В борьбе за трон.
Глава восьмая. Прощание

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Прощание

I

Теперь мы перейдем к развитию и развязке той самой драмы, завязка которой интересовала нас до сих пор. Мы описали события, окружавшие раннее детство нашей героини, бури, свирепствовавшие уже у ее колыбели, и показали, что иное детство уже может служить темой для романа. Теперь, рассказав вкратце о том, что произошло заметного на политическом горизонте, перейдем к описанию дальнейшей судьбы Марии Стюарт.

В 1548 году умер Генрих VIII, и королем стал его сын от несчастной Джейн Сеймур, Эдуард VI, а регентом королевства, ввиду малолетства Эдуарда, был назначен герцог Соммерсет. Война Англии с Шотландией вспыхнула с удвоенной силой. Армия Арана была наголову разбита в сражении при Пинкенлей, а флот во главе с адмиралом Клинтоном был выслан в шотландские воды со специальной миссией перехватить королеву в случае, если она попытается спастись бегством на французских кораблях.

Роберт Сэррей вел довольно монотонную жизнь и не появлялся в замке Инчмзхом с того дня, как после нападения англичан на Ментейн поселился там. Со стороны обитателей Инчмэхома не предпринималось ровно никаких шагов, которые дали бы ему основание искать общения с ними или питать против них новые подозрения. Королевы и их свита жили исключительно замкнутой жизнью и, казалось, навсегда отказались от надежды когда-либо расстаться с Инчмэхомом, так что у Сэррея не было других развлечений, кроме тех, которые ему могли доставить охота, рыбная ловля или рыцарские упражнения. Вальтер Брай был его верным товарищем и наставником, и отношения их превратились в самую сердечную и тесную дружбу.

Когда в Ментейн пришла весть о кончине Генриха VIII, то Сэррей немедленно послал гонца к графу Варвику, обращаясь к нему с просьбой принять его на английскую службу, что позволило бы ему вернуться в Англию. В то же время он написал регенту письмо с просьбой освободить его от занимаемой должности, причем Вальтер Брай тоже со своей стороны просил об этом. Он не хотел больше расставаться со своим другом, а так как граф Сэррей обещал ему в случае, если ему вернут отобранные в казну родовые имения, сделать его своим управляющим, то Брай с легким сердцем решил расстаться с отечеством, где у него оставались только одни печальные воспоминания.

Лорд Бэклей бесследно исчез, и надежда все-таки отомстить ему казалась осуществимой гораздо легче, если он поищет предателя в Англии.

Несчастная Кэт тоже исчезла. Однажды, отправившись в Эдинбург, Брай заехал в развалившееся аббатство, чтобы спросить старуху Гиль, где она похоронила девушку. Но старая колдунья упрямо отказалась ему давать какие-либо сведения и не показала могилы Кэт. Расставаясь с Шотландией, Брай хотел снова заехать в аббатство и повторить попытку разузнать, что стало с Кэт, чтобы по крайней мере оставить несчастной свои сбережения. Но проходили недели и месяцы, а ни от Варвика, ни от регента не приходило ответа.

Роберт совсем уже решил оставить Ментейн и лично заявить о своем решении регенту, он как раз обсуждал со своим другом детали поездки, когда звук копыт заставил их подойти к окошку.

- Цвета Варвика! - с удивлением воскликнул Сэррей. - Клянусь святым Андреем, да ведь это - сам Роберт Дадлей!

Прибытие кавалера в цветах Варвика могло удивить кого угодно, так как Англия все еще воевала с Шотландией и враг уже показался в окрестностях Лейта.

Сзррей поспешил выйти на улицу. Всадник соскочил с лошади, на мгновение всмотрелся в лицо Роберта и потом, бросившись в его объятия, воскликнул:

- Клянусь Богом, это - вы! Узнаете ли вы, Роберт Говард, своего пленника, Роберта Дадлея? Простите, что ответ дедушки заставил вас так долго ждать, но виноват в этом только я, так как мне непременно хотелось лично привезти вам ответ. Это должно было доказать вам, что я, Роберт Дадлей, не способен забыть оказанную мне услугу. Но, - продолжал он, входя с Робертом в дом и замечая там Вальтера Брая, - вести, которые я привез, в высшей степени конфиденциальны и спешны.

- Вальтер Брай - мой друг! - ответил Сэррей.

- Это другое дело. Тем лучше, если мы все трое сплотимся для общего дела. Королева Мария Стюарт должна убежать еще сегодня вечером. Выслушайте меня!

- Стой! - перебил Сэррей, который удивленно взглянул при этих словах на молодого Варвика и бросил Вальтеру многозначительный взгляд, - сохраните вашу тайну при себе и вспомните, что я дал регенту слово...

Я это знаю, Сэррей, и несмотря на это вы должны выслушать меня. Неужели вы думаете, что Дадлей Варвик предложит своему другу пойти на предательство? Однако к делу! Мне придется вдаваться в подробности. Прежде всего знайте, что мой дед пользуется полным доверием юного короля Эдуарда VI, или, вернее сказать - стоит во главе английской знати, которая решила строго следить за тем, чтобы в Англии никогда не могли повториться дни злодейской тирании. Эдуард VI во всем слушается моего деда и то, что поручил передать вам мой дед, имеет такое же значение, как если бы к вам обратился сам король. Дед имеет другие планы относительно престолонаследия, чем те, которые упомянуты в завещании Генриха VIII. В интересах страны он хочет устранить всякие спорные притязания, возможные в случае, если Эдуард VI почему-либо умрет. Каждый из незаконнорожденных детей Генриха VIII предъявляет свои права, и даже шотландская королева Мария Стюарт могла бы оказаться претенденткой. Поэтому мой дед хочет, чтобы Марии Стюарт удалось убежать во Францию, пока наша армия еще не завоевала Шотландию. Регент разбит, его армия почти разбежалась, он не может более удерживать нас и поэтому не нашел другого выхода, как склониться на предложение деда, разумеется, в секрете. Он обещал более не мешать бегству королевы, за что, со своей стороны, мой дед обещал ему отозвать английскую армию, как только объект спора окажется вне границ Шотландии.

- Ах, опять политика! - иронически пробормотал Вальтер Брай и, бросая Сэррею многозначительный взгляд, прибавил: - В том-то и заключается вся невыгодная сторона политики для нас, грешных, что как ни поступи, а никого не порадуешь! Мы вооружили против себя вдовствующую королеву, потому что служили регенту, сегодня регент требует от нас того, чему еще вчера препятствовал, а завтра вопрос может стать опять иначе, и тогда нам скажут: "К чему вы так спешили слушаться?"

- Необходимо торопиться, - возразил Дадлей, - потому что адмирал Виллеганьон явится сегодня с четырьмя французскими галл йотами в Дэмбергон, чтобы взять на борт королеву, и ему придется сделать это как можно скорее, чтобы не попасться в руки английской эскадре.

и если предметом этого соглашения является такой поступок, который им придется официально именовать государственной изменой, то пусть они и подыскивают себе людей, готовых пойти на это, а не поручают честному дворянину во имя секретных приказов нарушать долг чести. Я был здесь в качестве слуги регента, всем известно, что я охраняю замок Инчмэхом, и если завтра королева будет похищена, то ответственным окажусь я. Что же скажут? Скажут, что либо я обманул, либо дал себя обмануть. И то, и другое навлекает на меня одинаковый позор, способный навсегда запятнать мое имя, и поэтому я не пойду на это. Пусть регент отзовет меня или пришлет мне официальный приказ. Без этого Мария Стюарт выйдет из замка, только переступив через мой труп.

Дадлей улыбнулся, хотя и не без удивления взглянув на Сэррея, и произнес:

- Это было предусмотрено, и я могу только удивляться прозорливости моего деда, который так верно понял вас. Когда он дал мне почетную миссию лично переговорить с графом Араном, то поручил напомнить регенту, что в Ментейте находится один дворянин в лучшем смысле этого слова и что было бы в высшей степени жалко, если бы этот дворянин поплатился жизнью за защиту бесполезной вещи. Регент пошел навстречу нашему желанию. Вот приказ о вашем отзыве с распоряжением передать ваш пост мне.

- Ну, а я и мои стрелки? - воскликнул Брай. - Сэр Дадлей, уж не думаете ли вы, то я пущу вас через озеро?

- Нет, сэр Брай, - улыбнулся Дадлей, - я уже заметил, что вы так же упрямы, как и граф Сэррей. Но вот приказ регента, который передает мне власть над Инчмэхомом и Ментейтом. Посмотрите сами и увидите, что вам придется повиноваться моим приказаниям.

Брай прочел приказ и воскликнул:

- Клянусь святым Андреем! Я предпочел, чтобы мне отрубили руку, чем видеть, как королева убежит. К чему ее мучили, если в конце концов уступают ее желанию? Что законно теперь, было законным и тогда, а незаконное в прежнее время осталось таковым и теперь!

- Законы хороши для обыденной, повседневной жизни, но не для политики, сэр Брай! - возразил Дадлей. - Но я сейчас смягчу ваше раздражение. Регент нуждается в войсках. Поэтому велите своим стрелкам готовиться в поход и отправляйтесь с Богом. Если же вы предпочитаете следовать за графом Сэрреем, то пусть отряд поведет ваш капрал. Могу дать вам увольнительное свидетельство, так как я захватил для этого чистые бланки.

- Вот за это я готов поцеловать ваши руки! - воскликнул Брай. - Значит, я с честью выйду из этого положения. Но как же быть, граф Сэррей? Раз мы уходим в отставку, то нам следует нанести визит дамам в замок и сказать им, что не от нас зависит, если сегодня им предлагают то, что еще вчера было бы сочтено государственной изменой.

Тем временем Сэррей прочел вслух свое увольнительное свидетельство:

"Ввиду того, что сэр Роберт Говард, граф Сэррей, по представлению графа Варвика, герцога Нортумберленда, восстанавливается английским королем Эдуардом VI во всех титулах, отличиях, правах и имениях, отнятых у его рода вследствие государственной измены графа Сэррея, то мы, Джеймс Гамильтон, граф Аран и регент Шотландии, увольняем упомянутого Роберта Говарда от службы королеве Марии и настоящим указом даем ему свободный пропуск и дозволение вернуться в свое отечество каким ему заблагорассудится путем, будь то на одном из французских галиотов, находящихся в Дэмбертоне, или же дорогами нашего государства".

Позволение уехать на французском судне заключало в себе несомненный намек, что ему разрешается проводить королеву, Марию Стюарт, если ои того пожелает, и что он не должен чинить никаких препятствий ее побегу. Поэтому, когда Брай сделал предложение нанести прощальный визит дамам, то Сэррей почувствовал, что ему не получить более полного нравственного удовлетворения за все неприятности, испытанные из-за вдовствующей королевы, чем если он лично объявит ей об исполнении всех ее желаний. Кроме того, его сердце шептало ему при этом, что он получит возможность увидеть Марию Сетон.

И эти мысли заставили страстными аккордами боли зазвучать его сердце. "Да, я хочу еще раз увидеть Марию Сетон! - подумал Сэррей. - Я еще раз хочу заглянуть ей в глаза, чтобы набраться духа забыть ее! Свидание убьет воспоминания".

II

После того, как мужчины обсудили все необходимое, и стрелки были снаряжены в поход, чтобы навсегда покинуть Ментейт, со сторожевой башни после долгого перерыва снова затрубил рог, возвещавший о визите в Инчмэхом и требовавший челнок.

В Инчмэхоме все с любопытством сбежались к окнам. До обитательниц этого замка уже дошли вести о поражении армии регента, и они были готовы покинуть Инчмэхом, чтобы переселиться в более надежное убежище. Будет ли там лучше жить или нет - но как бы там ни было, это было переменой и могло влить надежду в сердца.

Глаза Марии Сетон тоже блестели ярче. Все время она ждала, что Сэррей вот-вот появится. Сперва она надеялась на это со всей страстью любви, сознающей, как глубоко она обидела любимого человека и несправедливо отнеслась к нему, любви, готовой исправить нанесенное зло и согнать печаль с чела возлюбленного. Но шли месяцы, а Сэррей все не появлялся. Тогда в сердце Марии начинала закрадываться горечь, а все сильнее звучавшее сомнение говорило, что Роберт не любил ее, а просто играл ею и поддался минутному увлечению, чтобы завязать интрижку. С течением времени сомнение перешло в уверенность, и Мария Сетон стала ненавидеть Сэррея. Да, он только играл с ней! Иначе он должен был бы явиться в Инчмэхом и не мог бы так быстро позабыть ее! Сомнение все росло, и когда Мария думала о том вечере, когда Сэррей прошел в спальню к вдовствующей королеве, то приходила к выводу, что любовь Сэррея узко чувственного характера.

Однако теперь, глядя, как спокойную гладь озера рассекал легкий челнок, Мария вдруг почувствовала, что ее сердце беспокойно бьется.

- Нам посылают нового пажа, - сказала вдовствующая королева, пожимая плечами, - вот и все! Я не имею ни малейшего желания принять его.

- Но я непременно хочу! - воскликнула Мария Стюарт, - ведь новый паж может развеять наше одиночество. Может быть он окажется повежливее, чем сэр Говард! Правда, бедному Сэррею пришлось перенести здесь так много неприятностей, что ему нельзя ставить в вину, если он предпочел остаться на свежем воздухе, а не сидеть здесь, в этой клетке. Пожалуйста, мама, будь полюбезнее с новым пажом!

- Я готова льстить нашему тюремщику, если ты требуешь этого от меня, - воскликнула Мария Лотарингская, - но только не сегодня, когда он ведет с собой тех других. Я не хочу видеть ни Сэррея, ни его грубого стрелка.

- Ваше величество! У этих господ, должно быть, случилось что-то необыкновенное, так как они настаивают на приеме и говорят, что цель их посещения не терпит отлагательств.

- Хорошо же! - улыбнулась вдовствующая королева, и эта улыбка была полна такой злобы, что ее свита забеспокоилась, как бы страстность королевы не толкнула ее на необдуманный поступок. - Хорошо же, так пусть они придут! Но пусть они никого, кроме себя, не винят, если прием им не понравится.

Вошли все трое: Сэррей, Дадлей и Брай.

- С каких это пор, - крикнула вдовствующая королева, - мы являемся пленными даже в нашем замке? С каких это пор регент настолько позабыл всякие приличия, что перестал даже уважать собственные покои королевы?

- Ваше величество, - ответил Сэррей, - вы ошибаетесь. Регент не заставлял нас добиваться у вас приема, которого мы у вас так настоятельно попросили. Я и Вальтер Брай оставили службу у регента, а на мое место вступает сэр Роберт Дадлей.

- Сэр Роберт Дадлей! - воскликнула Мария Лотарингская. - Вы не могли бы хуже зарекомендовать себя, чем теперь, когда начинаете с того, что усваиваете манеры вашего предшественника, который, со своей стороны, только копирует грубость этого стрелка.

- Ваше величество! - перебил ее Дадлей, глубоко склоняясь перед ней, - почтительнейше прошу вас не осуждать моих друзей, пока не выслушаете их до конца.

- А они собираются еще что-либо сказать? Уж не хотят ли они трогательно распроститься с нами? Мне кажется, что обеим сторонам одинаково нетрудно будет расстаться!..

- Мне - нет, ваше величество, - ответил Сэррей, - потому что я глубоко сожалею, что был поставлен в необходимость идти наперекор вашим планам. Я уже сказал вам, что оставил службу у регента. - Он повернулся к Марии Стюарт и, преклонив перед ней колено, продолжал: - Ваше величество! Теперь я свободен от данного слова. Когда я поступил на службу к графу Арану, я поклялся ему, что буду защищать вас от каждого, кто бы это ни был. Если бы даже сам регент захотел заставить вас бежать, то и тогда я с такой же энергией восстал бы против этого, как и тогда, когда чужие желания хотели предопределить вашу судьбу. Так поверьте же честному слову дворянина, что я только верно и преданно исполнял свои обязательства!.. Я буду счастлив, что хоть одно сердце расстается со мной без злобы и ненависти.

Мария Стюарт улыбнулась, как и тогда, когда он преклонил пред ней колено в застенке, и неописуемая красота ее лица превратила эту улыбку в истинно ангельскую.

- Роберт Говард, - сказала она, - я верю, что вам было трудно быть тюремщиком несчастной королевы, которой не позволяют даже радоваться солнечному свету на вольном воздухе. Я верю, что в вашей груди бьется преданное, горячее сердце, и радуюсь за вас, что вы уезжаете отсюда. Не знаю - только один Бог может знать это - была бы я счастливее, если бы осуществились планы мамы. Но вы не могли поступить иначе, и я должна быть только благодарна вам за это и сказать, что уважаю вас за вашу преданность. Да хранит вас Господь, и когда вы радостно помчитесь по прекрасным лесам и зеленым лугам, когда увидите радостные лица людей, то вспомните о бедной королеве, которая с радостью отдала бы свою корону только за то, чтобы поменяться судьбой с самой простой жницей! И помолитесь тогда за бедную Марию Стюарт!

На глазах королевы заблестели слезы, и ни Сэррей, ни Дадлей, растроганные и увлеченные очарованием этого ребенка, не могли дольше сдерживаться.

За вас хоть на смерть! - воскликнул Сэррей, а Дадлей обнажил меч и, бросившись на колени и с восторгом глядя на Марию Стюарт, воскликнул:

Ваше величество! Когда-то я думал увезти вас и доставить к принцу Уэльскому, чтобы он мог возложить на ваши локоны английскую корону. Тогда Роберт Говард вышиб меня из седла, но сегодня никто не помешает вам убежать из этих стен. Вы хотите быть свободной, и Франция простирает вам навстречу свои объятия. На коня, ваше величество, на коня! Еще сегодня ночью шотландская королева должна ускакать в Дэмбертон, где ее ждут четыре французских галиота с поднятыми парусами.

- Да вы с ума сошли! - воскликнула вдовствующая королева, резко перебивая Дадлея и показывая на Вальтера Брая, остававшегося немым свидетелем всей сцепы.

Радость, загоревшаяся на всех лицах, вдруг застыла и сменилась ужасом и смущением. Как? Новый властитель их судеб открывает свои намерения в присутствии тех лиц, которые до сих пор шли всегда наперекор таковым, и вслух говорит о том, о чем до сих пор решались говорить только шепотом? Ведь этим он портит все! Ведь вот сейчас подойдет Вальтер Брай, чтобы арестовать его!..

Но каково же было их изумление, когда Брай подошел к Марии Лотарингской и, преклонив колено перед ней - той самой женщиной, с которой он до сих пор держался самым высокомерным, вызывающим образом, - воскликнул:

- Ваше величество! До сих пор я еще ни перед кем, кроме Бога и моего короля, не преклонял колен. Вы были мне врагом, да и останетесь таковым, потому что ненавидите во мне верного слугу вашего врага. Но, как граф Сэррей только исполнял свою обязанность, так и я повиновался приказу. Однако теперь, когда я покончил со службой, я должен сказать вам, что мне было в высшей степени неприятно и больно служит графу Арану. Он не смел так оскорблять вас, если не думал покончить с вами совсем; такая половинчатость никогда не нравилась мне. Теперь я свободен, и вам нечего беспокоиться, что я буду предателем из собственного удовольствия. Если Шотландская королева хочет бежать, то меня ей нечего бояться: в настоящее время я слуга только графа Сэррея.

- И в качестве такового, - воскликнул Роберт, - он будет сегодня ночью экскортировать поезд, если королева разрешит мне доказать, что отныне я признаю над собой одну только ее волю, как своей повелительницы.

так! Это разбило бы мне сердце! Роберт Говард, вы не умеете лгать: поклянитесь мне своей честью, что не обманете меня!

- Ваше величество, вы свободны! Это не обман. Мы отвезем вас в Дэмбертон или умрем за вас. Клянусь в этом всем для меня священным! - воскликнул Дадлей. - Клянусь вам за себя и за моих друзей.

- Мы не сомневаемся в вас, - ответила вдовствующая королева, - но знаем подлость графа Арана. В ваши намерения может входить увезти королеву, мою дочь, и если вы сами обмануты, тогда вы можете проливать вашу кровь с какой угодно безумной храбростью - королеве от этого не будет ни малейшей пользы. Дайте мне доказательства, что ваш план имеет хоть немного шансов на успех. Покажите мне французских солдат, которые защитят нас от стрелков! Покажите мне письмо от д'Эссэ в доказательство того, что он ждет нас, что мы найдем в Дэмбертоне французские корабли.

- Я не могу показать вам ни письма, ни французских солдат, - возразил Дэдлей. - Я не могу даже доказать вам мою непоколебимую уверенность в успехе этого плана. Вы должны стать нашей сообщницей. Но я обращаюсь к Шотландской королеве с вопросом, может ли она думать, что мы представляем собой трех подлых дураков, способных легкомысленно ставить на карту благо повелительницы лишь ради того, чтобы выкинуть безрассудно смелую выходку? Может ли она думать, что два дворянина и честный стрелок поручились бы своей честью, если бы дело шло только о проделке пажей, и что мне удалось бы привлечь таких сообщников, если бы у них могла бы оставаться хоть тень сомнения?

- Я один, кому не доверяет ее величество вдовствующая королева и кого она, быть может, и сейчас считает предателем, - вступил в разговор Роберт Сэррей. - Я мог бы ответить на это тем, что доставил бы все доказательства. И из них вы усмотрели бы, что сегодня бегство возможно, а завтра - немыслимо. Это было бы местью, потому что понадобилась бы целая неделя, пока я принес бы доказательства. И тогда я мог бы сказать королеве: "Вы были бы свободны, если бы ваша мать не заподозрила что-то из дикой ненависти". Я отказываюсь от такой недостойной мести, и так как я поклялся, что в любой момент буду готов пролить за королеву кровь, то могу и теперь во имя ее спасения сложить свою голову. Ваше величество! - обратился он к вдовствующей королеве. - У вас есть прочная камера во дворце. Я готов быть вашим узником, чтобы у вас был заложник, если против королевы замышляется предательство.

тогда я могу только пожалеть об ожесточенности твоего сердца. Но я сама предпочту умереть, чем сомневаться в честности этих господ. Я убегу с вами, и если нам будет угрожать предательская засада, то я приказываю вам, сэр Говард, щадить свою жизнь. Я доверяюсь вам и отдаюсь под вашу защиту, и тот, кто не хочет обидеть меня, должен отбросить в сторону всякое сомнение. Мария Флеминг, Мария Сетон, хотите ли вы сопровождать меня?

Подруги детских игр окружили молодую королеву и стали целовать ее руки.

- Клянусь святым Андреем, - пробормотал Вальтер Брай, - я даже буду рад, если нам повстречается дюжина всадников. За такую королеву и умереть - чистое наслаждение!

Брай, Сэррей и Дадлей уехали, чтобы подготовить все необходимое для побега. Роберт Говард не обменялся с Марией Сетон ни единым словом, но он с горделивой радостью заметил, как она невольно покраснела, когда вдовствующая королева высказала свое обидное недоверие. И это было для него большим удовлетворением, наполнившим его сердце сладким блаженством.

- А она меня все-таки любит! - шепнул он Вальтеру Браю.

- Роберт Говард! Вы мужественно боролись со своим сердцем, и я удивлялся вам, видя, что вы одержали победу над ним. Неужели же женская улыбка должна поколебать теперь то, что вы решили после зрелого размышления? Верьте мне, если бы даже вы и могли теперь любить ее всей душой, то скоро прокляли бы час, когда снова увидели ее. Мужчина не должен сомневаться в женщине, которую он любит, потому что сомнение быстро разрастается, как сорная трава, которую ничем не вывести. Там, где хоть раз закралось сомнение, надо все разрывать, потому что сомнение возвращается, а тогда уже бывает слишком поздно. Вспомните мою Кэт! Она была невинна, но обесчещена, а позор тяготеет так же, как и сомнение. Ее вид постоянно возбуждал во мне сомнения в ее чистоте, и я, наконец, начал подозревать, что она не так уже невиновна во всем происшедшем. Благо ей, если она умерла; если же старая ведьма Гиль обманула меня и если Кзт еще жива, тогда благо нам обоим, что я тогда убежал. Откажитесь от предмета своей страсти, сэр Говард! Подумайте, что она насмеялась над вами! Ведь страдание лучше обманчивых надежд.

- Вы правы, Вальтер, сомнения возвращаются, - пробормотал Сэррей, пожимая ему руку. - Но я все-таки скажу Марии, что любил ее так, как никогда уже больше не буду любить ни одну женщину!

- Ну и поступите, как дурак, с позволения сказать! Она порядком-таки поиздевалась над вами, и если вы хотите, чтобы она любила вас, так не исповедуйтесь ей, словно несчастный грешник, а обходитесь с ней гордо и холодно. Не беспокойтесь, она поймет, что это - простое гордое притворство, потому что женщины с такой же достоверностью, как и сатана, знают, поймали ли они чужую душу! Для вас будет лучше оставаться на расстоянии выстрела от ее черных глаз и спрятаться за меня, как за щит, чтобы я мог целым и невредимым привезти вас в Англию, где вы забудете про Инчмэхом!

- Никогда! - вздохнул Роберт так тихо, что Вальтер не расслышал этого.

III

Когда стемнело, на берегу озера приготовили лошадей. Дадлей переехал через озеро и перевез сначала придворных дам, потом королеву, а уже потом воспитателей королевы, которым все было сообщено только в самую последнюю минуту, причем им был предоставлен выбор, последовать ли за королевой во Францию, или остаться здесь. Они решились на побег, так как думали, что гнев регента обрушится на них.

Едва только все это маленькое общество собралось на берегу, как все вскочили на коней и быстро помчались прочь.

Как ликовало сердце Марии Стюарт, когда темные башни Инчмэхома стали скрываться вдали, и как жадно ее грудь вдыхала свежий воздух свободы! Когда же в ее душу вкрадывались опасения, то Дадлей задорным смехом разгонял ее печали. О, если бы она могла знать, что этот самый Роберт Дадлей станет когда-нибудь последней надеждой ее разбитого сердца, но уже не будет в силах спасти ее, как. сегодня, что он станет причиной ненависти ее врага и убийцы, что он, любовник двух королев, предаст их обеих! О, если бы она могла знать, что готовит для нее в будущем судьба, то она не убежала бы из Инчмэхома, а, может быть, все-таки убежала бы. Кто может знать это? Ведь Мария Стюарт была женщиной, а женщина охотно покупает себе час счастья ценой тысячи часов слез!

За такой час и Мария Сетон теперь заплатила бы несколькими годами своей жизни. Как трепетало ее сердце, как бушевала страсть в ее груди, как боролась униженная гордость с тоской любви, когда она думала о том, что Роберт Говард даже не поздоровался с ней, когда она выходила из лодки на берег! Он сидел верхом на коне с опущенным забралом, неподвижный, вытянувшийся, словно бронзовая статуя, и казался лишь немым, холодным стражем побега. Едва только королева села на коня, как Сэррей повернул лошадь и поскакал вперед, и для нее, Марии Сетон, у него не нашлось ни взгляда, ни слова, она была чужой ему.

от него, когда он сегодня опустился на колени перед королевой и с теплотой благородного сердца, со страстью и воодушевлением говорил о своей преданности ей! Это было воплощение ее грез, это был тот человек, на груди которого она могла бы с рыданием и радостью воскликнуть: "Я люблю"...

Ночной ветер гнал по полям холодный туман, но у Марии кровь горячей струей бежала по жилам.

"Он не смеет так расстаться, - кричало все в ней, - я должна сказать ему, что любила его и что его холодность превратила мою любовь в ненависть".

"Нет! - снова поднимался в душе Марии Сетон другой голос, - пусть он не торжествует! пусть не радуется мести Марии Сетон! пусть не видит, что ее сердце истекает кровью!.. Твое лицо должно смеяться, даже если горе рвется криком из сердца".

Когда начало рассветать, кавалькада доехала до возвышенности, с вершины которой взорам беглецов открылось море - дорога к свободе!

В этот момент к ней подскакал Сэррей, проехавший вперед и теперь вернувшийся обратно на взмыленном коне.

- Приближается отряд всадников, ваше величество! - доложил он, глубоко склоняясь перед ней. - У них знамена с лилиями, королевскими знаками Франции. Да поддержит Господь вас, ваше величество, и да благословит вас на всех путях ваших!

У Марии Стюарт от радости выступили слезы на глазах; она не находила слов для ответа; только ее нежная ручка схватилась за панцирную перчатку Сэррея, и она, всхлипывая, прошептала:

- Благодарю вас, благодарю вас!

развевались по ветру. Граф Монтгомери соскочил с лошади и на коленях приветствовал невесту своего дофина, причем радостный клич свиты огласил воздух.

Роберт Сэррей отъехал в сторону и наблюдал издали, как дворяне окружили Марию Стюарт и ее дам; казалось, словно он олицетворял собой мрачные тени ее прошлого, убегающие от пышного блеска будущего. Дадлей уже откланялся королеве, а Монтгомери расположился рядом с ней. Весь эскорт уже пришел в движение, когда королева вдруг приостановила лошадь и, оглянувшись по сторонам, заметила одинокого всадника.

Почувствовала ли она, что еще одно слово благодарности будет для него целебным бальзамом, заподозрила ли она, как он страдал, или это было просто следствием ее сердечности, которая очаровывала всех, но только она повернула лошадь к Сэррею и кивнула дамам, последовавшим за ней.

- Мы еще должны проститься с нашим инчмэхомским тираном! - крикнула она французам. - Останьтесь там, господа! Ведь это расставание с родиной, которое выразится в благодарственных словах этому человеку! - С этими словами она подскакала к Сэррею, сняла с груди бант и, подав ему его, взволнованно сказала:

- Я - очень бедная королева, я ничего не могу подарить вам ценного, чтобы отблагодарить за верность, но этим бантом я даю вам знак моей благодарности и уважения, которым вам обязана Мария Стюарт. Вы, мои дамы, сделайте то же самое и одарите нашего храброго инчмэхомского пажа знаками, приличествующими смелому рыцарю.

- Я - ваша должница, - сказала она, - потому что вы одержали победу и с честью взяли верх над хитростью и коварством.

Ее смех прозвучал как-то глухо, и голос дрожал. Когда Роберт взглянул на нее, то увидел, что ее глаза полны слез.

- Леди Сетон, - шепнул он, - я беру этот бант, как знак вашего прощения.

Остальные дамы уже отъехали и последовали за королевой.

мне этого тогда!

Взгляд, которым она сопровождала эти слова, зажег сердце Сэррея.

- Мария! - воскликнул он.

Но Мария Сетон ответила ему скорбной улыбкой и, сказав: "Прощайте навсегда!", - погнала лошадь и через несколько секунд уже скрылась в пестрых рядах французских кавалеров.

- Навсегда! - пробормотал Сэррей и почувствовал себя так, словно прощался со своей юностью.