Сатиры.
Сатира первая

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Сатиры. Сатира первая (старая орфография)

Сатира первая

	О вы заботы людей! О сколько в делах их пустого!
	"Кто жь это станет читать?" "Меня-то? Никто". "Ни единый?"
	Двое лишь или никто. Позорно и жаль". "Почему же?
	Как бы Полидаманть и Троянки мне Лабеона
5	Не предпочли? Пустяки! - коль смутный что Рим превозносит,
	Ты за тем не ходи, не справляй неверную стрелку
	Этих весов и себя помимо себя не ищи ты.
	Ибо кто жь в Риме? увы, еслиб можно сказать! но ведь можно;
	Тут, как на седины, на жизнь печальную нашу
10	Глянешь, что делаем мы такое, покинув орехи,
	Скорчив дядюшек; тут простите, ужь тут - не желаю.
	Что же мне делать? зовет своевольная печень на хохот.
	Пишем мы, этот - теснясь в размерах, тот - вольною прозой
	Нечто великое, чем задыхается легкое, ширясь;
15	Ведь же ты это прочтешь, причесавшись, народу и в новой
	Тоге, своим наконец именинным блестя сардониксом,
	На возвышеньи сидя и подвижное горло промывши
	Жидким бальзамом, томясь похотливо взирающим оком.
	Тут и по нравам плохих и с голосом хриплым увидишь
20
	Песня пройдет, и нутро стихи задрожавшие тронут.
	Ты ль, старикашка, тут снедь для чужих ушей собираешь?
	Для ушей, воин, сам весь пропащий, воскликнешь ты: колко!"
	"Что и учиться, когда закваска иль скрыто врожденный
25	Дикой смоковницы ствол не выскочит, печень прорвавши?"
	Бледность и старость-то вот! О, нравы! Ужели и в правду
	Знанье твое ни во что, коль другой, что ты знаешь,не знает?--
	"Но хорошо,как перстом нас укажут и вымолвят: вот он!
	Или же быть образцом для сотни кудрявых считаешь
30	Ты ни во что?" Посмотри за бокалами сытные внуки
	Ромула ищут узнать, что в божественных сказано песнях.
	Тут в накидке иной на плечах под цвет гиацинта
	Что-то прокислое в нос говорит, про Филлиду картавя,
	Про Гирсифилу, про все, что грустного есть у поэтов,
35	Цедит, уродуя сам слова изнеженным нёбом.
	Мужи воздали хвалу - иль пепел поэта несчастлив
	Ныне? Не легче ль теперь гнетет его кости я камень?
	Хвалят все за столом, ужели из нам его ныне,
	Из могилы его и блаженного праха фиалки
40	Не родятся? "Вот ты", говорит, смеешься и слишком
	Говор толпы заслужит я, изрекши достойное кедра,
	Песни оставить, чтоб их ни макрель не страшила, ни ладон?"
	Кто бы ты ни бил, кого я поставил противнявом в споре,
45	Я ведь, когда напишу, и если что дельное выйдет -
	Птица хоть редкая то, - но если что дельное выйдет,
	Не испугаюсь похвал, у меня не из рога же фибры;
	Но за конечную цель не приму я дела прямого
	"Славно" и ,чудно" твое. Повытряси все это ,чудно":
50	Что в середине в нем есть? Не Аттия ль тут Илионка,
	Что от чемерки пьяна? Не элегии ль тощия сытых
	Произведенье вельмож? Не то ль, что на ложе из цитра
	Пишется часто? Подать горячее вымя ты ловок,
	Ловок истертый хитон подарить дрожащему другу,
55	И "я правду люблю", кричишь, - "говорите мне правду"
	Точно ли? хочешь - скажу? ребячишься только ты, лысый,
	Как живот у тебя в полтора подымается фута.
	О, ты, Янус, за кем не защелкает аист с затылка,
	И белесых ушей не представит рука подвижная,
60	Нет и таких языков, как в зной у апульской собаки!
	Вы жь, о, патрициев кровь, которым прилично с затылка
	Что же народ говорит? Что жь, кроме того, что вот песни
	Плавно и мерно теперь потекли, что лоске их слиянья
65	Строгим не сдается ногтям? Умеет-де вытянуть стих он,
	Словно бы, глаз он один прищуря, вел красную метку;
	Нужно ль о нравах сказать, о роскоши, царских трапезах,
	Великолепных вещей поэту даст нашему муза.
	Вот мы видим, что вдруг за геройския чувства берутся
70	Те, что привычны болтать по гречески, но не умеют
	Рощи представить, воспеть благодатных полей, где кошницы
	А очаг со свиньей, и Палилии в дыме от сена,
	Рем отколь и в бразде сошники отирающий Квинктий,
	Перед волами кого к дидактуре одела супруга,
75	Ликтор же в дом твой плут возвратил; - превосходно, поэт мой!
	Есть ли такой, чтоб его Бризеидой жилистой Аттий,
	Есть ли, чтоб тронул его Пакувий и вся в бородавках
	Антиопа, "плачевное сердце простерто на скорби"?
	Этих подслепых отцов, вливающих детям уроки,
80	Видевши, - спросишь ли ты - откуда пустое болтанье
	На языки забралось, откуда та гадость, при коей
	Гладенький щеголь тебе на скамейке восторженно скачет?
	Бед, пока не пришлось тепловатого слышать: прекрасно?
85	Педий, ты вор, кричит; что жь Педий? Вину в антитезах
	Чистых он взвешивать стал, его за ученые тропы
	Хвалят: вотъславно! Уже ль это славно? Виля§шь, мой Ромул?
	Тронет ли песнью меня претерпевший крушенье, чтоб дал д
	Асс? Ты поешь, а себя написанным с баркой разбитой
90	Носишь ты на плечах? Конечно, не вымыслы ночи
	Тот оплачет, кому преклонить меня хочется просьбой.
	"Но в размерах краса, на сырье появилась отделка.
	Так научился он стих заключать: "с Берецинтия Аттис";
	И "дельфин, что тогда разсекал голубого Нерея";
95	Или: "у длинного мы ребро извлекли Аппеннина".
	"Битвы и мужа", уже ль то не пена и вздутая корка,
	Будто бы старая ветвь, увядшая в пробке наросшей?"
	Нежное что же прочесть и шею склоняя возможно?
	"Мималлонским рога кривые наполнили гулом,
100	И похитив тельца надменного голову, носит
	Бассарида и, рысь управляя плющами, менада
	Эвия кличет; и ей отвечает возвратное эхо"?
	Было ль бы это, когда б хоть жилка отцовского духа
105	Плавает это в устах, влажна и менада, и Аттис,
	По столу он не стучит и не знает, как ногти кусают.
	"Но что пользы задеть угрызающей правдою ушки
	Нежные? Ты погляди, чтобы знатных дверь не застыла
	Перед тобой; там рычить собачья буква из носу*.
110	A по мне, так вперед пусть все окажется белым;
	Что мне! Чудесны вы все! Все будьте вы дивом созданья.
	Так ли? Вот здесь - говоришь - запрещаю я всем испражняться.
	Двух ты змей нарисуй: ребята, священное место,
	Тут не мочитесь! - уйду. Трепал Луцилий столицу
115	С Лупом, о Муций, тебя, и зуб над ними сломил он;
	Трогает всякий изъян у друга, в нем смех возбуждая,
	Хитрый Флакк, и допущенный около сердца играет;
	Ловок, вздернувши нос, над народом он издеваться:
	Мне-то и пикнуть не сметь? ни явно, ни в ямку, ни разу?
120	Здесь зарою межь тем: я видел, сам видел, о, книжка.
	Это же ослиных ушей не имеет? и эту я тайну,
	Этот мой смех, хоть такой ничтожный, тебе не продам я
	За Илиаду. О, ты, овеянный дерзким Кратином,
	Над Евполисом крутым и старцем могучим ты бледный,
125
	Пусть у читателя тут моего разгорается ухо:
	Не у того, кто готов посмеяться сандалиям греков,
	Грозный сам, и сказать косому кто может: раскосый,
	Чем-то считая себя, потому что в чинах италийскихь,
130	Бывши эдилом, крушил он неверные мерки в Аррете;
	Ни кто числа доски я на мелкой пыли пометки
	Ловок на смех подымать, на радость большую готовый,
	Коль девятичасовая рвет цинику бороду дерзко.
	Утром дарю им эдикт, а после стола - Каллирою.

Содержание: В подражание сатирам Горация, поэт выводит воображаемого оппонента, с которым завязывает разговор о современном положении стихотворства, когда (ст. 2) никто не станет читать чего-либо серьезного, а все хлопочут (ст. 5) из-за первенства в общественном мнении, хотя (ст. 7) знают его неосновательность, так как сама гражданская жизнь (ст. 10), при серьезном взгляде на все (ст. 12) возбуждает только хохот своею уродливостью (ст. 13). Каждый претендует на создание чего-либо гениального, чтобы (ст. 15), одевшись щеголем, прочесть свое произведение публично; и действительно, избалованное общество, неспособное идти глубже внешняго лоска стихов, по видимому, трогается их гармонией (ст. 22). Таким образом сам дряблый стихотворец надеется овладеть вниманием слушателей (ст. 24). На это оппонент возражает, что и учимся мы для того, чтобы похвастать перед другими. Поэт (ст. 30) отвечает изображением модно сюсюкающого пресыщения современных богачей (ст. 40). Оппонент замечает поэту, что он и сам не прочь от желания написать безсмертное произведение. Соглашаясь с этим (ст. 45), поэт указывает на безсодержательность современной похвалы, так как она исходит от изнеженных патрициев, занятых (ст. 53) роскошью стола и низкопоклонством своих бедных клиентов, хотя и кричат, что любят слышать правду. Такия избалованные люди в самомнении своем (ст. 62) проживают век слепыми и не замечают, что даже уличные мальчишки за их спиной передразнивают их. Что касается до общого народного приговора, то последний ограничивается одною оценкой внешней отделки. Одностороннее увлечение риторическими тонкостями доходит до того, что даже на суде защита седого старика (ст. 83) сама по себе становится делом второстепенным в сравнении с своею формою, и (ст. 85) вору за ученые антитезы защиты публика кричит: "славно!" (ст. 87). Нельзя трогать сердца неискренним песнопением. Вслед за примерами (ст. 93 и 99) безсодержательно напыщенных стихов, оппонент (ст. 108) замечает поэту, как бы своею правдой он не преградил себе доступа к знатным. На это поэт говорит, что согласен (ст. ) считать всех совершенными и дивом создания, и пускай только (ст. 112) укажут на то, чего не следует касаться, то он готов этого не трогать. Если прежние (ст. 115) сатирики невозбранно выводили недостатки даже друзей, то почему не ему не посмеяться над недостатками современников? Этот смех свой (ст. 122) поэт ценит выше всего. Пусть (ст. 126) действительно устыдится своих недостатков читатель, но не такой, который считает себя компетентным судьею только потому, что был когда то в провинции мелким полицейским чиновником. Для подобных читателей (ст. 134) есть своя литература.

1. Поэт декламирует предполагаемому собеседнику стих, заимствованный из сатир Луцилия: "О, вы, заботы" и т. д., на что тот спрашивает: кто же станет читать подобные жалобы?

4. В чувстве собственного достоинства поэт считает пустяками общественное мнение, выражаемое каким-нибудь Полидамантом или болтливыми женщинами, пересуда которых страшился когда-то сам Гектор (Ил., XXII, 99--107). Напрасно схолиаст считает Лабеона, которому подставляет имя Акция или Аттия, тем плохим переводчиком Илиады, о котором говорится ниже (ст. 50), так как о таком переводчике Илиады нигде мы упоминается, и Персий тщательно избегает всяких указаний на личности. Поэтому вероятнее предположить, что имя Лабеона заимствовано у Горациа (Сат., I, 3, 82), где под ним выставлен пустой человек. На таком же основании нельзя под тупым критиком Полидамантом подразумевать Нерона.

7. Весов общественного мнения.

8. Ибо кто ж в Риме? На этих словах поэт обрывает свою мысль, которую окончательно высказывает ниже в стихе 121.

11. Дяди у древних считались представителями строгости (Горация Оды, III, 11, 3. Сат., II, 2, 97; 3, 88).

15. Для публичного чтения стихотворец не забывает никаких внушительных подробностей, начиная с прически и новой тоги.

16. Сардоникс - камень, родственный ониксу и сердолику, украшенный резьбою, высоко ценился в перстнях; стихотворец, красовавшийся в нем только в день своих имянин, не забывает его при публичном чтении.

20. Тита могучих детей.

24. Противник, говоря, что не стоит учиться только для себя, уподобляет стремление в публичности, с одной стороны, закваске, постоянно овладевающей жидкостью, а с другой - дикой смоковнице, которая, засев в трещине стены или под каменною плитою, со временем вырывается наружу, разрушая самую стену или камень.

29. Для сотни кудрявых - стать образцом для школьников.

32. Отступая от обычной белой тоги из некрашеной шерсти, модники времен империи в торжественных случаях носили пурпуровые накидки даже с голубоватым оттенком под цвет гиацинта. Такой модник старается воспроизводить грустные греческия предания, например, про Филлиду, дочь Фракийского царя Ситона или Ликурга, которая влюбилась в Демофоонта, сына Тезея, когда тот при возвращении из Трои был занесен в их город. Демосоонт обещал взять ее с собою в назначенный день, но по обстоятельствам не мог сдержать слово. Считая его изменником, Филлида повесилась, но боги превратили ее в миндальное дерево, которое, когда возвратившийся Денофоонт его обнял, пустило листья.

34. Гипсифила, дочь Тоаса, царица Лемносская, влюбилась в Язона, когда он с Аргонавтами пристал к берегу острова, и родила ему двух сыновей. При отъезде изменника она сокрушалась и после многих трагических приключений продана была морскими разбойниками Фиванскому царю Ливу, который приставил ее нянькою к сыну своему Офелту.

41. Кедровые ящики и масло предохраняли книжные свертки от разрушительной моли.

43. Рыба макрель и ладон здесь вообще вместо мелочного товара, который обыкновенно завертывают в негодные рукописи. Так Гораций (Послания, ИИ 1, 269--270) говорит:

46. Редкая птица - поговорка. См. Ювенала VI, 165. VII, 202.

51. Чемерка считалась средством против сумасшествия.

52. После обильной трапезы, вельможа, возлегши на ложе из выписного цитрового дерева (см. Проперция III, 7, 49--50:

- диктует своему рабу стихотворение.

53. Твое дело задобрить поклонников вкусным блюдом да старым платьем.

55. Хоть ты и кричишь, что любишь правду.

56. Лысина и большой живот здесь вывеска тупоумия.

57. Обращения к Янусу, владеющему перед подобным знатным преимуществом быть с двумя лицами, так что не возможно спереди им восхищаться, а с затылка строить кривляния, как это делают мальчишки, подражая щелканью аиста, или изображая руками ослиные уши, или (ст. 60) высовывая язык на столько, на сколько не высунет его в зной и апульская собака.

65. Сравнение, заимствованное от приема ваятеля, который проводит ногтем по готовому мрамору, чтобы удостовериться в оконченной гладкости изваяния, здесь переносится на стихи.

72. Ежегодно двадцать-первого апреля, в день основания Рима, справлялись Палилии в честь сельской богиня Палесы. Зажигались кучи сена, и земледельцы в символ очищения от зараз прыгали через огонь.

73. Квинктий - Цинциннат, всходящий со всею первобытною мощью римского духа из простой земледельческой среды, которую современный модный поэт и описать не умеет.

76. Бризеида - вероятно, заглавие одной из не уцелевших трагедий римского поэта Акция. Ничтожный поэт не умеет даже оценить мощной, хотя и устарелой (жилистой) книги Акция.

77. Трагедия Пикувия - Антиопа, по мнению Тейфеля, представлена в бородавках для обозначения слабых и неизящных мест.

78. "Плачевное сердце простерто на скорби" - относится к горестной судьбе Антиопы, дочери Фиванского царя Никтея, в которую влюбился сам Юпитер. Чтобы скрыть от грозного отца последствия своих отношений к богу, она бежала к царю Сикионскому Эпопею. Никтей, считая последняго соблазнителем дочери, пошел на него войною, и сраженный завещал перед смертью брату своему Лику отмстить за осрамление рода. Поэтому Сикион был взят, и Антиопа уведена в рабство. Дорогой в хижине у горы Цитерона между Беотией и Аттикой у ключа Азопа она родила двух близнецов: Цита и Амфиона (будущих строителей Фиванской крепости), которых принял и воспитал пастух. Тем временем Лик влюбился в Антиопу, вследствие чего ревнивая его супруга Дирка жестоко мучила несчастную, принудив ее наконец бежать на Цитерон. Сначала дети не признали своей матери, но убежденные доводами пастуха они дали быку растрепать жестокую Дирку. Цэт привел казнь в исполнение, а Амфион, сидя на скале, воспел победную песнь.

87. Мой Ромул -

89--90. Претерпевшие крушение изображали оное и вешали эти картины в храмах богам-избавителям или же, надевая их на себя, просили милостыню (см. ниже, сатира VI, 32; Горация Оды, I, 5, 13--16; Ювенала, XII, 27, XIV, 302). Персий хочет сказать, что такой нищий не мог бы разжалобить его изысканною песнью, свидетельствующею об искусственности.

93. Предоставляя записным филологам разбор этого темного и спорного места, придержимся простого толкования Биндера, при котором получается совершенно удовлетворительный смысл. Защищая перед поэтом новейшую пышность внешней отделки стихов, воображаемый противник приводит всем памятные своею безсодержательною пышностью стихи Нерона и спрашивает, и является ли знаменитое начало Энеиды - "Битвы и мужа" - какою-то пеной и безжизненною веткой на пробковом дереве в сравнении с их великолепием? И когда поэт спрашивает, что можно прочесть нежного, склоняя шею, противник снова цитует ему округлые, но безсодержательные стихи того же Нерона. Аттис - один из жрецов Цибелы на горе Берецинте. Катулл (63) представляет судьбу этого Аттиса. Такого же рода стихотворение Аттис было сочинено Нероном, который публично пел его под звуки цитры.

94. Нерей -- одно из старших морских божеств, супруг Дориды и отец Нереид. Здесь - вместо самого моря.

95. Аппенинский хребет тянется через всю Италию. При хребте не трудно представить себе и ребро, а при вычурном выражении, вместо того чтобы сказать: мы переехали через Аппенинский хребет, выразиться: мы извлекли (уничтожили) одно из ребер Аппенинского хребта.

99. Мималлонским... - в этих четырех стихах изображаются подробности вакхического шествия. Мималлонами назывались вакханки по имени Ионической горы Мимаса, как оне же назывались бассаридами и менадами. Эвий - одно из имен Вакха.

100. Намеки на выведенное Еврипидом предание о Фиванском царе Пентее: за свое пренебрежение к Вакху он был растерзан своею матерью Агавою и её сестрами Иною и Автовоей, которые в вакхическом безумстве преследовали его как дичину и в триумфе разносили оторванную его голову (Горация Оды, II, 19, 14--16; Проперция, III, 17, 24).

101. У поэтов колесница Вакха попеременно запряжена рысями или тиграми.

105. Такой плавный набор слов произносится с тем противным сюсюканьем, которым до сих пор щеголяют богатые люди дурного тона, и при составлении таких стихов не встречается затруднений, при которых приходится стучать по столу и грызть ногти.

109. Под собачьею буквой здесь подразумевается р, слышное в собачьем рычании. Собеседник говорит о высокомерном отзыве знатного о смутившем его спокойствие сатирике.

113. как гениев и охранителей места. Змеи или драконы часто в подобном качестве являются у древних; например, дракон, охраняющий золотое руно, змей в могиле (Анхиза - Энеида Ѵ, 84--96). Под защитой такого гения место делалось священным и неприкосновенным для осквернения.

          114. Гай Луцилий - римский всадник, родился в 148 г. до Р. Хр; в Оуэссе в Кампании и умер 46 лет от роду в 102 г. до Р. X. в Неаполе. Он считается основателем римской сатиры (Горация Сат. I, 10, 48). Друг Сципиона Африканского младшого и Лэлия, он был деревенским их собеседником (Горация Сат. II, 1, 71--74). До какой степени он был безпощаден даже по отношению к высоко стоящим людям своего времени, можно видеть по многим уцелевшим отрывкам из его тридцати книг.

115. Корнелий Левтул Луп был консулом в 157 г. до P. X., а Публий Муций Сцевола в 133 г. Луп и Муций были оба врагами Сципиона, и это могло быть одною из причин озлобления Луцилия против них: тем не менее последний сломил над ними свой зуб, то-есть не в силах был ущербить их достоинства.

119. Ни в ямку.... За подробностями, на которые здесь намекает поэт, следует обратиться к Овидию (Превращ. XI, 96--193), где разказано, как цирюльник царя Мидаса, увидав ослиные уши последняго и чувствуя потребность разказать об этом, из боязни опасных для него сплетен вырыл ямку и тихо прошептав в нее: "у царя Мидаса ослиные уши", вновь ее нарыл, во весною выросший из ямки камышь, шатаясь от ветра, разгласил эти слова по всему свету.

123. За Илиаду - Акция или другого модного поэта. Ератин -

124. Евполис - тоже афинянин, процветавший с 446 г. до 411 г. до Р. X.; от обоих остались только отрывки. Старец могучий, сопоставляемый Горацием (Сат., И, 4, 1) с Евполисом и Кратином, - очевидно Аристофан (444 г. до 380 г. до Р. X.), прозванный старцем не за преклонные лета, а как поэт старого времени.

130. Аррет, ныне Аррецо, муниципальный город в Этрурии. Эдилы обязаны были наблюдать за верностью мер и весов и разбивали неверные глиняные мерки.

131. Поэт не желает иметь дела и с тупыми противниками науки, представляемой здесь арифметикою и геометрией. Доски и столы для арифметических цифр и геометрических Фигур посыпались песком или пеплом для черчения на них.

науки доставляло великую радость, когда девятичасовая вцеплялась в бороду циника.

134. Таким людям поэт предлагает знакомиться по утру с эдиктом претора, по нашему с полицейскими объявлениями, которые прибивались на Форуме где всякий праздношатающийся мог перечитывать их, а после стола, с Каллироей, вероятно, известною в то время общедоступною красавицей. Последний любили принимать благозвучные мифологическия имена.