Испанские братья.
Часть вторая.
V. Долина смерти.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть вторая. V. Долина смерти. (старая орфография)

V. 

Долина смерти.

Карлос старался сократить томительные часы своего заключения пением в пол-голоса псалмов и церковных гимнов. В начале он пел настолько громко, чтобы звуки его голоса долетали до других узников; но угрозы Беневидео заставили его прекратить это. Бедная служанка тюремщика, Мария Гонзалес, при помощи его маленькой дочки, насколько возможно облегчала его судьбу. Он уже начинал привыкать к тюремной жизни. Ему уже казалось, что она продолжится навсегда. Среди её были и бесконечные томительные часы, и часы невыразимых страданий и ужасных ожиданий, но выпадали и тихия минуты, когда Карлос чувствовал себя сравнительно счастливым.

Вошел Беневидео с каким-то платьем в руках и велел узнику тотчас-же надеть его.

Карлос повиновался безмолвно, хотя не без изумления и с чувством некоторого оскорбления, потому что уже в самом покрое этой одежды (род куртки без рукавов и длинные, широкие штаны) заключалось унижение для кастильского дворянина.

- Снимите ваши башмаки,-- сказал тюремщик.-- Заключенные всегда являются перед их преподобиями босые и с непокрытой головой.-- Теперь идите за мной.

Он должен был, наконец, явиться пред своими судьями. Ужас проник в его душу. Не обращая внимания на тюремщика, он упал на колени и молился в течение нескольих минуть.

- Я готов,-- сказал он наконец.

Он следовал за своим проводником по длинным, мрачным корридорам. Наконец он решился спросить:

- Куда вы ведете меня?

- Шш! - прошептал Беневидео, приложив палец к своим губам.

Они подошли к открытой двери. Тюремщик ускорил шаги, вошел в нее первый и после низкого поклона повернулся назад, сделав знак рукою, чтобы Карлос входил.

Он вошел в комнату и увидел себя в присутствии своих судей - совета инквизиции. Он поклонился, по врожденной привычке к вежливости, хотя не чувствовал особого почтения в заседавшему трибуналу, и ждал молча.

У него быно достаточно времени познакомиться с окружавшей его обстановкой, прежде чем заговорили с ним. Это была большая высокая комната, окруженная колоннами, стены которой были поврыты красивыми коврами из золоченной кожи. В одном, более отдаленном, конце стояло громадное распятие. На эстраде за большим столом сидело шесть, или семь человек. Только у одного из них была накрыта голова,-- который сидел ближе в двери и против распятия. Он знал, что это был Гонзалес де-Мунебрага, и воспоминание и том, что он когда-то защищал жизнь этого человека, придало ему смелость.

По правую руку Мунебраги сидел сурового и величественного вида человек, который, как он догадался по его одежде, хотя и не видел его никогда,-- был настоятелем Доминиканского монастыря, соединенного с Трианой. Одного или двух из прочих членов совета он встречал иногда прежде и считал их ниже себя как по образованию, так и общественному положению.

Наконец Мунебрага легким движением руки дал понять, чтобы он приблизился к столу. При этом человек, сидевший на другом конце и показавшийся ему по его костюму нотариусом, дал ему знак, чтобы он положил руку на требник для присяги. Последняя обязывала его говорить правду и хранить в тайне все, что он увидит или услышит; он не колеблясь принял ее. После того ему указали скамью налево от инквизиторского стола, на которую он должен был сесть.

Член инквизиционного совета, носивший титул фискала-обвинителя, производил допрос. После нескольких вопросов чисто формального свойства, он спросил Карлоса, известна-ли ему причина его ареста, на что тот отвечал утвердительно.

Это было совсем необычным явлением между узниками святой инквизиции. Они обыкновенно заявляли о своем полном незнании тех причин, какие побудили их преподобия арестовать их. Слегка подняв свои брови, с выражением изумления, обвинитель продолжал мягким голосом:

- Значит, ты впал в заблуждение от истинной веры и словом или делом оскорбил христианское чувство, свое собственное, или других? Говори смело, мой сын, потому что для тех, кто признает свое заблуждение, Святая Коллегия полна кротости и милосердия.

- Я не отступал сознательно от истинной веры с тех пор, как узнал ее.

Тут вмешался сам настоятель доминиканцев.

- Ты можешь просить себе защитника,-- сказал он,-- и так как тебе менее двадцати-пяти лет, то имеешь право на помощь куратора (опекуна). Кроме того, ты можешь просить о выдаче копии обвинительного акта, чтобы приготовиться в защите.

- Конечно, все время предполагая, что он формально отрицает взведенное на него обвинение,-- добавил сам Муяебрага: "Так ли это?" -- сказал он, обращаясь к узнику.

- Мы так понимаем тебя,-- сказал настоятель, устремив пристальный взгляд на Карлоса.-- Ты не признаешь себч виновным?

своих руках. Обращаясь главным образом к настоятелю, он сказал:

- Я знаю, что, избрав путь, указываемый мне вашим преподобием, по доброте вашей, я могу на несколько времени отсрочить ожидающую меня участь. Я буду бороться во мраке с выставленными против меня свидетелями, имен которых я не знаю и которых никогда не увижу. Или постепенно вы все-таки допытаетесь от меня празды. Все, что бы я ни сказал, будь то правда или даже ложь, в конце концов не спасет меня. Я избираю прямой и потому кратчайший путь. И потому я признаю себя, пред вашими преподобиями, убежденным лютеранином, я не надеюсь ни на какое милосердие человеческое, но полон веры в милосердие Божие.

Между лицами, сидевшими за столом, заметно было движение: они видимо были поражены этими смелыми словами.

- Ты дерзкий еретик и вполне заслуживаешь огня,-- сказал Мунебрага.-- Мы знаем, как поступать с такими.-- Он уже прикоснулся к колокольчику, что было знаком окончания допроса. Но настоятель, теперь оправившийся от своего изумления, еще раз обратился к нему.

- Ваше преподобие,-- сказал он,-- позвольте еще несколько минут, чтобы я мог выяснить обвиняемому обычное милосердие и снисходительность святой коллегии к раскаявшемуся и то, что его ожидает, если он будет продолжать свое упорство.

Мунебрага кивнул головою в знак согласия и откинулся в своем кресле; эта часть допроса мало интересовала его.

Трудно было сомневаться в искренности, с какою настоятель раскрыл перед Карлосом участь, ожидавшую нераскаявшагося еретика. Все ужасы смерти на костре, еще более ужасные загробные мучения,-- вот что составляло тему его увещания.

- К раскаявшемуся грешнику,-- добавил он, и суровое лицо его немного смягчилось,-- Бог всегда милосерд и церковь Его также.

Карлос слушал его молчаливо, с опущенными долу глазами. Когда тот кончил, он поднял глаза, взглянул на Распятие и сказал, устремив пристальный взор на настоятеля:

- Я не могу отказаться от моего Господа. Я в ваших руках и вы можете делать со мной что хотите. Но Бог сильнее вас.

- Довольно! - сказал Мунебрага и позвонил в колокольчик. Вскоре после того вошел тюремщик и отвел Карлоса обратно в его келию. После ухода его, Мунебрага обратился б настоятелю:

- Ваша обычная проницательность изменила вам на этот раз, сеньор. Разве он походит на того юношу, который через несколько месяцев одиночного заключения, как вы уверяли, будет податлив как воск? Перед нами такой же дерзкий еретик, как Лозада или д'Ареллано, или как это исчадие адово, маленький Юлиано.

помощию Божией и св. Доминика, раскаянным грешником.

- Я того-же мнения, святой отец,-- сказал обвинитель.-- Вероятно, он сознался только, чтобы избежать пытки при допросе. Многие из них страшатся ее более смерти.

- Вы правы,-- быстро произнес Мунебрага.

После первого, следовали еще два допроса, в которых сам Мунебрага принял более деятельное участие. Инквизиторы были сильно озабочены в это время, чтобы доказать виновность фра-Константино, который до последняго времени победоносно опровергал все их обвинения. Они полагали, что дон Карлос Альварец может быть для них полезен в этом случае, тем более, что в его бумагах было найдено весьма лестное для него рекомендательное письмо от бывшого главного каноника.

Ключ к объяснению многих загадок находился, по их мнению, теперь у Карлоса. Он должен предъявить им недостающия улики. "он должен заговорить",--

Но тут он оказался сильнее их. Никакие уговоры, софизмы, угрозы и обещания не в состоянии были открыть его уста. Может быть пытка заставит его говорить? Ему прямо сказали, что если он не будет прямо и ясно отвечать на поставленные ему вопросы, то его ожидают жесточайшия мучения.

Его сердце сжалось от ужаса. Самая смерть казалась ему теперь менее страшной и он сделал последнее судорожное усилие в борьбе с неизбежно ожидавшей его участью.

- Противно вашим собственным законам,-- сказал он,-- подвергать пытке сознавшагося преступника, что бы получить от него улики против других лиц; так как закон предполагает, что человек любит самого себя более своих ближних, то и нельзя ожидать от обвиняемого, показавшого против самого себя, чтобы он скрыл улики против других еретиков, если оне ему известны:

- Это правило было установлено для другого сорта преступников,-- сказал он.-- У вас, еретиков-лютеран, так глубоко засела заповедь: "возлюби ближняго своего как самого себя", что, прежде чем вы оговорите кого либо из своих братьев, нужно содрать мясо с ваших костей. Я отменяю это возражение, как не идущее к делу {Подлинные слова Мунебраги, сохранившияся в документах.}.

Затем судилище постановило приговор, который был ужаснее самой смерти.

Опять оставшись один в своей келье, Карлос бросился на колени и, прижав свое лицо в холодному камню, воскликнул:

Наконец, однажды вечером, он как-то задремал, сидя на своей скамейке. Никогда не покидавший его ужас, вместе с воспоминаниями светлых дней в Нуэре способствовали тому, что ему представилось во сне то утро, когда он, выдержав первую свою борьбу, воскликнул: "Жуан, брат мой! Я никогда не изменго тебе".

Шум отпираемой двери и внезапный свет лампы пробудили его. Он вскочил при входе тюремщика. В этот раз не требовалось перемены платья, Он знал, что его ожидает. Безполезно было взывать к человеческой помощи. Он мог простонать только из глубины своего сердца: - О, Боже, спаси... поддержи меня. Я твой!