказанных от чистого сердца, словах, также мало думая об этом, как крестьянин, раздавивший ногою светляка.-- Никогда тебя не думали называть в честь Сида и его пустых басен. Отец, конечно, дал тебе имя одного из своих безумных товарищей, и чем меньше говорить об этом, тем лучше.

- Друзья моего отца должны быть хорошие и благородные люди,-- гордо отвечал Жуан, почти вызывающим тоном.

- Юноша,-- сказал строго дон Мануэль, подняв брови, как бы удивленный его смелостью,-- ты должен научиться держать себя скромно и вежливо в присутствии старших. - После того он с гордым видом отвернулся от него и обратился с следующими словами к Карлосу: - Я с удовольствием слышал, племянник, о твоих успехах. Брат Себастиан говорит, что у тебя восприимчивый ум и хорошая память. Кроме того, если я не ошибаюсь, удары мечем не в твоем вкусе, как у твоего брата. Служение святой Матери церкви подойдеть тебе, как хорошо сшитая перчатка; и я должен сказать тебе, мальчик, и ты уже достаточно велик, чтобы понять меня, что это отличная служба. Духовные хорошо едят и пьют хорошо... духовные спят мягко; они проводят время, перебирая золото, которое другие добывают своею кровью и потом. Для тех, у кого есть поддержка в верху и которые хорошо тасуют свои карты, всегда найдутся жирные приходы и пребенды, а кто знает... может и епископства в конце концов, с ежегодным доходом, по крайней мере, в десять тысяч золотых дукатов, которые можно сберечь или прожить, или дать в займы, как лучше понравится.

- Десять тысяч дукатов,-- воскликнул Карлос, который все время смотрел удивленными глазами в лицо своего дяди, едва веря тому, что слышал.

- Да, мой сын; это самое меньшее. Архиепископ севильский получает каждый год более шестидесяти тысяч.

- Десять тысяч дукатов! - повторил шепотом совсем ошеломленный Карлос. - На это можно снарядить корабль.

- Да,-- сказал дон Мануэль, весьма довольный сметливостью в денежных делах, столь рано обнаруживаемой его племянником.-- Это прекрасная мысль, мой сын. Хороший, зафрахтованный в Ивгдию корабль, с надлежащим грузом, вернет тебе твои дукаты хорошо расдушенными ты думаешь насчет церкви?

Карлос был еще слишком ребенокь, и потому он отвечал только: - Если вы желаете, синьор дядя, то я готов с охотою.

Таким образом будущая судьба Жуана и Карлоса была решена; причем, вопреки обычаю времени, еще были приняты во внимание их вкусы и способности.

Когда братья остались наедине, Жуан сказал: - Вероятно Долорес молила за нас Богоматерь. Я ничего не желаю лучшого, как назначение в армию. Я наверное совершу какой нибудь подвигь, например как Альфонс Вивес, взявший в плен герцога Савсонского; я добьюсь славы и повышения, и потом явлюсь к дяде и буду просить руки донны Беатрисы, находящейся под его опекой.

- А я... если я поступлю в церковь, мне никогда нельзя будет жениться,-- сказал печальным тоном Карлос, смутно сознавая, что его брату выпало на долю нечто такое, чего ему никогда не достигнуть.

- И не надо,-- сказал с уверенностью двенадцатилетний мальчик. - Ты всегда у меня останешься, Жуан. И я буду копить все то золото, которое, по словам дяди, так легко достается духовным, чтобы купить потом корабль.

- Я буду также копить, и мы когда нибудь вместе отправимся. Я буду капитаном судна, а ты попом, Карлос.

- Но неужто духовные так быстро богатеют? Наш деревенский поп должен быть очень беден, потому что, как говорил мне Диего, он взял плащ у старого Педро, когда тот не мог уплатить за похороны своей жены.

- Он должен стыдиться, старый коршун. У нас с тобою, Карлос, по пол-дукату; выкупим его назад.

- Поп не столько беден, как жаден,-- сказал Жуан.-- Но какой бы он там ни был, и думать нечего, чтобы ты сделался нищенствующим монахом. Только простолюдинов назначают деревенскими попами. Ты получишь какое нибудь хорошее место, стараниями дяди. А он съумеет пристроить тебя, потому что ловко устроил свои собственные дела.

- Отчего он богат, тогда как мы бедны, Жуан? Откуда он добыл свои деньги?

- Святые знают про то. Он на правительственной службе, кажется по части налогов, он скупает их, а потом опять продает.

И так эти дети мечтали о будущем, которое ничего не имело общого с их грезами.

Казалось вероятным только одно - этот бравый, прямодушный мальчик, никогда в жизнь свою никого намеренно не обидевший и готовый разделить с бедняками свою последнюю монету, в конце концов будет обращен в одного из тех зверских солдат, которые истребляли поголовно целые племена мирных индейцев и сравнивали с землею фламандские города, посреди ужасов, от которых и теперь еще делается страшно. А еще хуже того,-- это невинное, прелестное дитя, стоящее около него, подпадет влиянию такой системы воспитания, которое убьет в нем всякое чувство правды, развратит все его нравственные наклонности и сделает недоступным всякое естественное, здоровое наслаждение жизнью, в замен которого ему будет предоставлен легкий доступ во всему унизительному и порочному. Она разовьет властолюбие в сильной натуре, алчность - в слабой, и одинаково, как в той, так и другой - неправду, лукавство и жестокость.