Золотые глаза.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Золотые глаза. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Никого не попалось ей по дороге. Сначала она бежала; на крыльце она перевела дух. Ла-Шевардей не посмел следовать за своим судьею после реплики, которую только что слышал. Она глубоко вздохнула, она была свободна... Ах, да, совсем свободна.

Во первых, позаботились исполнить её желание; все было готово к её отъезду. Экипаж - настоящий экипаж на этот раз - ждал ее на дворе, Амбруаз сидел на козлах. Наконец отыскали этого малого, который носил, как "господин" Ле-Фарек, большую круглую шляпу, из-под краев которой выбивались рыжие волосы. Генриета спросила его; он ждал действительно ее... Но г. де-Вожирон не показывался более. Барон умел выказать необыкновенную скромность, когда это было ему выгодно. Он думал, что мадмуазель Корбен не желала бы его снова видеть; что касается его, у него были свои причины не безпокоить себя этим свиданием еще раз.

Однако, ей хотелось бы сказать ему в лицо, что она отказывается от вознаграждения, предложенного ей за причиненную ей неприятность и что он может положить свое золото обратно в сундук. Подозревал ли он, до какой степени жестока была эта неприятность?..

Ба! Стоило ему заботиться о потрясении, которое он внес в жизнь бедной девушки, раз это помогло ему очистить собственный путь?

Генриете было бы приятно также увидеть за занавесками темное искаженное лицо со светящимися глазами мадмуазель Женевьевы... Она увидела только Винченту Муазон, полуоткрывшую одну из дверей во флигеле, и позвала ее:

- Милая, вы поблагодарите господина барона за то, что он избавил меня от своих прощаний и будете так добры передать этот драгоценный предмет, который он забыл у меня в комнате.

Винчента Муазон сделала удивленный жест и не сказала ни слова. Только очень строгое приказание могло запечатать этот многоречивый рот.

- Вы прибавите,-- сказала мадмуазель Корбен,-- что мне доставило большое удовольствие играть роль в комедии, приготовленной господином бароном, но что мои труды должны быть безплатны, в чем я могу ему дать росписку. Прощайте, милая... А вы, друг мой, помогите мне взобраться на вашу тележку.

Слово "тележка" обидело толстого Амбруаза.

- Молодка уже сделала шесть лье сегодня утром. Надо знать, куда мы едем.

Генриета, приготовившаяся сесть в кабриолет, остановилась...

Куда она поедет? Куда она могла бы поехать? Она отказалась от этого золота... О, глупая гордость! Или она забыла, что её кошелек был пуст?

В эту минуту она почувствовала, что кто-то трогает ее за руку.

Винчента Муазон сказала ей на ухо:

- Вы не хотите брать их денег и вы правы... Но, у вас, быть может, недостаточно... у меня есть. Вы мне отдадите когда-нибудь.

У мадмуазель Корбен показались на глазах слезы.

- Ах,-- сказала она,-- есть же, значит, доброе сердце в этом ужасном доме! Но вы, к счастью, ошибаетесь, я еще довольно богата... и совсем не спешу воротиться в Париж... Мне пришла охота проехать через ферму Фосс-Бланш.

- Это будет очень хорошо,-- произнесла серьезно служанка.

- Поезжайте в Фосс-Бланш,-- снова заговорила ей на ухо Винчента Муазон.-- От вас будет зависеть остаться там навсегда. Может быть, и я заметила, какие мысли вы внушили господину Ле-Фареку. Вы будете богаты и вы сделаетесь более прекрасной дамой, чем мадмуазель де-Вожирон. Это наверное.

Генриета быстро оттолкнула ее.

- Милый мой, вы отвезете меня на станцию!

Все её существо возмущалось в эту минуту против тех, которые были виновны в ужасном рабстве её уединения и нищеты... Имя её отца припомнилось ей. Как можно проиграть в карты честь и счастье того существа, которому сам дал жизнь, не спрашивая его? Увы! Мир мертвым!

Но другой?.. Но он!.. Второй автор стольких низких и вопиющих попыток?.. Трус, только что призывавший ее к любви, от которой он отрекся?..

Ну, что же, в дорогу, на станцию! Она направится в Париж; у ней ровно столько денег, чтобы заплатить за дорогу; она поговеет впродолжении путешествия. По приезде у ней найдутся какие-нибудь тряпки, чтобы заложить их; не в первый раз в два года придется сделать это. В тому же это решение, хотя и более тяжелое, но за то самое лучшее. В Фосс-Бланш ла-Шевардей мог стараться ее увидеть. Она попросила бы помощи у Пьера Ле-Фарека, она напомнила бы ему его слова:

- Солдат стоит дворянина!..

Но что будет тогда!.. Ах, если бы она была уверена, что шпага Ле-Фарека произведет расплату!..

Нет, Боже мой, нет! Прочь эти мысли. Все, что она должна была желать, это избегнуть встречи с ла-Шевардей; в Париже ему будет трудно найти ее, если даже он был искренен в комнате павильона. Устанешь от безполезных поисков в этой громаде. Париж был для нея лучшим убежищем.

- Едем,-- проговорила она.

Экипаж выехал со двора. Глаза мадмуазель Корбен остановились в последний раз при проезде мимо пруда; это спящее зеркало очаровало ее. Ветки, согнутые сильным ветром, дующим при вечернем приливе, отражались в нем темными массами. Она подумала, как хорошо заснуть на дне этой черной воды; над ней склонялись бы эти большие деревья и напевали бы ей жалобные песни о смерти!

Затем пруд скрылся из её глаз; экипаж, хотя довольно медленно, приближался в аллее, полной шепота дубов. Двойной ряд деревьев кончился, приближались в повороту.

Генриета узнала по одной стороне дорогу, по которой она ехала сегодня утром в кабриолете Ле-Фарека, а с другой она увидела новую дорогу, которая вела в селению, потонувшему в красноватом тумане заката. В это время она услышала, как толстый Амбруаз говорил самому себе:

- Однако, это неестественно, охотиться с утра, не съевши ни куска за цельный день.

- Кто же охотится?-- воскликнула мадмуазель Корбен.-- Где вы видите охотника?

- Как, кто охотится? Да господин де-ла-Шевардей, кузен господина барона. Правда, мадмуазель не могла его знать, потому что он не приходил к обеду. А теперь, если она хочет видеть, вот он, в ста шагах, на опушке дороги в Брюсельер... Можно подумать, что он сторожит экипаж... Правда, он ведь тоже может быть любопытным!

- Не поворачивайте вашей лошади!-- сказала Генриета.

Не поворачивать... Как! Амбруаз верно плохо разслышал... Правда, что она сказала не громко, ей не хватало голоса. Малый пожал плечами.

- Может статься мадмуазель сама хорошо не знает, куда ей ехать.

Действительно она этого не знала.

Она лихорадочно искала чего-то в кармане платья, и спросила, далеко-ли Фосс-Бланш?

Она вынула оттуда луидор, половину всего её богатства:

- Свезите меня в Фосс-Бланш,-- сказала она, кладя монету в руку Амбруаза.

Малый привскочил на своих козлах, набитых остатками соломы.

Как быстро повернул он лошадь влево и как славно стегнул ее рукой! В другой он сжимал луидор.

Он полураскрыл пальцы, чтобы хоть глазком взглянуть на него, и обратился к нему с речью.

Чорт возьми! Не часто он видал такую монету. Их нашлось шестнадцать после смерти его отца; но их было трое сыновей и одна дочь! Он сохранил свои четыре; этот пятый желтяк составит кругленькую сумму.

Бледная улыбка осветила грустное лицо мадмуазель Корбен, которая подумала, что все ирония в этом мире, потому что она могла обогатить этого малого Амбруаза, она, такая бедная и ничтожная.

С трудом она обернулась, у ней едва хватило силы бросить взгляд кругом себя. Ла-Шевардей еще раз должен был отказаться следовать за ней: экипаж проехал лес, дорога шла теперь по равнине. Скоро они проехали мимо елей. Они издавали глубокие вздохи, которые, усиливаясь, обращались в громовые раскаты, откуда исходили резкие звуки, похожие на крики женщин. Точно пение огромных органов и голосов иного мира раздавалось в гневном реве и адских воплях.

После елей началась аллея из дубов. Она примыкала к глухой стене. Эти дубы действительно были вековыми и сучья их, лишенные зелени, были черны и совершенно голы; эти огромные мертвые руки сплетались при дуновении ветра, точно колоссальные заржавленные копья.

Подъехав в стене, кабриолет еще раз повернул на дорогу, убитую камнем, от которого задребезжали старые колеса, и наконец достиг двора фермы.

Даже в серых сумерках вечера, надвигавших грозовые тучи, полные дождя, этот двор, составлявший большой четырехъугольник с трех сторон, был очень живописен; с четвертой стороны, на восток, открывалось бесконечное пространство, горизонт расширялся; тут виднелось море. Генриета не ожидала такого театрального двора; дорога была все время заключена между холмами, за которыми следовали дюны, а потом она пересевала еловый лес и дубовую аллею.

В Фосс-Бланш почва внезапно понижалась, сначала шли луга, потом необработанные пространства, покрытые дивим терном, спускались в белому песчаному берегу, от которого и получила название ферма "господина" Ле-Фарек. Внизу рвалось и ревело бушующее море; над ним низко спускались черные тучи и, казалось, срезали гребни подымающихся волн. Огромные скирды возвышались в глубине двора - это была рожь, собранная за год. Спереди находилось гумно.

Направо три жилые корпуса, с хлевами по бокам, разделенное лужайкой; еще далее громадный сеновал. Хозяйский дом помещался налево; стена, вдоль которой ехал кабриолет, отгораживала сад. Перед старинным подъездом Амбруаз остановил свою лошадь.

Окно, открывшееся над подъездом, было украшено чем-то в роде деревянного балкона, на котором сушились лисьи шкурки; это, должно быть, была комната Пьера Ле-Фарека.

У порога дверей трех корпусов столпились дети и женщины с малютками на руках.

Две большие собаки на привязи вылезли из пустых бочек, служивших им жильем, и принялись с ожесточением лаять. Амбруаз не без труда спросил:

- Господин Ле-Фарек дома?

Со всех сторон принялись кричать, что он только что отправился в Брюсельер; ребятишки визжали в этом концерте любезных объяснений:

- Господин Пьер не имел времени заложить экипаж; господин Пьер отправился на своей большой гнедой лошади.

Дверь дома открылась и крики раздались с другой стороны двора.-- Это госпожа Ле-Фарек! Вот хозяйка!..

и желтого цвета, приблизилась, катясь как колокол, который захотел идти на своем языке. Она сделала глубокий реверанс мадмуазель Корбен и пригласила ее слезть.

- Но, сударыня, я приехала поблагодарить господина Ле-Фарека за услугу, которую он оказал мне. Его нет... Вы меня не знаете.

- Вы ошибаетесь, моя милая барышня, мой сын мне все рассказал. Вы ехали в Буа-Ру, чтобы быть компаньонкой злой девушки, которая живет там... О! ты меня не стесняешь, милый Амбруаз! Не делай-же мин, которые как-бы хотят сказать: "Продолжайте, мадам Ле-Фарек, я не слышу вас". Барон и баронесса в Буа-Ру отлично знают, что думают о них буржуа из Фосс-Бланш! И вы не могли выдержать там и дня, моя малютка; прежде чем воротиться в Париж, вы приехали повидать нас; это очень хорошо. Но слезайте-же! Я думаю, вы окоченели от этого ужасного ветра, как маленькая малиновка, вылетевшая из гнезда в хорошую погоду.

Генриета послушалась, толстая гостеприимная дама помогла ей и заставила войти в салон с мебелью красного дерева, обитой красным бархатом; тут горел славный осенний огонек. Она посадила ее на диван.

Но Генриета сжала её славные руки, державшия ее, и внезапно разразилась рыданиями.