В борьбе за трон.
Глава пятнадцатая. Маскарад

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Маскарад

I

Роберт Сэррей не заметил, что граф Монтгомери сейчас же покинул зал, как только он подошел к Марии Сетон. Его не поразило и то обстоятельство, что граф, по-видимому, забыл, что встречался с ним и его друзьями в Шотландии. Вообще Роберт был так ослеплен бешенством, негодованием и обидой, что не слышал и не видел ничего, что происходило вокруг него. Он не мог дождаться того часа, когда высокопоставленные особы удалятся и можно будет пойти к месту свидания. Он не думал об опасности, которой подвергался при исполнении задуманной мести; он мысленно видел лишь окно и в нем Марию Сетон в ночном одеянии, впускающую к себе развратного графа. Роберт представлял себе, как задрожит Мария, когда вместо ожидаемого любовника он подойдет к окну с окровавленным кинжалом, обрызганным кровью убитого Монтгомери, и скажет ей: "Попробуй, может быть, я окажусь не хуже твоего графа. Не все ли равно для тебя - один или другой".

Друзья подошли к Сэррею и напомнили ему, что следует осведомиться о здоровье раненого на дуэли, которого Филли перенес тем временем з их гостиницу. Сэррей возразил друзьям, что хочет еще остаться. Через несколько минут свита короля удалилась, и гости начали расходиться. Брай и Дадлей никак не могли убедить Роберта вернуться вместе с ними домой.

- Держу пари, что тебе уже назначено свидание, - завистливо воскликнул Дадлей, - но даю слово, что не оставлю тебя, пока ты не доберешься благополучно до комнаты своей возлюбленной. Мы должны постоять один за другого.

- Оставь меня одного! - ответил Сэррей, - мне не нужна ничья помощь.

- Как? Ты остаешься здесь, в Лувре? - удивленно спросил Дадлей, - неужели одна из принцесс ожидает тебя?

- Я боюсь, что здесь дело идет не о любви, а о чем-то другом, - вмешался Вальтер, пристально всматриваясь в лицо Сэррея, - вспомните о стрелах папистов, Роберт, и позвольте мне остаться с вами.

- Благодарю вас, Вальтер, но это не устраивает меня, - возразил Сэррей. - Если вы любите меня, друзья, то не расспрашивайте ни о чем и возвращайтесь спокойно домой. Завтра я сам все расскажу вам.

- Да поможет вам Бог! - прошептал Вальтер и, крепко пожав руку приятелю, направился к выходу, увлекая за собой Дадлея.

Роберт остался один. Как только его друзья скрылись из вида, он прошел через галерею на лестницу, которая вела в сад. Он уже успел раньше сориентироваться в Лувре и заметил, где стояла статуя Юноны. Теперь, несмотря на темноту, ему не трудно было найти верную дорогу. Роберт спрятался в кусты и устремил взор на окно, о котором говорила Мария Сетон: Окно было освещено, но шторы спущены.

- Она уже ждет его! - простонал Сэррей и выхватил свою шпагу, чтобы броситься на графа Монтгомери, как только тот покажется у окна, и бороться е ним до конца.

Роберт ждал уже около четверти часа. В комнатах, где только что веселилась толпа гостей, было теперь темно и тихо. Вот захлопнулись ворота Лувра; по саду прошел патруль и скрылся.

Граф Монтгомери, вероятно, тоже спрятался где-нибудь невдалеке и ждал, пока все стихнет.

Вот поднялась штора. Свет в комнате погас, и у окна показалась фигура, но это была не Мария Сетон, а сам граф Монтгомери. Он выглянул вниз, как бы измеряя высоту между окном и землей.

"Слишком поздно!" - подумал Сэррей, - мне остается только отомстить за ее позор, а не предупредить его".

В эту минуту его внимание было отвлечено светом, показавшимся в комнатах верхнего этажа, там как будто кто-то ходил по комнате с фонарем в руках. Вот осветилась лестница, и Роберт узнал короля, который спускался вниз.

Генрих II, очевидно, искал комнату Марии Сетон и, таким образом, должен был встретиться с графом Монтгомери, если тот не успеет убежать, но скрыться граф мог, только выскочив в окно.

- Ему не миновать меня! - злорадно прошептал Роберт, сжимая шпагу в руках.

Но что это? Окно тихонько закрылось, и граф, по-видимому, пошел к двери навстречу королю. Холодный пот выступил на лбу Сэррея; он не понимал, почему граф не убегает, но чувствовал, что перед его глазами происходит какая-то страшная, загадочная драма.

"А что, если граф серьезно любит Марию, и она позвала его за тем, чтобы он защитил ее от насилия короля?" - подумал Сэррей.

Свет показался в угловой комнате нижнего этажа, затем осветились третье и четвертое окна... Вдруг раздался крик.

Роберт не мог дать себе отчет в том, был ли это крик удивления, испуга или радости, крикнула ли это Мария Сетон, или кто-нибудь другой? Если Мария пригласила графа Монтгомери в качестве защитника своей чести, то Роберт не имел никакого основания для того, чтобы осудить ее или выражать неудовольствие. Она была свободна и имела полное право располагать своим сердцем. Граф Монтгомери, очевидно, любил ее настоящей любовью, если не побоялся пойти против своего короля, защищая любимую девушку. Роберт не мог не уважать такой любви, и ему оставалось лишь сожалеть о том, что выбор Марии Сетон остановился не на нем, а на другом человеке, любившем ее так же безгранично и свято, как и он.

Сэррей вышел из-за кустарника и приблизился к окну. Он хотел убедиться в правильности своего предположения, а затем распроститься навсегда с Лувром и Марией Сетон.

Вдруг соседняя комната осветилась, и тихо открылось окно, под которым стоял Роберт.

- Видите ли вы ту маленькую калитку, позади боскета? - прошептала Мария Сетон. - Бегите все время прямо, вы не можете ее миновать, а я уже открыла засов. Из калитки поверните сначала направо, а затем налево. Не забудьте этого! Да хранит вас Бог!

- Благодарю вас. Теперь скорее отсюда прочь! - шепотом ответил граф Монтгомери, и его голос задрожал.

- Вы поклялись мне, что будете избегать убийства; помните о своей клятве! - тихо напомнила Мария.

- Только в том случае, если над ней не было совершено насилия, а она сама пошла на разврат. Но тогда я от всей души проклинаю ее, - так же тихо прошептал Монтгомери.

Голоса удалились от окна.

II

Роберт слышал достаточно, для того, чтобы убедиться, что тут замешана тайна какого-то третьего лица и что он совершенно напрасно заподозрил и оскорбил Марию.

У него было большое желание послушать дальнейший разговор, но мысль, что он может скомпрометировать Марию Сетон, заставила его отказаться от своего желания. Если бы патруль наткнулся на Сэррея, то Роберт мог бы объяснить свое присутствие только тем, что хотел помешать свиданию Марии Сетон, и таким образом запятнал бы репутацию девушки.

Сэррей осторожно прошмыгнул в кусты, затем прошел сад и нашел ту маленькую калитку, о которой говорила Мария. В нескольких шагах от калитки дорога перекрещивалась в разные стороны.

"Куда же повернуть, направо или налево?" - подумал Роберт, забыв о том, какой путь указывала Мария.

Постояв несколько секунд на одном месте, Сэррей повернул налево и скоро очутился перед винтовой лестницей. Он спустился по ней вниз, держась за стены, совершенно мокрые от сырости. В темноте он нащупал железную решетку и содрогнулся от ужаса, когда услышал чей-то жалобный голос:

- Боже, вы уже пришли!

Роберт понял, что заблудился и попал в подземную тюрьму Лувра, о которой слышал раньше. Жалобный голос заключенного, ожидавшего тюремного надзирателя или даже, может быть, палача, не оставлял сомнения, что Роберт находится в этом страшном месте.

В Бастилию заключали лишь государственных преступников и тех особ, которые по желанию короля, должны были исчезнуть с лица земли; подземная же тюрьма Лувра предназначалась для тех, кто навлекал на себя гнев Дианы Пуатье и Екатерины Медичи. Эти лица считались недостойными Бастилии, слишком незначительными для этого. В большинстве случаев заключенные в Лувре представляли собой бывших фаворитов Екатерины Медичи, которых королева отправляла сюда для того, чтобы они не могли разболтать о милостях, которыми пользовались раньше. В эту же тюрьму сажали молодых девушек, не желавших подчиниться любовным требованиям короля, а также тех, которых хотели спрятать от мести разгневанных родственников.

Сэррей быстро взбежал вверх по лестнице и вышел опять на ту же дорожку, с которой начиналась лестница. Едва успел он остановиться, чтобы перевести дух, как услышал за собой шаги, тихие голоса и шелест платья. Роберт остановился у темной стены, так что его не могли видеть, но сам он мог рассмотреть, что происходило.

Впереди шел паж с факелом в руках, за ним следовала Екатерина Медичи, которую сопровождал неприятного вида старик с седой бородой, в длинной черной мантии, какую в то время носили ученые, астрологи, аптекари, в отличие от придворных кавалеров; шествие замыкали два ключаря с голыми руками и длинными ножами за поясом.

Все это общество спустилось вниз. Роберт почувствовал, как по его спине пробежали мурашки; он не сомневался, что сейчас в подземелье произойдет убийство, а может быть, еще что-нибудь и похуже. Он быстро пробежал по дорожке обратно к калитке, к тому месту, где начинался перекресток. Едва он добежал до него, как услышал стук калитки и чьи-то шаги.

"Это - граф Монтгомери!" - подумал Сэррей, и увидев, что незнакомец остановился в раздумье - повернуть ли ему направо или налево, собрался ему крикнуть: "направо", как вдруг Монтгомери сам пошел по верному направлению.

Роберт медленно последовал за ним на некотором отдалении, чтобы не привлекать внимания.

Дойдя до первого поворота, Сэррей потерял из вида графа Монтгомери и перестал слышать шум его шагов. Оглянувшись налево, он внезапно увидел перед собой какое-то слабо освещенное пространство. Роберт подошел ближе и убедился, что это была вода Сены, освещенная бледным светом луны. Посередине реки скользила лодка. Так как нигде на пристани не было другого судна, то Роберт, не размышляя долго, бросился в воду. Хотя Сэррей был очень искусным пловцом, но тяжесть шпаги, висевшей у пояса, и намокшая одежда настолько стесняли его движения, что он уже начал выбиваться из сил. Незнакомец, сидевший в лодке, поспешил к нему на помощь и втащил его на свое судно.

- Благодарите Бога, что стража сегодня праздновала свадьбу и, кажется, спит, - пробормотал граф Монтгомери. - Впрочем, вы не похожи на убегающего узника, - прибавил он, вглядываясь в Роберта, - у вас даже имеется шпага при себе. Следовательно, вы возвращаетесь после какого-нибудь ночного приключения?

- Во всяком случае невеселого, граф! - ответил Роберт.

- Вы знаете меня? - удивился Монтгомери. - Да, право, и ваше лицо мне кажется знакомым.

- Мы встречались с вами в Шотландии, - заметил Сэррей.

- Ах, это - вы, сэр Говард?.. Вы остались в Лувре для того, чтобы поговорить с Марией Сетон? - тревожно спросил Монтгомери. - Вы шли из дворца тем же потайным ходом, что и я. Вы следили за мной?

- А если бы и так? - возразил Роберт. - У меня появилось подозрение, и я пожелал узнать, ошибаюсь я, или нет.

- Если вы все время следили за мной, то один из нас должен умереть! - решительно заявил Монтгомери.

- Я с этим не согласен, - ответил Сэррей, - напротив, мы должны сделаться друзьями, граф Монтгомери, так как нас объединяет общая ненависть.

- О какой ненависти вы говорите? - спросил Монтгомери.

- Я испытал такое же чувство ненависти к вам, когда думал, что вы идете на любовное свидание с Марией Сетон, какое испытывали вы к королю, когда он пробирался к любимой вами девушке. Благодаря Богу мои подозрения относительно вас не оправдались, и чувство ненависти перешло на того человека, который сегодня посягает на вашу невесту, а завтра может обратиться с гнусным предложением ко всякой другой порядочной девушке. Из вашего врага я превратился в друга; я сам дрожал при мысли о том, что вам пришлось испытать.

- А что бы вы сделали, сэр Говард, если бы ваши подозрения оправдались? - спросил Монтгомери.

- Я убил бы вас! - не задумываясь ответил Роберт.

- А если бы виновным оказался не я, а король? - продолжал допрашивать Монтгомери.

- Тогда я подождал, сумел бы защитить Марию тот, кого она позвала на помощь, а если бы нет, то я сам отомстил бы за нее даже королю.

Граф Монтгомери протянул руку Роберту и воскликнул:

- В таком случае мы - друзья! Я ненавижу короля не за свою возлюбленную, а за собственное опозоренное имя. Он преследует с гнусной целью не мою невесту, а мою сестру. Когда Екатерина пригласила ее ко двору, у меня не было возможности удержать ее дома. Моя сестра так же, как и я, сирота, а потому находится под покровительством королевы. Несмотря на мои предостережения, сестра последовала совету Екатерины и явилась ко двору. Уж очень заманчивой ей казалась придворная жизнь с постоянной сменой удовольствий; любопытство моей сестры было задето, да и ее самолюбию льстило быть фрейлиной королевы. Иногда я смеялся над своим беспокойством. Я утешал себя тем, что имя моей сестры слишком известно для того, чтобы кто-нибудь осмелился забыться перед ней. Кроме того приглашение самой королевы должно было служить гарантией, что никто не отважится оскорбить мою сестру. Я задавал себе вопрос, кто же может смотреть на представителя семьи Монтгомери без должного уважения? Однако какая-то необъяснимая тревога не покидала меня. Наконец один из моих друзей признался мне, что при дворе распространился слух о любви короля к Кларе, на которую Екатерина Медичи смотрит очень благосклонно, надеясь таким образом вырвать Генриха из цепей Дианы. Узнав об этом, я поспешил за объяснением к своей сестре. Она была смущена, но старалась казаться спокойной и посмеялась над моей, якобы ложной тревогой. В следующий раз, когда я пришел к Кларе, меня не допустили к ней, объяснив это тем, что моя сестра чувствует себя не совсем хорошо, лежит в постели, а в спальни придворных дам никто не имеет права- входить. Сегодня Клара опять отсутствовала на вечере. Это обстоятельство заставило меня предположить, что мою сестру умышленно прячут от меня, боясь, чтобы я не повлиял на нее в нежелательном для короля и королевы смысле. Тогда я решил посвятить в свою тайну одну из придворных дам, которую я особенно уважаю за ее преданность Марии Стюарт и еще больше за ее безупречное поведение, о котором, как о необычайной редкости, говорят при дворе. Видя мое беспокойство, Мария Сетон решила, что гораздо честнее сразу сказать мне всю правду, чем держать в неизвестности или терзать меня шаблонными утешениями. Она сказала мне, что предупредить позор сестры я уже не могу, так как Клара сделалась любовницей короля!

Я не мог, не хотел верить в этот ужас. "Это неправда, - воскликнул я, - Клара Монтгомери - не какая-нибудь развратная девушка. Если она, действительно, и стала любовницей короля, то, конечно, над ней учинили насилие, а потому в присутствии всей французской знати, в присутствии всего двора я призову короля к ответу, я брошу ему перчатку в лицо".

Мария Сетон горько улыбнулась. Если в таком горе может быть утешение, то я получил его, взглянув в глаза этой милой девушки. Столько в них было участия! Ее взгляд подействовал на меня, как бальзам, и помог мне собраться с мыслями.

"Тише! - проговорила она. - Король, конечно, виноват, но меньше, чем вы думаете. Ваша сестра любит его, боготворит, а потому ему и не пришлось прибегать к насилию. Лучше молчите, - прибавила она, - ведь дело поправить уже нельзя; зачем же вам разглашать позор сестры?"

"Если это так, - прохрипел я, - то Клара виновата больше, чем король. Но не требуйте от меня, чтобы я поверил вашим словам; я должен лично убедиться, иначе я все время буду сомневаться, даже в том случае, если священник поклянется мне в этом перед алтарем Бога".

Мария Сетон взяла с меня слово, что я не прибегну к покушению на жизнь короля, если она представит мне доказательство, что Клара любит Генриха и добровольно отдалась ему. Я дал слово в надежде, что Мария ошибается. Тогда она привела меня в помещение фрейлин и там, стоя у дверей, я слышал, как развратница обрадовалась королю и позорила себя. Убедившись в этом ужасе, я убежал как вор, но не для того, чтобы забыть о том, что произошло, а для того, чтобы придумать лучший способ мести и этим стереть пятно позора со своего имени, если это вообще возможно. Клара должна умереть раньше, чем развратник пресытится ею или прежде чем обнаружатся милости короля, купленные бесчестием одного из членов нашей семьи. Клара должна умереть раньше, чем король вторично явится к ней; пусть он думает, что она покончила с собой, не будучи в состоянии пережить свой позор; пусть он придет и обнимет ее холодный труп.

- Я помогу вам, граф! - горячо воскликнул Сэррей. - Нельзя назвать убийством то, что лишаешь жизни человека, погибшего уже раньше, опозорившего себя. Я достану вам быстродействующий яд и пришлю человека, который передаст этот яд вашей сестре.

- Нет, вернее будет, если я сам отравлю ее! - возразил Монтгомери.

- Уверяю вас, граф, что будет лучше, если ваша сестра сама примет яд. Скажите ей, что вы знаете о ее позоре, убедите ее, что если она не согласится покончить с собой, то вы убьете, ее соблазнителя или пригрозите ей тем, что в присутствии всей французской знати громогласно заявите о ее бесчестии и призовете короля к ответу. Если у нее сохранилась хоть капля стыда, она не переживет такого позора и без всяких колебаний примет яд.

Монтгомери уступил, но с условием, что он сам будет сопровождать человека, который доставит яд Кларе. Если его сестра окажется слишком слабой и не решится на самоубийство, то он сам отравит ее.

Новые друзья условились встретиться на другой день в Лувре, где предполагался фейерверк, и сердечно простились.

III

Когда Сэррей вернулся домой, он застал Брая и Дадлея в тревожном ожидании. Дадлей радостно бросился ему на шею и, увидев его мокрое платье, воскликнул:

- Господи, опять приключение! Право, я завидую тебе. Ты, кажется, переплывал Сену?

- Нет, доплыл только до середины, - ответил Роберт. - А где раненый?

- Он спит, его здоровью ничто не угрожает! - успокоил Дадлей. - Расскажи, что...

- Где Филли? - перебил его Сэррей, - мне нужно поговорить с ним.

- Филли рядом с больным. Да рассказывай, черт возьми! Неужели тебе хочется, чтобы я умер от любопытства! - нетерпеливо сказал Дадлей.

- Дадлей, вы видите, что граф не расположен теперь говорить, - вмешался в разговор Вальтер.

- Здесь замешана тайна третьего лица, Вальтер, а поэтому я ничего и не говорю, - заметил Роберт, благодарно пожимая руку друга. - Не сердитесь на меня, но я вынужден пока молчать.

Как Роберт ожидал, так и случилось. Филли охотно согласился приготовить яд. Ловкий мальчик был так же искусен в распознавании трав, как и его воспитательница. Готовность Филли даже несколько испугала Роберта. Мальчик ни на одну минуту не задумался, услышав, что должен приготовить сильно действующий яд и отнести его тому, кого укажет завтра Сэррей.

Вальтер и Дадлей вышли из комнаты; раненый спал, и Роберт остался наедине с Филли под тем предлогом, что ему нужно дать кое-какие инструкции мальчику по уходу за раненым. Характер Филли часто представлялся загадочным для Роберта, но преданность мальчика невольно вызывала чувство благодарности. Однако видя, как спокойно Филли готовит самый сильный яд, Сэррей содрогнулся от ужаса.

- Филли, ведь ты понимаешь, что твой яд должен моментально убить человека? - проговорил он.

- Да, вы будете довольны им, сэр, - спокойным, звучным голосом ответил Филли. - Когда этот отвар остынет, и я прибавлю к нему немного другого, то уже даже запах этой смеси будет опасен, а одной каплей можно убить самого здорового человека.

- Ты, очевидно, очень мне доверяешь, если решаешься дать такое сильное средство, - заметил Роберт. - А вдруг я задумал совершить преступление?

- Но меня могут арестовать, а тогда обвинят и тебя! - продолжал пугать мальчика Роберт.

- Сэр Брай и сэр Дадлей спасут вас, если вы будете в опасности! - убежденно возразил Филли.

Наивная уверенность мальчика вызвала улыбку у Сэррея, и он произнес:

- Они могут помочь мне в борьбе с отдельными людьми, милый Филли, но беспомощны перед силой закона! Если меня поймают с этим ядом, то казнят, и тебе придется умереть вместе со мной.

- Другие вас освободят! - по-прежнему спокойно и уверенно заявил мальчик.

- Ты все время говоришь только обо мне. Разве ты нисколько не беспокоишься за свою собственную жизнь?

- Я не хотел бы жить, если бы кто-нибудь из вас умер!

- Ты славный мальчик, Филли, - растроганно проговорил Роберт, - подойди ко мне и дай мне свою руку!

Мальчик повиновался, но сделал это так медленно и робко, точно боялся Сэррея.

- Филли, - сказал Роберт, поглаживая маленькую нежную руку мальчика, - ты должен был быть также прекрасен своей внешностью, как мужественны и благородны твои мысли и сердце. Если тебе доставляет утешение сознавать, что у тебя есть друзья, то помни, что ты имеешь в моем лице самого искреннего друга и что я скорее позволю отрубить себе правую руку, чем злоупотреблю твоим доверием. Та цель, для достижения которой мне нужен яд, совершенно чиста; я обратился к тебе за помощью потому, что ты умен и ловок, а вовсе не потому, что желаю подводить тебя. Назови мне травы, из которых сделан яд, или, еще лучше, напиши мне рецепт, чтобы в случае несчастья я мог сказать, что яд приготовлен моими руками.

- Нет, - воскликнул Филли, - нет, я не скажу вам этого. Я буду счастлив умереть за вас.

Какая-то необыкновенная нежность охватила Сэррея. В его сердце зазвучала чудная мелодия. Ему казалось, что он должен сказать Филли что-нибудь очень ласковое, обнять его, поцеловать, но вместе с тем он не решался сделать это. Лицо стоявшего перед ним мальчика было залито краской смущения; он весь дрожал, и в каждой черте его лица была невинность, соединенная с какой-то необыкновенной душевной силой. Когда Филли взглянул на Роберта, то в его глазах Сэррей увидел что-то знакомое. Они как будто говорили: "Пощади меня". Когда-то во взгляде Марии Сетон было то же выражение.

Рука Филли дрожала в руке Роберта.

Вдруг внезапная мысль поразила Сэррея; завеса спала с его глаз. Он вспомнил, что Филли никогда не раздевался в его присутствии, никогда не спал с ним в одной комнате.

- Ты женщина! - невольно воскликнул он.

Смуглое лицо Филли покраснело еще сильнее; ноги задрожали, и он опустился на колени перед Робертом.

- Будьте милостивы, сэр, не выдавайте меня! - прошептал она.

Итак, этот "мальчик", преданно служивший Сэррею, не знавший усталости, переносивший все трудности и неудобства их жизни, был женщиной! Роберт чувствовал, что его сердце лихорадочно бьется. Он многое дал бы за право обнять Филли и прижать к себе, но это казалось ему поруганием святыни. Наконец он произнес:

- Филли, клянусь тебе, что сохраню твою тайну; только скажи, что заставляет тебя приносить такие жертвы?

- Я не могу сказать это! - ответила Филли. - Пожалейте меня и не расспрашивайте ни о чем. О, теперь все пропало! - с горечью прибавила она, и слезы полились по ее щекам, - теперь я постоянно буду бояться, что и другие узнают мою тайну. Тогда все погибло для меня!

"мальчика" Роберт, - в доказательство того, что все остается по-старому, я прошу тебя исполнить данное тебе раньше поручение. Твой яд нужен для того, чтобы спасти одну женщину и всю ее семью от позора. Она сделалась возлюбленной короля, и вот чтобы оградить ее от оскорбления - быть брошенной им или открыто быть признанной его любовницей, - она должна выпить яд и умереть. Хочешь ты мне помочь в этом, Филли?

Филли схватила руку Роберта и хотела поцеловать ее. Но Сэррей не допустил этого.

- Не прикасайся ко мне, Филли, - прошептал он, весь вспыхивая, - иначе я не ручаюсь за себя. Ты красива, несмотря на свою внешность.

Филли задрожала и закрыла лицо руками. Роберт не сомневался, что и горб, и темные пятна на лице сделаны нарочно, чтобы скрыть красоту Филли. Маленькие нежные руки красивой формы, не могли принадлежать уроду. С каждой минутой взору Сэррея открывалось все больше и больше и все глубже и глубже проникал он через искусственную оболочку "мальчика". С большим трудом Роберт заставил себя отвести взгляд от Филли; он чувствовал, что кровь горячей волной приливает к его сердцу и возбуждает страсть.

IV

Вальтер и Дадлей были поражены, когда узнали, что Сэррей берет с собой в Лувр Филли. Брай был по обыкновению молчалив и в то время, как Дадлей засыпал Роберта вопросами, он давал распоряжения хозяйке гостиницы о том, чтобы к раненому была взята сиделка на время их отсутствия.

На другой день, одеваясь на бал, Вальтер взял с собой кинжал и посоветовал Дадлею сделать то же самое, сказав:

- Возьмите с собой кинжал и самый лучший меч! Боюсь, что эти вещи понадобятся нам. Сэррей так тревожно и мрачно настроен, как будто дело идет о чьей-нибудь жизни.

Хотя Роберт не слышал этих слов, но тоже тщательно вооружился.

В Лувре снова горели тысячи огней, и веселая толпа сновала по комнатам так же, как и накануне. Когда Сэррей вошел в зал, к нему подошла Мария Сетон и, сняв свою маску, проговорила:

- Сэр Говард! Благосклонность к вам королевы Марии Стюарт заставила меня отказаться от своего намерения обратиться с просьбой к королю, чтобы он приказал разыскать моего брата. Поэтому прошу вас немедленно сообщить мне, где в настоящее время находится мой брат?

- Я уже имел честь доложить вам, что ваш брат лежит у меня, на моей постели. Даю вам слово, что я забочусь о нем, как о родном брате. Несчастное недоразумение заставило меня вчера потерять голову от страданий и злобы, и я наговорил вам много неприятного, чем, вероятно, вызвал ваше сожаление ко мне, так как считаю себя недостойным вашего гнева...

- Я очень рада, что вы пришли к этому заключению, - холодно перебила его Мария. - Что же касается моего брата, то вы успокоили меня на его счет. Я больше верю вашему честному слову, чем прежней любви.

С этими словами Мария отвернулась и отошла от Роберта. Но он, последовав за ней, произнес:

- Вы знаете, леди, что можно уничтожить самое нежное чувство. Я просил у вас прощения за то, что в порыве безумного отчаяния, изнывая от тоски, сомнения и недоверия, я позволил себе оскорбить вас. Но, право, тот, который когда-то боготворил вас, нисколько не виноват, что дошел до такого состояния. Оглянитесь назад, леди Сетон!.. Вспомните, какую роль вы заставили меня сыграть, и если у вас есть, как я надеюсь, чувство справедливости, вы найдете, что я не заслуживаю того презрения, на которое вы осудили меня.

Сэррей говорил суровым, обиженным тоном, и этот тон снова оскорбил молодую девушку. Она надеялась, что заденет самые нежные струны души Роберта, что он будет чувствовать себя униженным, умолять о прощении, а вместо этого он осмелился сводить с ней какие-то счеты.

Мария инстинктивно почувствовала, что любви Сэррея к ней наступил конец, что теперь, в эту минуту, вспыхнула последняя искра, которая тоже скоро погаснет. Его спокойный, холодный тон убедил ее в этом. Точно острый нож вонзился в сердце молодой девушки, и горькая судорожная улыбка искривила ее губы.

- Господи, сэр Говард, стоит ли вспоминать о таких пустяках! - с высокомерным равнодушием возразила она. - Если я виновата перед вами, то покаюсь в своем грехе на исповеди. Только избавьте меня, пожалуйста, от этих скучных объяснений. В Инчмэгоме они еще могли служить некоторым развлечением, а здесь прямо невыносимы.

- Как вам будет угодно, леди Сетон, - сказал Роберт, на которого слова Марии произвели самое неприятное впечатление. - Мне тоже нисколько не интересно выяснять, уважаете ли вы кого-нибудь, или презираете. Теперь я знаю, что для вас пустяки то, что для других людей свято, хотя вам, может быть, эти люди и кажутся скучными.

Сэррей почтительно поклонился леди Сетон и оставил ее сконфуженной, с сознанием, что теперь Роберт презирает ее и что она достойна этого презрения. Молодая девушка готова была заплакать от гнева и стыда. Услышав, что он непринужденно, весело болтает с какой-то дамой, Мария решила, что Роберт никогда не любил ее.

V

В то время, когда Сэррей окончательно рвал последние звенья, связывавшие его с Марией, Дадлей готовился надеть на себя цепи, которые могли вознести его на головокружительную высоту или отправить на эшафот. Он оделся с необыкновенным вкусом и изяществом, требовавшимися от каждого кавалера, желавшего отличиться в обществе. Дадлей обладал от природы всеми качествами, которые нравились женщинам. Когда он вошел в зал в белом атласном камзоле, великолепном галстуке и шелковых чулках, взоры всех красавиц устремились на него. Мужчины с завистью смотрели на стройного, элегантного англичанина и, несмотря на желание найти в нем какую-нибудь черточку, которую можно было бы осмеять, не могли ни к чему придраться. Ответы Дадлея были всегда смелы и остроумны, а так как большинство публики было замаскировано, то у него было много поводов выказать свою находчивость, отвечая каждой маске что-нибудь, соответствующее ее костюму.

Екатерина Медичи впервые ввела во Франции маскарад, к которому привыкла в Италии. Ею же было сделано распоряжение, чтобы все гости, приглашенные в Лувр, снимали при входе свои маски. Она объясняла это тем, что боялась, как бы во дворец не проник кто-нибудь без приглашения, в сущности же это делалось для того, чтобы королеве легче было найти того, кого хотелось. Иностранные гости не маскировались, поэтому Сэррей, Вальтер и Дадлей тоже были без масок.

- Сэр Дадлей, - прошептала она, - ваши доброжелатели не считают вас мотыльком, перелетающим с цветка на цветок; они читают в ваших глазах стремление к высшей цели и достаточную смелость для того, чтобы достичь ее.

У цветочницы был низкий, почти мужской голос, в ее тоне ясно слышались повелительные нотки. Дадлею показалось, что он узнал этот голос.

- Благодарю моих доброжелателей за их лестное мнение, - ответил он, - но ты, прекрасная маска, очевидно этого не думаешь - иначе ты не помешала бы мне подойти к той турчанке...

- А ты любишь турчанку? Она назначила тебе свидание?

- Ты крайне нескромна, прекрасная маска, но у тебя такие очаровательные ножки и такие чудные глаза, что у меня нет сил сердиться на тебя! - заметил Дадлей.

- Ты любишь турчанку? - настаивала цветочница.

- Я ни разу не видел ее без маски, - ответил Дадлей, - я предполагаю, что она хороша, и хочу убедиться в этом.

- Ах, понимаю, ты ищешь ту даму, которая вчера похитила твое сердце! - засмеялась цветочница. - Назови мне ее имя и, может быть, я помогу тебе.

- Я, действительно, не мотылек, прекрасная маска, - ответил Дадлей, - но также и не ночная бабочка, стремящаяся к свету и только обжигающая себе крылья.

- Так ты, значит, любишь кого-нибудь из высокопоставленных особ? - продолжала допрашивать цветочница. - Расскажи мне, кто пленил тебя? Имени можешь не называть.

Цветочница взяла под руку Дадлея и повела его в сад. Молодой граф почти не сомневался, что на его руку опирается Екатерина Медичи.

- Ты знаешь, прекрасная маска, - проговорил он, - что любимая женщина всегда является королевой для любящего ее человека, особой самой высокопоставленной.

- Ты уклоняешься от ответа! - заметила цветочница. - Я вчера видела тебя с королевой Екатериной и думаю, что ты понравился ей.

- Это еще очень немного! - произнес Дадлей и почувствовал, что его дама вздрогнула.

- Как? - воскликнула она. - Ты придаешь так мало значения расположению королевы?

- Не искажай моих слов, прекрасная маска! - возразил Дадлей. - Расположение королевы, выраженное перед всем светом, конечно, очень лестно для моего самолюбия, но ничего не дает сердцу. Разве ты знаешь, прекрасная маска, что истинное чувство не высказывается публично, а прячется глубоко? Поэтому расположение королевы, замеченное тобой и другими, не может мне доставить особую радость.

- Однако ты слишком смел и быстро шагаешь вперед! - воскликнула цветочница, входя в беседку и усаживаясь на скамью. - Неужели ты льстил себя надеждой, что королева назначит тебе свидание в первый же день знакомства?

- Ты говоришь, прекрасная маска, так уверенно о королеве, точно знаешь, что она думает обо мне, - проговорил Дадлей. - Если бы я осмелился полюбить ее и надеялся бы на ее взаимность, то...

- Что тогда? - перебила его цветочница.

- Тогда я отдал бы за нее последнюю каплю своей крови, - продолжал Дадлей. - Но я просил бы ее, прежде чем мог бы поверить в осуществление своей безумной мечты, испытать меня, дать мне возможность доказать ей на деле всю силу моей любви.

- Тебе, прекрасная маска, требуются шаблонные слова для выражения святых неземных чувств!

- Браво, - засмеялась цветочница, - теперь вы выдали себя, сэр Дадлей. Я могу рассказать герцогине Ва-лентинуа смешную историю: сэр Дадлей желает утешать королеву, в то время как король развлекается с Дианой. Известно ли вам, прекрасный лорд, что в Париже существует Бастилия?

- И палач! - закончил Дадлей. - Если гордость вашего величества оскорблена тем, что нашелся безумец, осмелившийся при виде прекрасной женщины забыть о ее высоком сане, то прикажите снести мою голову, и я покорно подчинюсь вашему приказанию.

Дадлей опустился на колени и поднес к своим губам подол платья цветочницы.

- Вы, значит, узнали меня! - смеясь сказала Екатерина Медичи. - Можно простить даже дерзость, если она связана с красотой и умом. Встаньте, сэр Дадлей, я здесь - цветочница, а не королева. Вы имели счастье понравиться цветочнице, и вот она посвящает вас в свои рыцари. Представьте себе, что она - ваша королева, и исполните ее каприз. Там, в галерее, склад масок и маскарадных костюмов. Выберите себе какой-нибудь костюм, который больше понравится вам, только воткните в шляпу красное и белое перо, чтобы я могла узнать вас. А теперь выслушайте мое главное поручение, от исполнения которого будут зависеть наши дальнейшие отношения. Вы должны следить за тремя масками: одна из них, в костюме испанца, - дофин, другая представляет собой венецианку, а третья - рыцарь в черном. Вот эта третья маска наиболее интересует меня; следите за тем, с кем она говорит, к кому подходит. Эта маска ускользнула из под моего контроля, и я совершенно не понимаю, каким образом она проникла во дворец. Все время она не отходит от венецианки. Поспешите переодеться. Скоро начнется фейерверк, и тогда вам легче всего будет исполнить мое поручение.

Дадлей повиновался. Он выбрал себе костюм германского дворянина и лишь только успел закрыть галерею, ключ от которой ему дала Екатерина, как раздался сигнал, извещавший о начале фейерверка.

Сэррей, Брай и Дадлей условились встретиться у статуи Юноны, как только раздастся этот сигнал, и потому Дадлей поспешил к месту свидания. Он был очень удивлен, застав там только пажа, которому удалось незаметно проскользнуть через внутренние ворота дворца.

Дадлей уже собирался уйти обратно, как вдруг увидел Сэррея с каким-то незнакомым господином.

- Дадлей, - обратился Роберт к своему приятелю, - дай слово, что ты никому не скажешь о том, что услышишь от этого господина.

- Ну, говори, в чем дело! - попросил Дадлей.

- Знаешь ты ту маску, с которой исчез из зала?

- Нет! - ответил Дадлей. - Почему ты спрашиваешь о ней?

- Это была королева Екатерина! - заявил Роберт.

- С чего ты взял? - смущенно пробормотал Дадлей.

- Я разгадал вашу тайну, сэр Дадлей, - вмешался в разговор незнакомец, - и, конечно, скромно умолчал бы о ней, если бы граф Сэррей не уверил меня, что вы его ближайший друг. Я граф Монтгомери и обращаюсь к вам с просьбой, в которой, мне кажется, ни один честный человек не отказал бы мне. Дело в том, что король соблазнил мою сестру. Ваш друг, граф Сэррей, хотел помочь мне избавить несчастную девушку и всю нашу семью от еще большего позора. Теперь я узнал, что моя сестра сегодня исчезла и что за час до ее исчезновения у нее была Екатерина Медичи. Я не знаю, находится ли здесь несчастная сестра, или ее засадили в тюрьму. Боюсь, что второе предположение более верное. Во всяком случае королеве Екатерине все известно. Вот я и прошу вас помочь мне узнать истину.

- Вы ошибаетесь, граф, если думаете, что королева станет разговаривать со мной об этом, - возразил Дадлей. - Она удостоила меня маскарадной интригой и больше ничем.

- Этого совершенно достаточно для того, чтобы помочь мне, - заметил Монтгомери. - Мне нужно только знать, заключили ли в тюрьму мою сестру или нет. Вам даже не нужно спрашивать ни о чем. Стоит только указать на какую-нибудь маску королеве и проговорить: "Вот идет виконтесса Монтгомери", и по лицу Екатерины вы сразу увидите, возможно это или нет.

графа Монтгомери, то она заподозрит Дадлея в неискренности и в результате вместо расположения получится вражда.

- Вашу просьбу, граф, легко исполнить, - наконец проговорил он, - но последствия...

- Я беру их на себя, - перебил его Монтгомери. - Как только я узнаю правду о сестре, вы освободитесь от данного слова. Вы можете сказать Екатерине Медичи, что это я разыскиваю свою сестру.

Вальтер Брай тоже; поэтому Дадлей не может сделаться нашим врагом и помешать нам в справедливом деле.

- Ты рассуждаешь правильно! - воскликнул Дадлей. - Черт с ней, с этой итальянкой, если даже она рассердится на меня! Через час мы сойдемся опять на этом же месте и я надеюсь кое-что сообщить вам.

- Будьте уверены, мы победим, - сказал Сэррей Монтгомери. - Вальтер запасется инструментами, чтобы взломать двери тюрьмы, если понадобится, а дорогу к ней мы уже знаем. Трудно предположить, что вашу сестру увезли в Бастилию.

- Мария Сетон клянется, что сестра не выезжала из Лувра, да и я не видел ни одной кареты. Я все время зорко следил за всем, что происходит во дворце. А яд у вас?

- Яд у пажа, - ответил Роберт. - Он должен быть уже здесь, по крайней мере, я его видел только что в саду.

Сэррей оглядывался по сторонам, но Филли куда-то исчезла.

VI

за ней и вскоре увидел рыцаря в черном, шедшего навстречу венецианке.

- Ради Бога, Кастеляр, скажите мне, в чем дело? - тревожно спросила венецианка, - почему вы хотели поговорить со мной наедине? Разве моему мужу грозит опасность?

- Это единственное, что тревожит вас, - грустно заметил рыцарь в черном. - Вы любите его ?

- Что за вопрос! - негодующим тоном воскликнула венецианка. - Вы, кажется, с ума сошли!

- Да, это правда! - прошептал Кастеляр. - Раньше я сходил с ума от надежды на счастье, а теперь - от отчаяния. Я завидую дофину не потому, что ему суждена корона; я завидую тому, что вы - его жена. Мария, послушайте меня!.. Коронованные особы не любят своих жен...

портьте мне моего праздника, не омрачайте мне моего светлого настроения, не заставляйте меня думать, что самый верный друг моего мужа только представляется его другом!.. Вы сильный мужчина; неужели же вы не можете побороть свое неблагородное чувство? Оно неблагородно потому, что нельзя желать обладать тем, что уже принадлежит другому. Обещайте мне, что никогда больше не будете говорить мне о любви, и я поверю вам, как лучшему другу моего мужа; я буду любить и уважать вас, как любит и уважает вас мой муж.

- Как любит и уважает ваш муж! - горько повторил Кастеляр, - везде он и только он! О, чистое, святое создание, я повинуюсь вам, хотя мое сердце разрывается от муки. Я сделаю это не ради вашего мужа, а ради вас, потому что вы желаете этого, потому что мне дороже всего на свете ваш покой.

- Тише, кто-то идет! - прошептала Мария Стюарт. - Уходите скорее!..

Кастеляр поклонился ей и пошел к беседке, а Мария направилась в противоположную сторону.

Пройдя несколько шагов, Кастеляр заметил, что кто-то подслушивал его разговор с молодой женщиной; германский дворянин не успел скрыться вовремя.

- Если вы человек чести, то следуйте за мной! - прошептал он Дадлею, который не пропустил ни одного слова из разговора Кастеляра с Марией Стюарт.

Дадлей был так взволнован, что не знал, как ему поступить. Уже во второй раз ему приходилось убедиться в благородстве души молодой королевы Марии Стюарт, и он чувствовал, что готов скорее умереть, чем выдать ее тайну королеве Екатерине.

Он молча последовал за Кастеляром, а когда они были уже почти у выхода, вдруг остановился и обратился к рыцарю в черном:

и не сердится на вас за это.

- Завтра я могу с вами драться, но сегодня ни в коем случае. Если вы хотите знать причину моего отказа, то следуйте за мной; вы услышите, что я буду говорить цветочнице, которая послала меня подслушивать ваш разговор. Я должен оказать услугу королеве Марии и рассеять всякое подозрение на ее счет, которое может быть опасно для нее.

- Как? - спросил Кастеляр, - неужели Екатерина подозревает...

- Не только подозревает, но знает точно, что Марии Стюарт предстояло свидание. Уйдите скорее отсюда и перемените костюм. Поверьте честному слову Дадлея, что ваша тайна находится в надежных руках.

- Если вы - тот лорд Дадлей, который спас Марию Стюарт от англичан, то я верю вам, - успокоенным тоном ответил Кастеляр. - Во всяком случае завтра мы увидимся, как пожелаете: с оружием или без оружия!

- Ну что, кто этот рыцарь в черном? - торопливо спросила она.

- Я слышал от него лишь одно имя, прекрасная маска, - ответил Дадлей...

- Я знаю, какое: "Мария Стюарт"! О чем они говорили? - допрашивала цветочница.

- Рыцарь спрашивал об одной фрейлине, которая исчезла сегодня, и просил заступничества у молодой королевы!

- А что сказала на это Мария Стюарт? - спросила она.

- Мария Стюарт ответила, что не вмешивается в дела фрейлин вашего величества! - ответил Дадлей.

- Вы лжете! - воскликнула Екатерина, у которой закралось подозрение, что ее обманывают. - Не советую вам шутить со мной!

- Я думал, ваше величество, что имею право ответить на шутку шуткой, - оправдывался Дадлей. - Я не допускаю мысли, чтобы вы, ваше величество, серьезно думали, что я могу взять на себя шпионские обязанности.

- Вы подслушали разговор Марии Стюарт с рыцарем, сэр Дадлей, - сказала она дрожащим от злобы голосом. - Во избежание моего гнева сообщите мне всю правду.

- Ваше величество, я до тех пор слушал чужой разговор, пока думал, что речь идет о маскарадной интриге, - возразил Дадлей, - но считал бы себя подлецом, если бы, убедившись, что это совсем не то, продолжал подслушивать и дальше и выдал бы кому-нибудь чужую тайну. Могу только уверить вас честным словом, что ничего не было сказано такого, что могло бы задеть честь дофина, его жены или кого-нибудь из высочайших особ.

- Да, если тут замешана чужая тайна, то вы совершенно правы, не следует болтать о ней, - ласково заметила королева. - Однако скажите, от кого вы слышали об исчезнувшей фрейлине?

Несмотря на ласковый тон Екатерины Медичи Дадлей почувствовал, что вместо недавнего расположения она воспылала к нему ненавистью, как обыкновенно бывало со всеми, кто отказывался быть рабом ее воли.

- Кто же говорил? Какие маски? - продолжала допрашивать Екатерина, - берегитесь, не шутите со мной!

- Не знаю, право, не заметил! Какой-то турок или испанец!

- А, может быть, палач! - грозно воскликнула королева. - Вы очень смелы, сэр Дадлей, если позволяете себе не обращать внимания на гнев Екатерины Медичи.

- Ваше величество, цветочница дала мне право надеяться, что благородная милостивая королева снизойдет до того, что одарит меня своей милостью. Одну минуту я был так ослеплен, что принял шутку за правду, по, услышав имя венецианки, сразу опомнился. Я понял, что надо мной только посмеялись. Конечно, королеве легче всего было узнать от своей невестки, что говорил ей рыцарь в черном; к чему ей понадобилось бы прибегать к помощи постороннего лица, если она может подробно узнать все от Марии Стюарт? Что касается фрейлины, то я слышал, как одна маска спросила другую: "Скажите, это - не виконтесса Монтгомери стоит у окна?" А другая ответила: "Нет, фрейлина королевы Екатерины сегодня исчезла куда-то!"

Королева отшатнулась, вся побледнев, точно увидела перед собой приведение, а маска, прошептавшая эти слова, со смехом удалилась.

- Догоните ее! - простонала Екатерина, задержите ее, Дадлей, и я все прощу вам. Скорее бегите за ней, вот она идет по галерее!.. Столкните ее вниз, если она захочет сопротивляться.

Последние слова Дадлей уже не слышал, так как бежал за маской по коридору. Дойдя до поворота, маска бесследно исчезла.

Дадлей вернулся в дурном настроении к королеве, которая не могла дождаться его возвращения и теперь шла к нему навстречу.

- Как вы неловки, сэр Дадлей! - сердито заметила королева.

- Он не виноват! - внезапно раздался тот же голос. - Не так-то легко схватить привидение. Ха-ха-ха!

Смех был хриплым и неприятным.

- Это сам сатана, вырвавшийся из ада! - испугано проговорила Екатерина и перекрестилась. - Маска должна скрываться где-нибудь здесь, так как все выходы за-крь ты. Выньте шпагу, сэр Дадлей, и следуйте за мной...

этом слабом свете Дадлей, опередивший королеву, заметил притаившуюся таинственную маску. Он бросился к ней.

Но вдруг случилось что-то непонятное. Был ли это обман зрения, или действительно существовало колдовство, но маска отделилась от земли, поднялась вверх и с хриплым смехом исчезла.

Когда Дадлей подошел к окну, то увидел, что оно открыто. Он заглянул вниз и задрожал от ужаса: цепляясь за выступы стен, как кошка, спускалась вниз таинственная маска, в которой Дадлей вдруг узнал Филли. Одно неловкое движение - и несчастный мальчик полетел бы с высоты верхнего этажа на гранитную мостовую набережной.

Дадлей не мог смотреть дольше, у него кружилась голова от страха. Он оглянулся, королева еще была далеко, в другом конце коридора. Когда через несколько секунд Дадлей снова взглянул в окно, Филли на стене уже не было. Весь дрожа от страха за участь мальчика, Дадлей наклонился вниз, чтобы рассмотреть не упал ли Филли, но нигде не видно было красного платья, в которое был одет паж. Значит Филли спасся!

Дадлей громко вскрикнул от радости при этой мысли.

Королева взглянула вниз, а затем, отшатнувшись, пристально и серьезно посмотрела на Дадлея и сказала:

- Вы несчастливы, сэр; будь вы попроворней, то кончик шпаги, пожалуй остановил бы этого дьявола. Забудьте, что вы говорили с Екатериной Медичи...

Жестом руки она приказала Дадлею удалиться, и он поспешно повиновался - ему была неприятна близость этой женщины.