Испанские братья.
Часть вторая.
XIV. Вновь найденное Эль-Дорадо.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть вторая. XIV. Вновь найденное Эль-Дорадо. (старая орфография)

XIV. 

Вновь найденное Эль-Дорадо.

- Что ты делаешь, отец мой,-- спросил однажды утром Карлос.

Дон-Жуан вынул из какого-то потаенного места небольшой рог для чернил и смачивал водою высохшее содержимое.

- Мне пришло в голову записать нечто,-- сказал он.

- Но что пользы в чернилах без пера и бумаги.

Старик улыбнулся и вытащил из своего соломенного тюфяка маленькую записную книжку и перо, которому было более двадцати лет.

- Давно уже это было,-- сказал он,-- я томился от постоянного бездействия и подкупил моим последним дукатом одного из послушников, чтобы он принес мне это; я хотел записывать, что случилось со мною, для препровождения времени.

- Могу я прочитать это, отец мой?

- Конечно, если желаешь,-- и он передал маленькую книжку в руки своего сына.-- В начале, как видишь, в ней было написано много. Я уже и не помню о чем... вероятно, все это было в моих мыслях. Иногда ко мне приходили беседовать братья, и я записывал их разговор. Но постепенно я стал записывать все менее. Случались дни, когда я ничего не заносил в книжку. Нечего было писать.

Карлос скоро углубился в чтение маленькой книжки. С большим интересом и волнением прочел он о первых днях, проведенных его отцом в тюрьме; но, заглянув в конец, где была последняя запись, он не мог сдержать улыбки. Он прочел вслух:

"Праздник. На обед курица и порция красного вина".

- Не прав ли я был,-- спросил его отец,-- что пора было прекратить дневнив, когда я дошел до того, что стал записыват такия мелочи? Да, я помню, как тяжело было мне разстаться с этой книжкой. Я презирал себя за то, что записывал в ней; но другого ничего не было... никогда не будет, думал я. Но теперь Бог послал ко мне моего сына. Я хочу записать это.

- Но когда это было? Сколько прошло времени, как ты здесь, Карлос?

Карлос в свою очеред также не знал этого с точностью. Тихие однообразные дни пролетели быстро, не оставив никакого следа за собою.

- Мне кажется, это был один бесконечный праздник,-- сказал он.-- Надо припомнить. Летние жары еще не наступили тогда; должно быть, это было в марте, или апреле... да, вернее в апреле. Я помню, считал тогда, что пробыл ровно два года в тюрьме.

- А теперь стало прохладнее. Я полагаю, что было четыре... шесть месяцев тому назад, как ты думаешь?

Карлос также полагал, что было ближе в последнему периоду.

За отсутствием настоятеля, по важному делу из Севильи, их посещали другие из монахов и сообщали ему о каждом таком посещении. Это были старые, почтенные люди, из числа монастырской братии; им одним были известны настоящее имя и история дон-Жуана. Они давали благоприятные отзывы об этих узниках. Покаявшийся, как всегда, был тих и покорен, но менее молчалив; они также одобрительно отзывались и о молодом, за его кротость и вежливое обхождение, причем он внимательно и с интересом выслушивал все, что ему говорили.

Настоятель готов был ожидать более определенных результатов: он придавал большое значение времени. Но шесть месяцев казались и ему достаточным периодом для задуманного им опыта. И теперь, это было как раз на другой день после описанного разговора, он сам посетил узников.

Оба выразиля ему живейшую благодарность за то снисхождение, каким они пользовались. Карлос, здоровье которого значительно поправилось, сказал ему, что он не ожидал испытать на земле такое счастье.

- Тогда, сын мой,-- сказал настоятель,-- докажи мне свою благодарность единственным возможным для тебя и приятным мне способом. Не отвергай милости, предлагаемой тебе святою церковью. Проси о принятии тебя в лоно её.

- Сеньор,-- отвечал твердо Карлос,-- я могу только повторить то, что говорил шесть месяцев тому назад,-- это невозможно.

Настоятель доказывал, убеждал, грозил ему, все было напрасно. Наконец, он напомнил Карлосу, что он уже приговорен к смерти на костре и что он отвергает теперь последний путь в своему спасению. Но когда тот продолжал упорствовать, он отвернулся от него, скорее с грустным, чем негодующим выражением, как будто сильно огорченный такою неблагодарностью.

- Я больше не буду обращаться к тебе,-- сказал он.-- Я верю, что в сердце твоего отца сохранилась искра, не только простого чувства, но благодати Божией. Я буду говорить с ним.

Может быть, дон-Жуан не вполне уяснил себе из слов Карлоса, что ему грозила смерть, или в волнении радости, найдя своего сына, он позабыл об этом, но только известие, сорвавшееся с уст настоятеля, было для него страшным неожиданным ударом. Так сильно было его отчаяние, что даже фра-Рикардо видимо был тронут. Карлос позабыл совершенно о собственной опасности и старался теперь только успокоить своего старого отца.

- Оставь его! - сказал строго настоятель. - Всякое сочувствие горю, вызванному тобою самим, будет только насмешкой. Если ты искренно любишь его, то избавишь его от этого горя. В течение трех дней еще остается открытым для тебя путь спасения. По прошествии этого срока я не могу отвечать за твою жизнь.-- Потом он обратился к несчастному отцу:

- Если ты можешь внушить этому несчастному юноше,-- сказал он,-- чтобы он внял голосу небесного и человеческого милосердия, то спасешь его душу и тело. Ты знаешь, как известить меня. Да поможет тебе Бог, и да смягчит он его сердце!

С этими словами он вышел, предоставив Карлоса выдержать такую борьбу, какой он еще не испытывал за все время своего заключения.

В продолжение этого дня и большей части ночи шла такая борьба между ними. Несчастному отцу показалось, что все его мольбы и слезы не производили никакого впечатления на сердце его сына. Он не знал, какие мучения испытывал в это время Карлос, потому что страдание и пытка научили его выносить их, не обнаруживая своего чувства. Самая нежная любовь связывала теперь отца и сына, так неожиданно встретившихся здесь. И теперь Карлосу самому приходилось разрушить эту дорогую связь и оставить своего отца в новом одиночестве, которое было несравненно ужаснее первого. Неужели этого было недостаточно? Но ему приходилось еще видеть эту седую голову, склоненную перед ним в мольбе; слышать, как эти старчесния уста молили, не лишать его последняго сокровища на земле.

- Отец мой,-- сказал наконец Карлос, когда уже наступила ночь и они сидели при луне,-- ты часто говорил, что лицо мое похоже на мать.

- Увы! - отвечал со стоном старик,-- это так; и теперь, как и ее, тебя оторвут от меня. Conetanza mia! сын мой!

- Отец, скажи мне, прошу тебя, согласился бы ты, даже чтоб спастись от самых ужасных мук, приложить свою печать к пасквилю, позорящему честь моей матери?

- Мальчик... как ты можешь спрашивать это? Никогда!.. Ничто не в силах заставить меня сделать это.-- И в поблекших глазах старика блеснул огонь, напоминавший его молодые дни.

- Отец, есть Один, любовь моя к Которому еще сильнее, чем твоя к моей матери; ни ради собственного спасения, ни даже, чтобы спасти тебя от этой муки, я не могу отказаться от Его икени. Отец, я не могу!... хотя это хуже самой ужасной пытки.

Горе, прозвучавшее в последних словах, пронзило сердце старика. Он ничего не сказал, но закрыл свое лицо руками и заплакал теми слезами, которыми плачет человек, охваченный полным отчаянием и лишенный всякой силы бороться с предстоящей ему ужасной судьбой.

Их последняя пища оставалась на столе нетронутой. Тут было вино, и Карлос поднес его отцу и просил его выпить немного. Но дон-Жуан отстранил чашу с вином; он привлек к себе Карлоса и долго пристально смотрел на него при лунном свете.

Отвечая на его взгляд, Карлос не мог не заметить, что отец его сильно изменился за последнее время. Он казался старше и слабее, чем раньше. Неужели вновь пробудившийся дух в конец истощил его слабое тело?

- Может быть, отец мой, Бог в своем милосердии избавит тебя от этого испытания,-- сказал он с необычайным спокойствием,-- дожалуй, пройдут еще месяцы до другого Ауто.

Дон-Жуан ухватился за мелькнувший луч надежды.

- Да, правда твоя,-- сказал он,-- до тех пор может случиться еще многое.

Такими словами, полными надежды и любви, старался он успокоить своего несчастного старого отца.

Карлос поздно проснулся на следующее утро, после тревожного сна, полный мучительного ожидания предстоявшей ему судьбы. Но он позабыл о себе, при виде отца, стоящого пред распятием. Старик уже не повторял теперь машинально обычные молитвы покаяния; из груди его вырывались отрывочные слова мольбы и рыдания. До Карлоса долетали слова: "Боже, спаси меня! Боже, прости меня! Я утратил это!" Последния слова: "я утратил это!" повторялись часто, точно припев какой-то унылой песни. В них повидимому сосредоточивалось все его отчаяние.

Сердце Карлоса рвалось утешить его, но он не решился помешать ему. Он дождался того момента, когда они по обыкновению читали вместе св. Писание; Карлос обыкновенно читал вслух выдержви из часов или повторял отрывки из Евангелия, особенно от Иоанна, которое он знал наизуст. "Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в меня веруйте... в доме Отца Моего обителей много... Я иду приготовить место вам... сие сказал я, чтобы вы имели во мне мир. В мире будете иметь скорбь: но мужайтесь; я победил мир".

Так он прочел до конца шестнадцатой главы. После этого дон-Жуан опять простонал: "Увы! Я потерял это!"

- Потерял этот мир, отец мой? - спросил он с нежностью.

Старик печально опустил голову.

- Но он в Нем. "Во Мне мир, и ты имеешь его",-- сказал Карлос.

Дон-Жуан провел рукою по лицу.

место возле тебя, Карлос?

Карлос вздрогнул и лицо его побледнело. Он не ожидал этого, и ужас охватил его сердце.

- Дорогой отец мой! - воскликнул он дрожащим голосом. - Нет... Бог не призвал тебя к этому. Каждый из нас должен ждать указания перста Его.

- Когда-то я пошел бы на это мужественно, даже с радостью,-- сказал кающийся. - Но теперь... - и голос его замолк. Наконец он продолжал:-- Сын мой, твое мужество заставляет меня стыдиться моей слабости.

Тут разговор их прекратился, и прошло несколько дней, прежде чем он был возобновлен. Дон-Жуан был чрезвычайно молчалив; но очень нежен к своему сыну и часто плакал. Карлос считал за лучшее оставить его одного в сообщении с Богом; он часто молился о нем и читал ему выдержки из Писания, а также иногда пел церковные псалмы.

- Порадуйся со мною, сын мой; кажется, я нашел то, что утратил 

"El Dorado 

Jo hé trovado".