В борьбе за трон.
Глава девятая. Пророчество

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Пророчество

I

Не говоря ни слова, Сэррей, Дадлей и Брай оставались на высоком холме, пока на главной мачте галиота не взвился рядом с боевой орифламмой Франции королевский штандарт Шотландии, и это возвестило им, что Мария Стюарт вступила на французскую землю. Они словно сговорились дождаться этого важного по своим возможным последствиям момента и, когда ветер надул паруса и корабль понесся по волнам в открытое море, с молчаливым, скорбным сочувствием посмотрели друг на друга, как друзья, которые пожимают друг другу руки после прощания с любимым родственником.

- Бедная Шотландия! - буркнул Вальтер Брай, - кажется, что от тебя улетает твой ангел-покровитель! Горе стране, из которой этот ангел должен бежать в силу того, что она не способна укрыть его!

- Скажите лучше: позор нам, что мы допустили ее побег! - воскликнул Дадлей. - Сэр Говард, у меня такое чувство, словно я виновен в государственной измене. Если бы я видел королеву раньше и не дал Монтгомери слова, то, клянусь Богом, я не отдал бы этой добычи французам.

Она не виновата в той крови, которая пролилась из-за нее, - возразил Сэррей, - но, как истинные англичане, мы можем только радоваться, что яблоко раздора между Англией и Шотландией плывет теперь по морю.

Вы так думаете? - улыбнулся Брай, пожимая плечами. - Неужели вы предполагаете, что король Генрих VIII начал эту войну из-за ребенка? Полноте, ему просто нужно было приданое нашей королевы, а сама она как невеста шла только в придачу. Сэр Дадлей, я помог вам увезти королеву, потому что мое сердце было тронуто тем, что этот милый ребенок должен так жалко влачить свою юность в мрачном замке. Но не думайте, что я поверил вашему деду; он - англичанин и только несколько иначе подходит к вопросу, чем Генрих VIII. Шотландская королева стала теперь французской принцессой, а Франция - враг Англии. Лорд Варвик скажет, что с того момента, как королева Мария Стюарт вступила на французскую землю, она потеряла права ка корону, и, таким образом, Шотландия, как страна без властителя, попадет в руки Англии. Английская жадность просто избирает другой путь. Лисица изобрела другие средства" Но я не хочу оскорблять вас; я говорю просто то, что думаю, и говорю все это без всякого гнева. Лучше, чтобы англичане властвовали в Шотландии, чем нам подчиняться Дугласам.

- Черт возьми! - воскликнул Дадлей, - так, значит, мы с вами - друзья, и, быть может, я когда-нибудь еще привезу из Франции эту прекрасную добычу. Сэррей, я завидую дару, полученному вами от королевы, и еще более тому, что она рассказывала мне про вас. Не смотрите так мрачно! Английский штандарт развивается в Кале и, быть может, вскоре взовьется и над Парижем. Тогда мы утащим у дофина его прекрасную добычу, а вы возьмете себе Марию Сетон...

- Дадлей! - перебил его Говард, - если вы любите меня, то не произносите в моем присутствии этого имени.

- Я очень люблю вас, Говард, как друга, которому можно удивляться и завидовать и которого каждый должен любить, если не хочет ненавидеть его от стыда, что он лучше. Но знаете ли, что рассказала мне королева? По ее мнению, вам следовало бы схватить ту, которую я не смею называть по имени, взвалить себе на лошадь и умчаться с ней!

- Довольно, сэр Дадлей, я уже не прошу, а требую от вас, чтобы вы перестали говорить об этом!..

- Да упасет меня Бог сердить вас! Замолкаю и преклоняюсь. Я именно и не могу понять, как вы можете оставаться таким спокойным. Я, будучи на вашем месте, стал бы неистовствовать, волноваться, кипеть, отчаиваться, но не мог бы до такой степени подчинить рассудочности порывы сердца. В вас чувствуется что-то шотландское, Говард; вы больше склонны к мечтательности, я же больше склоняюсь к радостной любви и дивному легкомыслию. Но куда же мы едем? Ведь эта дорога не ведет к границе! Вы с ума сошли, Брай?.. Ведь это - дорога в Эдинбург!

Дадлей и Сэррей следовали за Браем, не обращая внимания на дорогу, по которой он поехал. Только теперь они заметили, что он избрал путь, который вел к шотландской столице.

- Мы сделаем очень небольшой крюк, - ответил Брай, - и если вы действительно друзья мне, то дадите мне возможность перед тем, как покинуть Шотландию, исполнить священную обязанность.

- Отлично, сэр Брай, - произнес Дадлей. - Но что это за таинственное приключение?

- В нем нет ничего, что могло бы возбудить ваше любопытство, сэр Дадлей.

- Ха-ха, сэр Брай! - воскликнул тот. - Мне очень хочется стать вам таким же добрым другом, как и Роберт Говард, потому что под вашей мрачной физиономией скрывается честное сердце. Не отвергайте меня только из-за того, что я охотно купаюсь в солнечных лучах; я смеюсь даже и черту в лицо, а тот, кому я протянул руку, может быть уверен в ней до конца своих дней.

- Я верю, верю вам, и хоть вы и являетесь нарядным дворянчиком, зато ваш кулак и в шелковой перчатке доказывает, что кости у вас железные. Но я сейчас не ищу приключений, пусть сэр Говард расскажет вам в чем тут дело, а я не могу.

Сказав это, Брай срывается вперед, а когда Сэррей рассказал Дадлею, как они спасли Кэт от папистского столба, как дугласовские всадники свалились в пропасть, то у Дадлея потеплело на сердце, и его лицо просияло.

- Клянусь святым Георгом! - воскликнул он, - я отдал бы год своей жизни, чтобы быть с вами тогда! Но где же эта несчастная?

- Что значит "умирающей", "похоронить"?

- Старуха говорила, что Кэт умрет, так как иначе Вальтер убил бы Кэт.

- В неистовстве бешенства?

- Вальтер совсем не так страстен, как вы думаете. Именно тогда, когда в нем кипит целая буря чувств, он с виду кажется спокойным. Это - характер, словно скованный из железа и стали. Он хотел убить Кэт, как убил какой-то отмеченный в истории римлянин свою обесчещенную дочь. Колдунья обманула Брая, потому что когда он пришел, чтобы посмотреть на могилу Кэт, то старуха не могла показать ему могилу. Может быть, она рассчитывала его обрадовать этим, но он только мрачно посмотрел на нее и сказал: "Кэт умерла. Женщина, которую я любил, не может остаться жить после того, как ее обесчестили, а если дело обстоит иначе, то пусть она остережется встречаться со мной. Значит, она была виновата, и я был дураком, что спас ее от позорного столба". Вы видите, - заключил Сэррей, - что боль воспоминаний не смягчила Брайя, и я готов побиться об заклад, что сегодня он собирается навестить старуху только для того, чтобы убедиться, не живет ли с ней Кэт.

- И чтобы убить в этом случае ее?

Сэррей повел плечами и ответил:

- Это известно лишь Богу!

- И вы не помешаете убийству?

- Вальтер мой друг, а я даже у постороннего не вмешался, бы в такой деликатный вопрос, который надлежит разрешить одному в зависимости от своего сердца и чести. Убивает ли он вероломную женщину, или опозоренную невесту - все равно; это - вопрос его чести, которую он дочиста отмывает кровью, и тут никто не вправе ни давать советы, ни мешать, ни способствовать.

- Прокляни меня Бог! Вы оба так мрачны в своей любви! - воскликнул Дадлей. - Мою честь неспособно запятнать ничто, кроме моих собственных поступков, а тем более - женщина. Я так рассуждаю и пою:

О, как весело любить,

Как приятно верным быть:

Пусть сегодня мы сошлись,

Завтра ж снова разошлись!

- Ну, и да будет вам благо, если вы всегда будете иметь возможность напевать эту песенку, - засмеялся Сэррей. - Хоть вы и не узнаете никогда, каким блаженством может любовь наполнить жизнь, зато никогда и не испытаете, какую боль причиняют разочарование и измена в любви.

II

Только с наступлением темноты путешественники добрались к намеченной ими цели. Но напрасно Вальтер подавал условленный знак во дворе развалившегося аббатства, - никто не отзывался на бряцанье железа.

- Проклятие! - буркнул он, - не слышит эта старая ведьма, что ли, или ее утащили, чтобы кинуть в воду?

- Я посоветовал бы, - шепнул Дадлей, - отыскать какую-нибудь харчевню, так как здесь чувствуешь себя неуютно.

С этими словами он показал на освещенную лунным светом стену, на которой ясно вырисовывалась тень какой-то фигуры, хотя во дворе не было ни единого человеческого существа, кроме трех всадников.

- Где же ты, ведьма? Чтобы тебя все черти взяли! - крикнул Брай. - Что ты дурачить меня хочешь?

- Стой, кто бы ты ни был, черт или человек! - крикнул Брай, выхватывая пистолет.

Ответом было тихое хихиканье, и какая-то темная фигура понеслась черной тенью над болотами. Вальтер выстрелил, но вслед за треском выстрела раздался иронический, хриплый смех, послышавшийся как раз сзади всадников, в то время как темная фигура исчезла в болотах.

Все три всадника испуганно вздрогнули - так жутко звучал этот смех, так необъяснимо было это видение, потому что когда они оглянулись, сзади них никого не оказалось.

Да охранит нас Пресвятая Дева! - осенил себя крестным знамением Дадлей. - Сэр Вальтер, не дразните дьявола!

Клянусь святым Андреем, - буркнул тот, - вы правы; но пусть у меня отсохнет рука, если я когда-нибудь снова сжалюсь над ведьмой!

С этими словами он повернул лошадь назад. Вдруг сзади него послышался голос, звавший его: - Вальтер Брай! Он вздрогнул, так как это был голос Кэт. - Пусть малодушно бежит тот, кто хочет! - закричал Брай, - я расследую, в чем здесь дело, и пусть меня черт поберет, если нас не дурачат женщины!

С этими словами он соскочил с коня и привязал его к камню, затем собрал валежник и зажег его.

Сэррей тоже соскочил с лошади, чтобы помочь Вальтеру; Дадлей последовал его примеру. Он был бледен, но стыд поборол в нем страх.

В несколько минут огонь ярко загорелся, но в тот же момент откуда-то сверху в костер упал тяжелый камень, брошенный так ловко, что, не задев никого из мужчин, потушил огонь.

- Волшебство! - задрожал Дадлей, да и его спутники были страшно перепуганы, так как кругом все еще не было никого видно.

Вдруг раздался голос:

- Берегитесь! Бледная смерть поразит каждую руку, которая осмелится зажигать огонь там, где горело священное пламя! Почему вы не просите, Вальтер Брай, вместо того, чтобы грозить? Кто ищет совета, тот должен придерживать язык, а ищущий помощи должен уметь склонять голову. Та, которую вы ищите, уже не живет более среди живых, ее душа витает в пространстве и терзает совесть убийц.

- О ком вы говорите? - крикнул Брай. - Где вы? Покажитесь и не бойтесь! Где старуха Гиль?

- Отыщите золу, которую палачи развеяли на все четыре стороны, и тогда вы найдете ее.

- Значит она умерла? Какой же негодяй предал ее?

- Тот самый парень, который причинил вам столько горя.

- Вы лжете! - возразил Брай. - Она здесь и Екатерина тоже, я слышал ее голос.

- Ее голос ты должен услышать еще раз, Вальтер Брай! - послышался мягкий голос Екатерины, но на этот раз Вальтер заметил, что кто-то старается просто подделать ее интонацию. - Она говорит с тобой моими устами; не преследуй мертвецов! Да, продолжал голос, ставший опять старчески хриплым, - ты не должен убивать того, кого охраняют духи. Они утащили на горячих облаках ту женщину, которую ты ищешь. Но не ворчи, Вальтер Брай! Настанет время, когда ты узнаешь, что мы воздаем ненавистью за ненависть, и благородством за любовь. Твоя рука спасла одну из нас от смерти и позора - этого мы тебе никогда не забудем!

- Так скажите же мне, где эта девка, или я прокляну день, когда сжалился над ведьмой! - крикнул Брай.

- Проклинай или благословляй!.. Что значит проклятие - проклятому, благословение - презираемому? Ты, Брай, найдешь свою Екатерину, когда не будешь думать о ней, и в такое время, когда ты этого не ожидаешь. И тогда ты возликуешь, что твой кинжал не поразил ее. Неужели ты хочешь быть умнее тех, которые смотрят в будущее?

достаточной властью, чтобы поразить даже вооруженного, то чего же ты прячешься? Покажись мне и впусти меня в свое подземелье, чтобы я мог убедиться, действительно ли там живет другая женщина, а не та, которую я ищу, и нет ли там Екатерины. Если ты не захочешь сделать это, то я останусь здесь до утра; и тогда я уже откопаю тебя, клянусь своей головой!

- Вальтер Брай, - ответил голос, - ты не прав, угрожая мне. Пока наступит день, я могу десять раз уничтожить тебя. Достаточно одного слова, чтобы поднялись зловредные пары, которые высушат твое тело и заставят твои колени подогнуться! Достаточно одного звука, и на твою голову свалится тяжелый камень, или отравленная стрела вонзится в твою грудь. Берегись раздражать духов, которые могущественнее тебя!

- Вот она! - крикнул Брай и бросился вперед, но его нога подвернулась, и он так сильно упал, что не мог больше встать.

Сэррей и Дадлей подумали, что его бросила наземь какая-то сверхъестественная сила. Первый перекрестился, а второй бросился бежать.

- Останьтесь! - раздался вдруг около него голос, и из темноты словно по волшебству появилась старуха. - Случилось несчастье, а вы хотите бросить друзей? Помогите мне и не бойтесь!.. Его просто оглушило, он очнется.

Голос старухи выдал внутреннее беспокойство. От боязни или участия, но в ее голосе уже не было прежних иронических ноток. Ужас Сэррея и страх Дадлея сразу пропали.

Старуха открыла потайную дверь, а Сэррей с помощью Дадлея поднял Вальтера. При свете, показавшемся из подземелья, Роберт увидел, что обитательницей подземелья теперь является другая женщина, а не та, которую он видел в первый раз. Вальтера положили на ложе из мха, старуха распустила набедренники и панцирь и, ощупывая его тело, спросила:

- Где у вас болит?

- В ноге, кажется, я сломал себе правую ногу, - ответил Брай.

- Но кто вы такая?

Старуха ощупала ногу, достала бутылочку из угла и стала втирать в ногу ее содержимое, а потом сказала:

- Нога не сломана, а только вывихнута, и если вы отдохнете несколько часов, то будете в состоянии завтра утром бодрым и свежим сесть в седло. Почему вы так неосторожны? Ведь вы могли сломать себе шею в этом тяжелом панцире!

Старуха произнесла все это почти ласковым голосом, и выражение сердечного участия странно противоречило отвратительному уродству черт ее лица. Казалось, словно нищета и порок расцветили это лицо красками мрачных страстей; из-под широкого лба выглядывали маленькие хитрые глаза, беззубый рот был крепко crac^j нут, скулы выступали наружу, а кожа, на которой годы и нищета оставили глубокие морщины, была желта и похожа на пергамент.

- Да, да, смотрите на меня, - сказала она с неприятным смешком. - Я - не тетушка Гиль, но вы не хотели этому верить. Теперь вы на свое несчастье исполнили то, что хотели. Ну, похоже, что я укрываю здесь молодую девку?

- Здесь все-таки лучше, чем там, в тумане, - улыбнулся Сэррей. - Но ваш огонь погас и очаг пуст. Если у вас имеется под рукой валежник, то я помогу вам развести огонь, у которого мы могли бы погреться.

- Вот как? Так вы думаете, что я дам вам убежище на всю ночь?

- Так или иначе, но мы здесь, и для вас было бы большим позором, если бы вы выгнали нас теперь на улицу.

- Было бы позором, говорите вы? А я думаю, что было бы умно, если бы я сварила для вас такое питье, от которого вы заснули бы, чтобы никогда не просыпаться, чтобы вы не могли выдать ведьму, как это сделал подлый лорд!

- Что же, варите свой напиток, я не испугаюсь! - воскликнул Сэррей, - потому что вы лучше, чем хотите казаться. А если вы на самом деле прозорливая женщина, то должны бы читать в наших сердцах, что мы не таим никаких злых умыслов.

Взоры маленьких глаз старухи впились в Сэррея; она вдруг схватила его за руку и, посмотрев на нее, пробормотала:

а ваш лучший друг предаст вас, чтобы спасти себя самого!

Дадлей с любопытством подошел ближе, чтобы послушать, что говорит старуха. Вдруг ее взор упал на него, и она, с угрозой подняв кверху костлявую руку, воскликнула хриплым голосом:

- Вы хотите узнать свою судьбу, а в душе смеетесь над моими словами! Говорю вам, ваша надменность послужит причиной многих слез и покроет ваше имя позором. Вы будете домогаться короны и ради этого предадите то, что будет вам дороже всего; вы будете рыдать над гробом той, которую вы убьете, вы будете разбивать сердца. Но месть близка, а также и позор! Ступайте... ступайте... у вас холодное сердце, горячая кровь, смазливое лицо, но на уме обман!

У Дадлея вся кровь бросилась к голове.

- Вы лжете! - крикнул он, - я лучше умру, чем переживу позор или предам кого бы то ни было!

Старуха покачала головой.

Разве можно помешать тому, что написано на звездах и что судьба запечатлела в чертах человека? Мне кажется, будто я вижу морские волны и слышу, как они шумят. Она несется по волнам, но буря относит обратно то, что убежало с ветром. Берегитесь той, которую вы хотите спасти и которая окажет роковое влияние на судьбы вас обоих: вы будете идти рука об руку, пока ревность не разъединит сердца; я вижу, один из вас истекает кровью, а другой захлебывается в крови. Берегитесь друг друга, берегитесь каждый любви другого! - с этими словами старуха оттолкнула от себя руку Сэррея и снова обратилась к Вальтеру Браю.

- Она предсказывает нам, что мы станем соперниками, - шепнул Дадлей Сэррею. - Давайте посрамим предсказания старухи и поклянемся друг другу, что каждый из нас заранее отказывается от той женщины, которую полюбит другой.

- Я верю твоему сердцу больше, чем предсказаниям старой бабы! - возразил Сэррей и пожал руку другу.

Но, как тихо не произнес он эти слова, старуха услышала их и рассмеялась с такой горькой иронией, что оба молодых человека вздрогнули от смутных предчувствий. Сейчас же вслед за этим она вышла из подземелья, и послышался протяжный свист.

Когда старуха вернулась, то была на одна; за ней следом шел мальчик с всклоченными волосами, горбом и злыми глазами. Это маленькое гибкое существо скользнуло мимо посетителей, словно боясь встретить их взоры.

- Разведи огонь и приготовь нам поесть, Филли! - сказала старуха, - да поторопись, у нас сегодня знатные гости!

Маленький горбун запрыгал вокруг очага, и вскоре там разгорелось жаркое пламя и по подземелью разлился пряный аромат кореньев и жареного мяса.

- Жаркое? - воскликнул Дадлей. - Бабушка, это очень приятная неожиданность. Ваш Филли, вероятно, является и поваром и поставщиком дичи?

- Он ловит дичь руками на болотах, хотела бы я видеть такого коня, который перегнал бы его!

- Ну что же, - сказал Дадлей, подходя к очагу и похлопывая горбуна по плечу, - если тебе когда-нибудь надоест жизнь в этой трущобе, тогда приходи в Варвик-Кэстл. Роберт Дадлей даст тебе красивую одежду и сделает тебя своим скороходом.

- Вот это называется благодарность! - вздохнула старуха. - Взять и переманить у меня ребенка, который является последней опорой моей старости! Но так уже идет все на свете, - богатые берут у бедных последнее и оставляют им только право проклинать.

- Я совсем не имел в виду этого, - возразил Дадлей. - Если и вы тоже придете в Варвик-Кэстл, то и для вас найдутся там кусок жаркого и кровать.

- Я приду и напомню вам о вашем слове! Я приду, когда ваш отец положит голову на плаху, когда запылают костры и вы будете желать, чтобы ваши ноги могли унести вас также быстро, как и урода Филли.

- Как вам не стыдно! - воскликнул Дадлей. - Вы сыплете проклятиями за то, что вам хотят помочь. Что вам сделал мой отец или я, почему вы желаете нам столько зла?

- Разве я желаю не того, что вижу начертанным в будущем? Если бы будущее зависело от моих желаний, то вы были бы теперь не здесь, а в моем доме в Эдинбурге, а город скорее сам сгорел бы, чем разгорелся бы костер моей родственницы Гиль. Спросите Бэклея, хотела ли я, чтобы меня стегали кнутом и окунали в воду - ха-ха!.. Но очередь дойдет и до лордов, а потом и до королев или королей! И словно горный поток польется кровь, а ведьмы тогда запляшут и запоют от радости.

- Ты найдешь его, Вальтер, и найдешь раньше, чем хотел бы, и позднее, чем это могло помочь тебе!

- Скажи мне, где он, и оставь свою непонятную манеру говорить.

- Где? Разве у пространства имеются границы и местности? - промолвила старуха. - Я говорю то, что вижу в откровении духа, но не могу давать отчет в своих словах. Если бы я могла сделать, это, то была бы достаточно умна и молчала бы. Но неведомая сила заставляет меня говорить. Если бы я умела лгать и говорить людям одни приятные вещи, тогда меня не стали бы преследовать и гнать. Но именно потому, что я говорила то, что невольно набегало на мои уста, они и стали преследовать меня, словно я накликала на них то несчастье, которое было предначертано в веках.

Старуха сказала это скорбно-жалобным тоном, и воспоминания о преследовании за колдовство, которое пришлось пережить ей, наполнило слушателей ужасом. В те времена было достаточно как большого, так и самого маленького, чтобы подвергнуться обвинению в колдовстве. Поводом для этого могло служить все - как красота, так и уродство, как добродетельная, так и развратная жизнь, один взгляд, одно движение. Здесь обвинением служило приготовление любовного напитка, там - другого волшебного средства, в третьем случае - дурной взгляд навлек несчастье. Вспыхивала где-нибудь эпидемия, - в этом были виноваты ведьмы; начинал свирепствовать падеж скота, наступал неурожай, падал град или происходили пожары или засухи, давала ли корова плохое молоко, оставалась ли бесплодной какая-нибудь женщина, или на свет рождался урод - во всем этом было виновато колдовство. Если у какой-либо женщины находили кости крота или филина, или в руках у нее были коренья - она была ведьмой. Если женщина редко ходила в церковь, то она была ведьмой, если ходила слишком часто - это тоже вызывало подозрения. Если у нее были красные или косые глаза, если она любила кошек, то это тоже обличало в ней ведьму. Дочь ведьмы была ведьминым отродьем, сын - чертенком. Сомневался кто-нибудь в колдовстве - он был еретиком или колдуном. Ну, и на костер всех их! Суд был очень короток. Спрашивали, верит ли обвиняемая в колдовство. Если она говорила "нет", значит, была виновата, если говорила "да", - значит, знала о колдовстве больше, чем хотела показать. Обвиняемую заковывали в цепи и тысячами мучений вынуждали на "добровольное" признание. Ей не давали спать, давали соленые кушанья, лишали воды и в конце концов проводили испытание иголками. Последнее заключалось в том, что обвиняемую раздевали догола и искали ведьмину отметину. Если на теле находили родимое пятно или знак, тогда в это пятно втыкали иголку. Если после укола кровь не шла, то. пытаемая признавалась ведьмой, если же кровь шла, то это ничего не значило и не доказывало невиновности, так как черт мог заставить идти кровь из сатанинской отметины. И тогда переходили к пыткам. На руки несчастной надевали испанские рукавицы и завинчивали их до тех пор, пока кровь не брызгала из-под ногтей, или же надевали испанские сапоги - деревянные колодки, которые завинчивались до того, что кости ломались. Было еще и другое средство, называвшееся "шпигованным зайцем". Обвиняемую раздевали догола и катали по мосту, усеянному гвоздями, пока она не сознавалась во всем. Чарльз Винтер приводил нижеследующий протокол пыток женщины, заподозренной в колдовстве:

1) Палач связал преступнице руки и вздел на дыбу, причем стал завинчивать в колодки разные части тела, и делать это с такой силой, что у нее могло разорваться сердце.

2) Так как, несмотря на подобную пытку, обвиняемая не сознавалась сейчас же ни в чем, то пытку повторили снова; палач снова связал ей руки, обрезал волосы и снова вздел на дыбу, поливая голову спиртом.

3) Палач жег серу под мышками и на шее.

4) Палач вывернул руки и таким образом вздергивал на дыбу.

5) На вздымание и спускание с дыбы ушло целых четыре часа, пока судьи не отправились завтракать.

6) Когда они снова вернулись, то палач притянул обвиняемой ноги и руки к спине.

7) Налил на спину спирт и зажег.

8) Затем привязал к спине тяжелый груз и снова вздернул на дыбу.

9) После этого снова обвиняемую положили и катали по гвоздям.

10) Под спину ей просунули неструганную доску с гвоздями и снова вздернули.

11) Палач связал ей ноги, привязал к ногам груз в пятьдесят фунтов, и снова вздернул, так что думали, что обвиняемая не выдержит, умрет, и у нее разорвется сердце.

12) Она не умерла; поэтому палач снова развязал ей ноги и завинтил их в колодки так, что у нее брызнула кровь из пальцев.

13) Затем снова стали завинчивать все части ее тела.

14) Палач приступил к третьей пытке, но сначала усадил обвиняемую на скамью. Когда она надела рубашку, он сказал ей: "Я беру тебя не на день и не на два, и не на три, и не на неделю, не на месяц, и не на полгода или целый год, а буду пытать тебя всю жизнь, сколько у тебя хватит сил. Если же ты собираешься дать себя замучить насмерть, но не хочешь признаться, то будешь в конце концов сожжена живой".

15) Палач схватил обвиняемую за язык и тянул до тех пор, пока она не могла больше дышать.

18) Ее избили до полусмерти плеткой, чем окончили первый день.

19) Когда на другой день снова явились судьи, началась четвертая пытка: обвиняемой завинтили в колодки все части тела, и она просидела таким образом шесть часов.

Если и после таких пыток обвиняемая не сознавалась, то ее отпускали на свободу совершенной калекой, если же от боли она сознавалась, то ее сжигали на костре.

остальных людей.

Можно ли было ставить в вину такой несчастной, если она проклинала людей, из суеверия прибегавших к ее помощи и мучивших ее, если средство оказывалось недействительным?

III

Обитательница подземелья в аббатстве, старуха Гут, накормила гостей и стала рассказывать.

- Была ночь. Я сидела в своей комнате; вдруг в дверь постучались. Я подумала, что это какой-нибудь; больной, который пришел за лекарством, и отодвинула железный засов. Но дверь раскрылась, и вошел лорд, Бэклей со всадниками.

- Так вы уже знали его? - воскликнул Брай.

- Значит Кэт жива? Ведьма обманула меня! Дальше!

- Я иногда приносила платье и припасы старухе Гиль, - продолжала Гуг, - за что получала от нее коренья, которые она собирала. Когда я была там в последний раз, то увидела там хорошенькую крестницу хозяина трактира "Красный Дуглас", про которую люди болтали, будто она была в связи с дьяволом, и будто именно дьявол и утащил ее от папистского столба. Кроме того родственница рассказала мне также и о вас, Брай, и прибавила, что в случае, если вам понадобится помощь и вы обратитесь за ней к нам, детям ночи, то пусть проклятие поразит ту, которая откажет ему в этой помощи. Я не знала вас, Вальтер Брай, да и Кэт была мне чужой, но я лучше дала бы себя разрубить на куски, чем выдать лорду Бэклею сведение о том, куда вы отвезли несчастную девушку.

- Он спрашивал вас об этом? Но откуда он знал, что вы знакомы с Гиль?

- Я умею готовить целебные напитки, и люди считали меня ведьмой. А ведь они думают, что одна ведьма должна знать другую. Я стала отнекиваться, но Бэклей приказал связать меня, заткнуть мне рот и взвалить на лошадь. Затем его люди привезли меня в какой-то замок, где бросили в погреб. Здесь принялись стегать меня плетьми, пока от боли я не обещала провести этих мучителей к месту нахождения Кэт. В следующую ночь меня доставили к берегу озера, откуда я должна была провести их в аббатство к Гиль. Я пошла впереди всадников, они же с пистолетами в руках грозились, что убьют меня, если я попробую убежать от них. Но их угрозы нисколько не страшили меня, так как передо мной было болото и туман был очень густ. Я довела их до места, где перекрещиваются рвы аббатства, и скрылась в ольховых кустах. Всадники стали стрелять, но не попали в меня. Пока же они блуждали среди рвов и тонули с лошадьми в болоте, я кинулась к аббатству, чтобы предупредить мою родственницу Гиль и Кэт. Но до Гиль уже дошли слухи о том, что ее ищут всадники, поэтому она поручила Кэт какому-то страннику, обещавшему проводить ее за горы. Я советовала Гиль бежать, но она отвечала, что во сне получила предсказание о близости смерти, да и вообще утомлена жизнью. Я предоставила ее своей судьбе и окольными путями вернулась в город, чтобы спасти свои пожитки. Но чернь уже разгромила мой дом, так как люди уверяли, будто меня схватил черт. Я несколько дней блуждала по лесу, пока не узнала, что люди Дугласа поймали мою родственницу Гиль и сожгли ее. С тех пор я поселилась здесь и прокляла людей.

- Они уже пробовали сделать это, - хрипло рассмеялась старуха, - они явились с дерзкими песенками и надменными улыбками, а потом бросились бежать, так, словно за ними гналась сама чума. Они сделали меня ведьмой, так как я доказала им, что умею колдовать. Существует такая смесь, которая дает ядовитые пары, как только зажигают ее. Я вырыла на дворе четыре ямы, наполнила их этой смесью, соединила серной веревкой и снова закопала. Когда пришли мои преследователи, то из подземелья я крикнула им: "Вам нужно бабушку Гиль? У меня в гостях черт, который приглашает вас разделить с ним компанию!" С этими словами я подожгла нить. Поднялся отравленный дым, и шестеро из преследователей попадали, словно мухи, а остальные бросились бежать. С тех пор они думают, что душа; сожженной ведьмы поселилась вместе с чертом в этих местах, и сюда никто не осмеливается подойти, кроме тех, кого нужда заставляет искать помощи хоть у самого черта.

- Что сталось с теми людьми, которые упали здесь? Они умерли?

- Нет, но они стали калеками на всю жизнь, так как яд выел у них мозг. Их эдинбургские родственники явились сюда целой процессией, с кадильницами и иконами, чтобы забрать их. Но этих шестерых народ в конце концов все-таки сжег, так как решил, что в их тела вселился черт.

- Но скажите мне, откуда у вас этот парнишка? - спросил Брай.

- Да, но вы умолчали еще кое о чем, а я не буду вам благодарен, пока вы не скажете мне этого. Где Бэклей?

- А, вы знаете это, сэр? - крикнул Вальтер, и его глаза заметали пламя. - Да, да, теперь я вспоминаю, что и в первый раз вы вместе с ним явились в Ментейт!

- Вальтер Брай, - возразил Дадлей, - эта женщина права, предостерегая вас от Бэклея. Но меня не спрашивайте, потому что язык мой связан клятвой.

- Стой! - крикнул Сэррей и бросился между ними. - Не надо ссоры, Вальтер. Скажите ему, сэр Дадлей, что вы не можете быть другом такому негодяю, как Бэклей. Если же вы не в состоянии сказать это, тогда лучше берите свою лошадь и поезжайте другой дорогой.

- Вы оба ошибаетесь! - ответил Дадлей. - Как не из дружбы к Бэклею промолчал я в первый раз, так и теперь не скажу из боязни меча Вальтера. Я поклялся третьему лицу хранить эту тайну и потому не смею назвать место, где скрывается Бэклей. Но настанет время, когда мое слово больше не будет связывать меня, и тогда, если сэр Вальтер не хочет внимать предупреждению, я сам отведу его туда, где находится лорд Бэклей, и сам помогу ему, насколько будет это в моих силах.

- Я ловлю вас на слове, и пусть ваша честь будет мне порукой в том, что вы его сдержите! - произнес Вальтер Брай, протягивая Дадлею руку, которую тот пожал не без внутреннего трепета.

На следующее утро всадники поскакали дальше, щедро одарив старуху.