| Автор: | По Э. А., год: 1837 |
| Категория: | Повесть |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Артура Гордона Пима. Глава V. - Письмо, писанное кровью (старая орфография)
Глава V. - Письмо, писанное кровью.
После того как повар, бросивший его на койку, удалился с бака, Огюст в течение нескольких минут предавался отчаянию. Он решился описать мое положение первому, кто спустится вниз, считая, что лучше дать мне возможность кое-как поладить с бунтовщиками, чем умереть от жажды в трюме, так как теперь заточению моему уже исполнилось десять дней, а моя кружка воды не представляла очень обильного запаса даже и на четыре дня. Пока он это обдумал, ему вдруг пришла мысль, что пожалуй удастся пробраться ко мне через главный трюм.
Первым вопросом, подлежащим разрешению, были его ручные кандалы. При более тщательном осмотре он убедился, что может, сжимая руки, вытаскивать их по произволу, без особенных усилий или неудобств, из этих браслетов. Тогда он развязал себе ноги и принялся осматривать стену в том месте, где она граничила с койкой. Перегородка состояла из тонкой еловой доски; он убедился, что легко проложит себе путь через нее. Тут послышался чей-то голос, он едва успел всунуть правую руку в кольцо - левая еще не успела освободиться - и стянуть веревку вокруг ноги, как показался Дирк Петерс, а за ним Тигр, который тотчас прыгнул на койку. Зная мою привязанность в этой собаке, Огюст, при нашем отъезде, отправился за нею в дом моего отца, тотчас после того как привел меня в трюм, но забыл сообщить мне об этом обстоятельстве, когда принес часы.
Со времени бунта Огюст видел Тигра в первый раз; оказалось, что Петерс высвободил его из какой-то дыры, куда он забился, и под влиянием доброго чувства, которое мой приятель съумел оценить, привел собаку к нему на бак, чтоб ему было повеселее. Петерс оставил Огюсту небольшой запас солонины и картофелю и кружку воды, а затем поднялся на палубу, обещая придти на другой день и принести поесть.
Когда он ушел, Огюст освободил обе руки от цепей и развязал себе ноги. Потом с помощью ножа принялся энергически работать над одной из досок перегородки, у самого пола. К ночи он окончательно подрезал доску. Должно заметить, что никто из команды не спал на баке со времени бунта; люди проводили время в каюте на корме, распивая вино, уничтожая запасы капитана и заботясь об управлении кораблем, лишь насколько это было необходимо.
Начинало разсветать, а Огюст еще не окончил второй части работы - отверстия, находившагося, приблизительно, на разстоянии фута над первым; оно должно было быть достаточно велико, чтоб ему можно, было свободно проникнуть через него до орлоп-дека. Попав туда, он без особого труда добрался до нижняго люка. Тут только он заметил, что Тигр следовал за ним. Но было слишком поздно, чтобы надеяться добраться до меня до наступления дня. Огюст решился подняться на верх и ждать ночи и уже приподнимал люк, как Тигр кинулся в отверстию, одну минуту нетерпеливо его обнюхивал, и испустил протяжный стон; очевидно было, что он сознавал мое присутствие в трюме. Огюст подумал, что собака, пожалуй, доберется до меня, если позволить ей спуститься. Тут в голове его блеснула мысль о записке. Задумано, сделано. Старая зубочистка быстро превратилась в перо, наружный листок письма дал достаточное количество бумаги, - это был дубликат подложного письма, сфабрикованного от имени мистера Росса. Огюст, увидев, что почерк недостаточно хорошо скопирован, написал другое и, по счастью, засунул первое в карман, где теперь очень кстати нашел его. Недоставало чернил; он слегка надрезал перочинным ножем кончив пальца, над самым ногтем, - оттуда брывнула струйка крови, и он написал записку так четко, как только мог в потьмах и в данных обстоятельствах.
Привязав полоску бумаги к телу собаки, Огюст пустил ее через люк, а сам вернулся на бак. Чтобы скрыть дыру в перегородке, он всадил нож как раз над нею, а на него повесил толстый бушлатик {Короткое пальто.}, который нашел на койке. Он снова надел ручные кандалы и поправил веревку, охватывавшую ему ноги.
явились на бак. Из их разговора можно было заключить, что все они расходятся в мнениях относительно конечной цели путешествия. Насколько Огюст мог судить, бунт не был вызван единственно страстью к добыче; главной причиной его были личные счеты подшкипера с капитаном. Теперь на бриге были две, резко расходившияся партии. Во главе первой стоял подшкипер, второй - повар. Первая партия хотела завладеть первым встречным кораблем и, на одном из Антильских островов, оснастить его для разбойничьяго плавания. Вторая партия, сильнейшая и считавшая, в числе своих приверженцев, Дирка Петерса, склонялась к тому, чтобы следовать по первоначальному пути брига в Тихий океан, и там или заняться китоловством, или поступить иначе, смотря по обстоятельствам.
Слова Петерса, знакомого с этими странами, повидимому имели большое значение в глазах бунтовщиков, колебавшихся между различными смутными представлениями о выгоде и удовольствии. Он особенно настаивал на целом мире новинок и забав, какой они найдут на безчисленных островах Тихого океана, на полной безопасности и совершенной свободе, какими они будут пользоваться, а главным образом на прелестях климата и красоте женщин. До сих пор еще ничего не было окончательно решено. Но картины, рисуемые канатным мастером, сильно действовали на пылкое воображение матросов, и все вероятности были в пользу исполнения его плана. Собеседники ушли, приблизительно, через час, и в течение целого дня никто не входил на бак. Огюст притаился до сумерек. Тогда он освободился от ручных цепей и веревки и приготовился к новой попытке. На одной из коек он нашел бутылку и наполнил ее водою из оставленной Петерсом кружки, потом разсовал по карманам несколько холодных картофелин. К великой своей радости, он нашел также и фонарик с небольшим огарком. Он мог зажечь его, когда вздумается, так как владел коробкой спичек.
трудом стал пробираться среди грузов, которые вплотную наполняли трюм. Его ужаснул тяжелый, пропитанный невыносимым зловонием, воздух. Он не считал возможным, чтобы я пережил такое долгое заточение, вынужденный дышать подобным воздухом. Он несколько раз звал меня по имени, но я ничего не отвечал. Бриг страшно качало, при этомъмпроисходил такой шум, что было совершенно излишне прислушиваться к такому слабому звуку, как мое дыхание или мой храп. Он открыл дверку фонаря и держал его как можно выше всякий раз, как пространство это позволяло, с целью дать мне понять, если я еще жив, что помощь приближается. Он несколько времени подвигался в страшно-тревожном состоянии, пока путь не был ему окончательно прегражден. Тут он в отчаянии бросился на груду разнообразных предметов и заплакал как ребенок. В эту-то минуту он услыхал звон разбитой бутылки, которую я бросил об пол. Только впоследствии Огюст сознался мне, что уже готов был отказаться от своего предприятия и подняться на бак. Прежде чем произносить над ним приговор, должно принять во внимание подавляющия обстоятельства, среди которых он находился. Ночь быстро летела, отлучка его с бака могла быть замечена, свеча готова была погаснуть, он имел полное основание считать меня мертвым. Прибавьте ко всему этому ужасы, которых товарищ мой недавно был свидетелем, его заточение, лишения, и вы, как я сам, способны будете взглянуть на его кажущуюся измену дружбе с чувством скорее грусти, чем негодования.
Итак звон разбитой бутылки долетел до слуха Огюста, но он не был уверен, что звук этот идет из трюма. Сомнение, однако, поощрило его. Он вскарабкался, цепляясь за груз, почти до орлоп-дека, и тут, пользуясь минутной приостановкой бешеной качки брига, стал звать меня во все горло, не заботясь даже об опасности быть услышанным командой. Читатель помнит, что в этот момент голос его донесся до меня, но я находился в таком сильном волнении, что был не в силах ответить. Убежденный, что его страшное опасение более чем основательно, он спустился, не теряя времени, чтобы возвратиться на бак. Он уже прошел добрую часть пути, когда падение моего ножа вызвало в нем новые колебания. Он тотчас вернулся, вторично перелез через груз, позвал меня так же громко как в последний раз. Тут во мне наконец возвратился голос. С восторгом убедившись, что я еще жив, Огюст решился преодолеть все трудности и все опасности, чтобы добраться до меня.