Испанские братья.
Часть вторая.
XVIII. Доминиканский приор.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Испанские братья. Часть вторая. XVIII. Доминиканский приор. (старая орфография)

XVIII. 

Доминиканский приор.

- Передай приору, что дон-Жуан Альварец де-Сантильянос и-Менния желает немедленно говорить с ним,-- сказал Жуан едва проснувшемуся послушнику, который вышел на его зов с фонарем в руках.

- Господин мой только что лег и его нельзя теперь тревожить,-- отвечал послушник, смотря с изумлением на посетителя, который в три часа утра требовал аудиенции у великого человека.

- Я подожду,-- сказал Жуан, входя во двор. Послушник ввел его в приемную комнату; потом, широко открыв дверь, сказал:

- Прошу прощения вашего сиятельства, но я не разслышал вашего высокопочтенного имени.

- Дон-Жуан Альварец де-Сантильянос и-Менния. Оно хорошо знакомо настоятелю.

По выражению лица послушника было видно, что оно ему также знакомо, равно как с этой ночи и всему населению Севильи. Это имя было теперь покрыто позором.

- Да, да, сеньор,-- проговорил торопливо послушник и быстро закрыл дверь.

Что привело его сюда? Хотел ли он обвинить доминиканца в убийстве своего брата, или только упрекнуть его в том, что он, ранее обнаруживший жалость в бедному узнику, не спас его от этой ужасной смерти? Он сам хорошенько не сознавал. Он явился сюда под влиянием непреодолимого, безотчетного порыва негодования и жажды мести, хотя и не подумал о более виновном Мунебраге.

Нужно отдать справедливость фра-Рикардо, что сон бежал от глаз его в эту ночь. Когда послушник наконец решился доложить ему, что его желал видеть дон-Жуан, он еще молился стоя на коленях перед Распятием. В голове его преобладала одна мысль: "Спаситель мира,-- Ты, Который перенес столько страданий за нас,-- неужели я в слабости своей пожалею врагов Твоих и Твоей церкви?"

- Внизу ожидает Альварец де-Сантильянос и-Менния,-- сказал послушнив.

В этот момент дон-Рикардо скорее предпочел бы положить свою руку в огонь, нежели встретиться с человекомь, носившим это имя. Но по той же причине, как только он услышал это имя, он тотчас же набросил на себя свою рясу, взял в руки лампу (потому что еще было темно) и спустился к своему посетителю. Его душевное состояние в эту ночь было такое, что всякое мучение могло доставить ему облегчение.

- Да будет мир с тобою, сын мой,-- приветствовал он своего посетителя, входя в приемную. Он смотрел на Жуана с чувством сожаления, как на последняго из обреченной на погибель фамилии.

- Пусть мир твой остается при убийцах, подобных тебе, или клевретах, исполняющех вашу волю; я отвергаю его с презрением,-- отвечал с негодованием Жуан.

Доминиканец отступил на шаг; но он был мужественный человек, и его истомленное внутреннею борьбою и ночным бдением лицо сделалось только немного бледнее.

- Ужь не думаешь ли ты, что я угрожаю тебе? - воскликнул Жуан.-- Я не воснусь волоска с твоей бритой головы. Смотри! - и он бросил от себя свою шпагу, которая упала со звоном на пол.

- Молодой человек, ради твоей безопасности и чести, тебе было-бы приличнее переменить тон,-- сказал с достоинством приор.

- Я не думаю о своей безопасности. Я смелый, грубый солдат, привычный в опасностям и насилию. Хорошо, еслиб вы угрожали только подобным мне. Но, в своей диавольской жестокости, вы принесли в жертву моего юного, кроткого брата, который никому в своей жизни не сделал зла. В течение тридцати двух долгих месяцев он томился в ваших ужасных темницах.... и одному Богу известно, каковы были его страдания.... наконец, вы предали его этой безчеловечной смерти. Я проклинаю вас! Проклинаю вас! Нет, чего стоит мое проклятие? Я призываю на вас проклятие Божие! Да воздаст Он вам по делам вашим! Когда наступит день суда Его,-- не вашего суда инквизиции,-- да воздаст Он вам, убийцы невинных, мучители праведных, за каждую каплю пролитой вами крови, за каждую слезу и за каждое страданье!

- Человек! - воскликнул он, ты безумствуешь; святая инквизиция.....

- Есть учреждение самого дьявола и слуг его,-- прервал его Жуан, не думая о последствиях своих слов.

- Кощунство! Это не может быть терпимо,-- и фра-Рикардо протянул руку в звонку, стоявшему на столе.

Но Жуан схватил его за руку, и она очутилась как в тисках.

- Сперва я выскажу тебе все,-- продолжал он.-- После того, делайте что хотите. Пусть переполняется чаша. Заключайте в тюрьмы, убивайте, жгите, предавайтесь грабежу! Нагромождайте до самого неба вашу гекатомбу жертв, приносимых Богу милосердия. Одно только можно сказать в вашу пользу: вы безпристрастны в своей жестокости. Вы не набираете своих жертв на больших дорогах, из среды слепых и увечных. Нет. Вы врываетесь в дома и семьи; вы хватаете самых лучших, прекрасных и нежных, и приносите их в жертву на своем алтаре. И вы,-- есть у вас человеческое сердце, или нет? Если есть, то подавляете, заглушаете его; наступит день, когда это будет невозможно. Тогда-то начнется ваше наказание. Вы почувствуете угрызение совести.

- Пусти меня! - прервал его негодующий и полуиспуганный монах, пытаясь освободиться.-- Не богохульствуй! Человек чувствует угрызения совести только, когда он согрешил; а я служу Богу и церкви Его.

- Скажи же мне, служитель церкви (будет кощунством назвать тебя служителем Божиим), скажи правду, как человек человеку,-- неужто тебя никогда не преследовало бледное лицо какой нибудь жертвы, в ушах твоих не раздавался предсмертный вопль её?

На один момент приора передернуло, точно он почувствовал страшную боль, которую хотел скрыть.

- Вот! - воскликнул Жуан, и он отпустил руку приора,-- я прочел ответ в выражении твоего лица. Ты еще по крайней мере сохранил способность чувствовать угрызения совести.

- Ты лжешь,-- прервал его приор. - Мне они незнакомы.

-- Нет? Тем хуже для тебя. Может быть, подобно Мунебраге, ты можешь пить, есть и спать спокойно в то время, как в ушах твоих раздается вопль замученного брата, когда пепел его еще не остыл на Квемадеро.

- Ты вне себя,-- воскликнул приор,-- и я удивляюсь себе, что слушаю твои безумные слова. Но выслушай меня, дон-Жуан Альварец. Я не заслужил твоих безумных упреков. Ты не знаешь, насколько ты и твои родные обязаны моей дружбе.

- Высокая дружба! Я знаю, чего она стоит.

- Все это время ты даешь мне полное основание арестовать тебя.

- Я в твоем распоряжении. Стыдно было бы мне, еслиб я оказался слабее моего нежного брата.

- Последний из своей фамилии! - думал в это время приор,-- отец умер в тюрьме, мать также умерла много лет тому назад (фра-Рикардо лучше других была известна причина её смерти); брат сожжен на востре.

- У тебя, кажется, есть жена, может быть, ребенок?-- спросил он торопливо Жуана.

- Да, молодая жена и малютка сын,-- отвечал тот, и сердце его смягчилось при этом воспоминании.

- Как ни безумны были твои слова, но ради твоей жены и ребенка я готов оказать тебе снисхождение. По милосердию, усвоенному служителями святой инквизиции...

- Я слушал тебя довольно,-- сказал приор.-- Теперь ты слушай меня. До сих пор ты находился под сильным подозрением. Тебя давно бы арестовали, если бы не твой брат, который на пытке не открыл ничего, что могло бы послужить к твоему обвинению. Это спасло тебя.

Но тут он остановился, пораженный тем действием, какое произвели его слова на Жуана.

Человек, пораженный ножем в сердце, часто не издает ни одного стона, не обнаруживает даже судороги. Так и Жуан. Он опустился безмолвно на ближайший стул; вся его ярость исчезла. Перед тем он гремел против инквизитора, подобно одному из древних пророков; теперь он полулежал уничтоженный, безмолвный и совершенно убитый. Последовало продолжительное молчание.

- Он перенес все это из-за меня,-- сказал он наконец, устремив грустный взгляд на приора,-- и я ничего не знал об этом.

В слабом свете начинавшагося утра он казался теперь совершенно разбитым и уничтоженным. Монах почувствовал даже некоторую жалость в нему.

- Как случилось, что ты ничего не знал об этом?-- спросил он более мягко Жуана. - Все это было известно фра-Себастиану Гомец, посещавшему его в тюрьме.

- Мой брат,-- сказал он тихим голосом, угадывая настоящую причину,-- мой герой-брат, с его нежным сердцем, вероятно, просил его умолчать об этом.

- Это было странно,-- отвечал приор.

И в голове его стали пробегать мысли о необыкновенном терпении и кротости Карлоса, о твердости, с какою он, открыто исповедуя свою собственную веру, старался выгородить всех друзей своих и наконец о том удивительном самоотвержении, с каким он оберегал своего отца в его последния минуты. При этих воспоминаниях, какой-то туман, в его удивлению, стал застилать глаза фра-Рикардо.

в память Карлоса.

- Молодой человек,-- сказал он,-- я согласен пропустить мимо ушей твои дерзкия слова, сказанные в состоянии безумия, под влиянием естественного чувства братсвой любви, Но ты должен знать, что ты уже не впервые находишься под серьезным подозрением в ереси. Я согрешу против своей совести, если не приму мер в ограждению святой веры и к тому, чтобы ты понес заслуженное наказание. Поэтому слушай внимательно мои слова. Через неделю я представлю твое дело в совет инквизиции, недостойным членом которого я состою. Да пробудит Бог в сердце твоем раскаяние и да помилует Он тебя.

С этими словами фра-Рикардо вышел из комнаты.

Вскоре после того в комнату вошел тот самый послушник, который впустил дон Жуана, и поставил вино на столе перед ним.

- Мой господин заметил ваше утомление и желает, чтобы вы подкрепили свои силы,-- сказал он.

Молодой человек, с робким видом, все еще оставался в комнате, как будто он что-то хотел сообщить Жуану.

- Ты можешь передать своему господину, что я ухожу,-- сказал Жуан, поднимаясь в изнеможении со стула.

- С позволения вашей милости...-- и послушник остановился в затруднении.

- Что такое?

- Дон Карлос Альварец мой брат,-- отвечал гордо Жуан.

Послушник робко приблизился к нему и сказал шепотом:

- Сеньор, он долго был здесь в тюрьме. Господин приор был расположен к нему и с ним обходились лучше, чем с другими. Случилось так, что его товарищ по заключению умер днем раньше его перевода отсюда. Келья осталась пустою и мне пришлось убирать ее. Я поднял на полу вот это; кажется, она принадлежала ему.

Он вынул из-под своей черной рясы маленькую книжку и подал ее Жуану, который жадно схватил ее подобно тому как голодный хватает поданный ему кусок хлеба. Он бросил послушнику свой кошелек и, опоясавшись шпагою, вышел из дому в то время, как раздался первый колокол с заутрени.