Испанские братья.
Часть вторая.
II. Друг при дворе.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть вторая. II. Друг при дворе. (старая орфография)

II. 

Друг при дворе.

Прямодушному, не способному к скрытности, дон Жуану Альварец теперь часто приходилось носить маску. Если он желал оставаться в Севилье и избегнуть тюрьмы инквизиции, то ему ничего более не оставалось, как словом и делом показывать свою преданность католической церкви и ненависть к ереси.

С каждым днем он должен был все более и более, подчиняться этой необходимости. Он утешал себя только тем, что все это делалось ради его брата. Где были та правда и свобода, о торжестве которых для его родной земли мечтал он! Достаточно было одного дня, чтобы разбить эти надежды. Точно по заранее условленному сигналу, почти в один момент, главнне вожаки протестантства, в Севилье, Вальядолиде и других местах Испании, были схвачены и брошены в тюрьму. Все это было сделано тихо, неуклонно, в величайшем порядке. Почти все люди, имена которых оба брата произносили с любовью и уважением, были теперь безпомощными узниками. Реформированная церковь Испании не существовала более, или скрывалась в заточении.

Дон-Жуан никогда не узнал, откуда брала свое начало та буря, которая разметала эту кучку верных. Очень возможно, что руководители инквизиции уже давно наметили свои жертвы и только ждали удобного момента, чтобы овладеть ими.

Дон-Жуан, сердце которого еще так недавно было полно светлых надежд, теперь в отчаянии склонил голову. Он уже более не верил в возможность свободы и в силу истины. По своим внутренним убеждениям он оставался лютеранином и признавал все учения новой веры. Но та жизненная сила, которая одухотворяла для него эти учения, ослабела в его глазах.

В начале он лелеял еще надежду, что брат его не заключен в секретной тюрьме инквизиции, потому что арестованных было такое множество, что городския и монастырския тюрьмы переполнялись ими и их помещали даже в частные дома. Можно было предполагать, что и Карлос помещен таким же образом. Тут представлялось больше возможность поддерживать сношения с ним и облегчить его положение, чем в мрачных стенах Трианы. Кроме того, можно было устроить его побег.

Но неутомимые розыски Жуана убедили его, что брат его находится в стенах самой "Santa Casa" {Святого Дома,-- так называлась тюрьма инквизиции.}. Он содрогался при мысли о его настоящих страданиях и о том, что ему предстоит в будущем, потому что в этой особой тюрьме помещались только самые важные преступники.

Он нанял себе комнату в одном из предместий Трианы, отделенном рекою от города, с которым оно сообщалось посредством моста, устроенного на лодках. Главною причиною, побуждавшею его к такому выбору помещения, была надежда увидеть своего брата среди измученных, мертвенного вида лиц, иногда показывавшихся ради света и воздуха в решетчатых окнах тюрьмы, выходивших на реку. Много томительных долгих часов Жуан проводил в ожидании возможности взглянуть на любимое лицо. Но все было безуспешно.

Иногда он отправлялся в город, но не ради одной донны Беатрисы. Он направлялся в великолепный собор и ходил взад и вперед по массивной колоннаде, уцелевшей еще со времен римлян и пережившей века магометанского вдадычества. Здесь можно было встретить множество купцов в разных костюмах и разных национальностей, заключавших свои сделки. Здесь часто можно было видеть дон Жуана в горячем разговоре с одним евреем, с крючковатым носом и пронизывающими черными глазами.

Исаак Озарио, или вернее - Исаак бен-Озарио, бых известный ростовщик, часто снабжавший деньгами сыновей дон-Мануэля, за весьма высокие проценты, в виду большого риска подобной операции. Еврей не прочь был "одолжить" также и дон Жуана на известных условиях. Он понимал, для какой цели требовались его деньги. Он был христианин только по названию, потому что иначе он не мог бы жить на испанской земле.

Озарио доставляло большое удовольствие сознавать, что сами христиане заключают в тюрьмы, жгут и мучают друг друга. Это напоминало ему великие дни в истории его народа, когда Бог поселял смятение среди полчищ врагов и они подымали руку друг против друга. Пусть язычники пожирают друг друга, что до этого потомству Авраама. Поэтому и дон-Жуан нашел в нем человека, готового пособить ему. В начале он брал у него довольно значительные суммы под залог фамильных драгоценностей, привезенных им из Нуэры; потом ему пришлось заложить и это последнее наследие своих отцов.

Жуан подкупил главного тюремщика инквизиторской тюрьмы, чтобы тот доставлял всякия возможные удобства его брату. Гаспар Беневидеа отличался жестокостью и жадностью; но Жуану ничего более не оставалось как довериться ему, и надежде, что хотя незначительная часть того, что он давал, дойдет до узника. Но ему не удавалось получить никаких сведений о своем брате от Беневидеа, который, подобно другям слугам инквизиторов, был связан тяжелою клятвою, не открывать ничего, что происходило в стенах тюрьмы.

Он подкупил также нескольких из клевретов и слуг всеиогущого инквизитора Мунебраги. Он надеялся также добиться свидания с этим всесильным человеком, думая повлиять на него при помощи денег.

В виду этого, чтобы добиться аудиенций, он направился однажды вечером в великолепный парк, окружавший Триану, где и ждал Мунебрагу, который должен был скоро возвратиться с прогулки по Гвадаликивиру.

Вот крики толпы на берегу реки возвестили о приближении Мунебраги. Одетый в дорогие шелка, разукрашенные драгоценными камнями, и окруженный целым двором из духовных и светских приближенных, сеньор инквизитор вышел на берег из роскошной, обитой пурпуром галеры. Дон-Жуан тотчас приблизился к нему и просил об аудиенции. Хотя он держал себя с почтением, но без той униженности, к которой за последнее время привык Мунебрага. По этому министр инквизиции гордо отвернулся от него и сказал: - Теперь не время говорить о делах, сеньор. Я устал и нуждаюсь в отдыхе.

В этот момент из окружавшей его группы вышел францисканский монах и с низким поклоном приблизился и инквизитору.

- С вашего милостивого дозволения, сеньор,-- сказал он,-- я переговорю с кавалером и сообщу его просьбу вашему святейшеству. Я имею честь бьггь знакомым с его семейством.

- Как хочешь, фра,-- отвечал человек, привыкший посылать людей на костер и пытку, хотя по его мягкому добродушному голосу никто бы и не заподозрил этого.-- Но смотри,-- продолжал он,-- не запоздай и не потеряй своего ужина, хотя тебя, как и других сынов св. Франциска, нет надобности предостерегать против чрезмерного угнетения плоти. Францисканец подошел к Жуану и тот увидел знакомое ему с детства широкое, добродушное лицо.

- Фра-Себастиан! - воскликнул он в изумлении.

- К услугам вашим, сеньор дон-Жуан. Позвольте мне не надолго воспользоваться вашим сообществом.

Они повернули в сторону, а инквивитор, в сопровождении своей свиты, направился в ту часть Трианы, где царила самая безумная роскошь; другая её половина была царством самой утонченной демонической жестокости.

- Немножко потише, прошу вас, сеньор. Вон то окна открыто. Я здесь только в качестве гостя.

- У каждого свой вкус,-- сказал сухо Жуан, сшибая ногою какой-то редкостный цветок.

- Осторожнее, сеньор и ваше сиятельство; господин инквизитор очень гордится своими кактусами.

- Тогда, ради самого Бога, уйдем куда-нибудь подальше от его владений.

- Отдохните, сеньор, в этой красивой беседке на берегу реки.

Жуан со вздохом сел на подушку беседки, фра-Себастиан - около него.

- Сеньор инквизитор принял меня со всею вежливостью,-- начал он,-- и желает, чтобы я оставался при нем. Он питает любовь к литературе.

- Вот как! Это делает ему честь,-- отвечал с горькой насмешкой Жуан.

- Он особенный любитель божественного искусства поэзии.

Конечно, никакая истинная поэзия не могла существовать в этом ужасном месте. Но гонитель мог покупать рифмованную лесть, которая удовлетворяла его. Он находил удовольствие в рифмованных звуках мягкого кастильского языка; они ласкали его ухо, подобно тому, как красивые цветы и веусная еда удовлетворяли другия чувства.

- Я посвятил ему,-- продолжал с должною скромностью фра-Себастиан,-- небольшое произведение моей музы - сущие пустяки о подавлении ереси; причем я уподобил сеньора инквизитора Архангелу Михаилу, поразившему дракона. Вы понимаете меня, сеньор?

Жуан понял достаточно и едва удержался, чтобы не сбросить в реку несчастного рифмача. Он научился сдержанности за последнее время. Но его слова звучали презрением, когда он сказал:

- Вероятно, он угостил вас за это хорошим обедом.

Фра-Себастиан, однако, не желал обижаться.

- Он остался доволен моим слабым усилием и допустил меня в число своей блестящей свиты,-- продолжал он.-- Если не считать то развлечение, какое доставляет ему мой разговор, то от меня не требуется никаких услуг.

- И так вы облечены в пурпур и тонкое полотно и пируете каждый день,-- отвечал с явным презрением Жуан.

- Вы смеетесь надо мной, сеньор дон-Жуан, как и в былые времена.

- Богу известно, как мало у меня поводов к веселью. В те былые времена, фра, мы с вами мало дружили; да и неудивительно, потому что я был своенравный, ленивый мальчишка. Но, кажется, вы любили моего кроткого брата Карлоса.

- Это справедливо, сеньор. Не случилось ли с ним чего дурного? Да сохранит его св. Франциск.

- Хуже трудно себе и представить. Он сидит вон в той самой башне.

- Святая Дева, сжалься над нами! - воскликнул крестясь фра-Себастиан.

- Я думал, вы слышали об его аресте,-- продолжал с грустью Жуан.

- Я, сеньор! Ни одного слова. Святые да помилуют нас! Как мог я допустить мысль, или кто либо другой, чтобы благородный молодой кавалер, ученый и благочестивый, мог подпасть под такое ужасное подозрение? По всем вероятиям это дело какого нибудь личного врага. И, о ужас! здесь в этом месте я говорил о ереси, о "петле в доме повешенных".

- Брось свою болтовню о повешенных,-- воскликнул сердито дон-Жуан,-- и выслушай меня, если можешь.

- До меня дошли слухи, что золотой ключ может открыть доступ к сердцу его преподобия.

Фра-Себастиан стал утверждать, что это гнусная клевета и закончил свои восхваления безупречного управления инквизитора такими словами:

- Вы навсегда лишитесь его расположения, если позволите себе предложить ему взятку.

- Без сомнения - отвечал Жуан насмешливым галосом.-- Я вполне заслужил бы название дурака, еслиб прямо сказал ему: "Вот кошелек для вашего святейшества". Но есть особый способ сказать "возьми" для каждого человеии И ради старого знакомства, я прошу вас научить меня, как сделать это.

Фра-Себастиан задумался. Наконец он сказал ему с видимым затруднением:

- Могу я спросить, сеньор, какие у вас в распоряжении данные, чтобы очистить от подозрения вашего брата?

- Его незапятненная репутация, его успехи в коллегии, его безупречная жизнь - все говорит в его пользу,-- сказал, наконец, Жуан.

- Нет ли у вас чего ближе подхоящого к делу? Если нет, я боюсь, как бы это не кончилось худо. "Молчание называют святым", поэтому я ничего не скажу. Но всетаки, если он впал в заблуждение,-- да хранят его святые,-- остается одно утешение, что он легко может быть возвращен на истинный путь.

Жуан ничего не ответил на это. Ожидал ли он, что брат его откажется от своих убеждений? Желал-ли он этого? Касаться этих вопросов он не дерзал.

- Он всегда отличался кротостью и уступчивостью,-- продолжал фра-Себастиан,-- и убедить его было не трудно.

- Но что-же я могу сделать для него? - спросил Жуан почти безпомощным голосом, возбуждавшим невольное сожаление.

- У господина инквизитора есть племянник и любимый паж, успеха дела вашего брата.

- Устройте все это для меня, и я сердечно буду вам благодарен. Задержки в золоте для него не будет; и вы, мой добрый друг, не жалейте его.

- О, сеньор дон-Жуан, вы всегда отличались щедростью.

- Дело идет о жизни моего брата,-- сказал Жуан, смягчаясь. Но прежний жесткий взгляд опять скоро вернулся к нему.-- Кто живет в домах богачей,-- продолжал он,-- у тех много расходов. Всегда помните, что я готов служить вам и что мои дукаты в вашем распоряжении.

Фра-Себастиан поблагодарил его с глубоким поклоном.

месяца как его взяли, и я не слыхал об нем ничего, точно он уже лежит в могиле.

- Это очень трудное дело, очень трудное дело, о чем вы просите. Если бы я был доминиканцем, еще можно было бы сделать что нибудь. Черные капюшоны теперь на первом плане везде. Но все-таки я попробую.

- Я верю вам, фра. Еслиб, под видом попытки к его обращению, вы могли повидаться с ним...

- Невозможно, сеньор... невозможно.

- Почему? Они иногда посылают монахов для увещания узников.

- Удовлетворит меня? Да, насколько это будет касаться вас. Но днем и ночью меня преследует одна ужасная мысль, что если они... будут пытать его. Мой бедный брат, робкий и нежный, как женщина! Ужас и страдания сведут его с ума! - эти последния слова были произнесены почти шепотом. Поборов свои чувства, дон-Жуан протянул руку фра-Себастиану и сказал с наружным спокойствием:

- Простите, что я так долго задержал вас... вы опоздаете к ужину вашего господина,

- Снисхождение вашего сиятельства заслуживает моей глубочайшей признательности,-- отвечал монах с утонченною кастильскою вежливостью. Его пребывание при дворе инквизитора видимо способствовало улучшению его манер.

Дон-Жуан сообщйл ему свой адрес, и они условились, что через несколько дней монах зайдет к нему. Фра-Себастиан предложил провести его чрез сады, окружающие ту часть Трианы, где жил инквизитор. Но Жуан уклонился от этого. Ему противна была эта росвошь, которою окружал себя гонитель лучших людей своей страны. Он подозвал лодочника, случившагося в это время близь берега и почувствовал облегчение, когда вскочил в лодку и стряхнул с своих ног прах этой земли.