Приключения Артура Гордона Пима.
Глава VII. - План освобождения

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Артура Гордона Пима. Глава VII. - План освобождения (старая орфография)

Глава VII. - План освобождения.

10-го июля. Погода туманная при легком восточном ветре. Сегодня умер Гартман Роджерс. 8-го с ним сделались спазмы после того, как он выпил стакан грога. Человек этот принадлежал к партии повара; Петерс особенно разсчитывал на него. Петерс сказал Огюсту, что подозревает, что подшкипер отравил Роджерса, и очень опасается, как бы скоро не настала его очередь. Он говорил Джонсу о своем намерении отнять команду у подшкипера. Мысль эта была встречена довольно холодно; Петерс не настаивал и ни слова не сказал повару. После полудня повар выразил намерение примкнуть к партии подшкипера; Джонс воспользовался случаем поссориться с Петерсом, и дал ему понять, что донесет на него подшкиперу. Очевидно, времени терять было нельяя; Петерс выразил решимость овладеть бригом, лишь бы Огюст оказал ему поддержку. Приятель мой успокоил его на этот счет и, пользуясь благоприятным случаем, открыл ему тайну моего присутствия.

Петерс столько же удивился, сколько обрадовался. Огюст кликнул меня, и мы с Петерсом живо познакомились. Условлено было, что мы попытаемся овладеть судном при первом удобном случае, и совершенно удалим Джонса из наших совещаний. Разговор наш был прерван криком: "Все на верх. Крепят паруса!" Петерс и Огюст побежали на палубу.

По обыкновению, почти вся команда была пьяна; прежде, чем паруса были закреплены как следует, сильный шквал накренил бриг на один бок; он поднялся, но зачерпнув много воды. Едва все было приведено в порядок, как налетел новый порыв ветра, за ним другой, но без повреждений. Повидимому, приближалась буря; действительно, она не заставила себя ждать; с севера и запада задул бешеный ветер. Мы легли в дрейф. При приближении ночи ветер еще сильнее засвежел, море сделалось необыкновенно бурным. Петерс с Огюстом возвратились на бак, и мы продолжали нашу беседу.

Мы решили, что для исполнения нашего намерения не могло представиться более благоприятного случая, чем настоящий, так как теперь никто не мог ожидать подобной попытки. Главное затруднение заключалось в неравенстве наших сил. Нас было трое, их девять. Кроме того, все оружие находилось в их руках, кроме пары маленьких пистолетов, которую Петерс держал при себе, да большого ножа, который он постоянно носил за поясом. По некоторым признакам можно было опасаться, что подшкипер кое-что подозревал, по крайней мере насчет Петерса, и ждет только случая избавиться от него; так, например, ни одного топора, ни одного ганшпуга нельзя было найдти на обычном месте.

Петерс предложил свои услуги, чтобы подняться на-верх, завести разговор с вахтенным (Алленом), пока не выберется удобный момент - без труда и без шуму бросить его за борт. Потом мы с Огюстом должны были подняться и пытаться завладеть первым попавшимся оружием; наконец, броситься все вместе и овладеть трапом прежде, чем нам успеют оказать малейшее сопротивление. Я возстал против этого плана, так как не думать, чтобы подшкипер - малый не промах во всех вопросах, не касающихся его суеверий, - был способен так легко попасться в ловушку. Самый факт присутствия вахтенного на палубе был достаточным доказательством, что подшкипер на-стороже; так как не в обычае, за исключением тех судов, где дисциплина строго соблюдается, ставить вахтенного на палубу, когда судно лежит в дрейфе во время бури. На что-нибудь, однако, надо было решиться, и притом как можно скорее.

К счастию, мне, наконец, пришла мысль подействовать на суеверный страх и на преступную совесть подшкипера. Читатель помнит, что один из матросов, Гартман Роджерс, умер поутру. Петерс выразил мнение, что человек этот отравлен подшкипером; он уверял, что имеет основательные причины это думать, но мы никак не могли добиться от него этих причин. Но были ли у него или нет более серьезные причины, чем у нас самих, подозревать подшкипера, мы легко поддались его подозрениям, и решились принять их за основание наших действий.

вздулся, точно у утопленника, который оставался под водою несколько недель. Руки подверглись той же метаморфозе; на лице, совершенно сморщенном и белом, как мел, виднелись в двух или трех местах ярко-красные пятна, в роде тех, какие оставляет рожа. Одно из таких пятен пересекало лицо и совершенно накрывало один глаз, точно повязка из красного бархата. Около полудня тело вынесли из каюты, чтобы бросить за борт; но подшкипер, окинув его беглым взглядом - он видел его в первый раз - быть может, раскаявшись в своем преступлении, или просто пораженный ужасом, приказал людям зашить его в его койку и похоронить, как обыкновенно хоронят моряков. Пока готовились исполнить его приказание, буря страшно усилилась, и дело это, до поры до времени, пришлось оставить. Труп, предоставленный на произвол судьбы, плавал в шпигатах бакборда, где бился и трясся при каждом бешеном прыжке брига.

Обдумав наш план, мы немедля принялись за дело. Петерс поднялся на верх и тотчас встретился с Алленом. Участь этого негодяя была быстро решена; Петерс, подойдя к нему с беззаботным видом, как будто желая заговорить с ним, схватил его за горло, и прежде чем тот успел вскрикнуть, бросил его за борт. Тут он нас кликнул. Нашей первой заботой было осмотреть везде, нет ли какого оружия; с этой целью мы подвигались с большими предосторожностями, так как невозможно было простоять на палубе минуты, не держась за что-нибудь.

сошли вниз, оставив Огюста на палубе, где он занял место Аллена, стоя спиной в каютному трапу, с тою целью, чтобы в случае, еслиб кто из приверженцев подшкипера поднялся, он мог принять его за вахтенного.

Едва я сошел вниз, как принялся переодеваться, чтобы изобразить собою труп Роджерса. Рубашка, которую мы с него сняли, должна была оказать нам большое содействие, так как узнать ее было очень легко. Это был род блузы из голубого трико с широкими белыми полосами, которую покойный надевал сверх прочого платья. Облекшись в нее, я устроил себе искусственный живот, что мне скоро удалось с помощью нескольких одеял. Я придал моим рукам соответствующий вид, благодаря паре белых шерстяных перчаток, которые мы набили всяким тряпьем. Петерс нагримировал меня, сначала натер мне все лицо мелом, потом забрызгал его кровью, добытой из надреза на собственном пальце. Широкая красная полоса, пересекавшая глаз, не была забыта, и вид имела самый отвратительный.