Варфоломеевская ночь.
Глава XI

XI

Когда Генрих Наваррский и Гектор бросились бежать с поля сражения, герцог Гиз яростно кинулся вдогонку за ними. Но Генрих хорошо знал эти края и, быстро свернув на малозаметную лепную тропинку, вместе с Гектором скрылся по ней. Между тем геэцог со своими людьми направился по ложному следу, и потоку погоня не имела никакого успеха.

В то время как Гиз преследовал беглецов, Рене кинулся к экипажу и отдернул завесу. В этот момент луна выплыла из-за тучи, кинула в экипаж один из своих лучей, и перед глазами Рене предстала окровавленная, недвижимая королева Екатерина. Рене отчаянно зарычал и крикнул рейтаров, оставленных для охраны пленных. С их помощью он вынес королеву и, положив на траву, принялся осматривать рану. Хотя кровь лилась ручьем, рана была неопасна, и Рене понял, что беспамятство королевы следует отнести лишь за счет пережитых ею волнений.

Действительно, вскоре Екатерина Медичи застонала и открыла глаза. Увидав Рене, она с облегчением перевела дух и сказала: - Это ты, милый Рене? Где же они? -- Кто" они ", государыня? -- Похитители... - Двое спаслись бегством, а двое захвачены живыми. -- Кто это такие? -- Одного из них зовут граф Амори де Ноэ! Глаза королевы зажглись огнем мрачного торжества.

-- Теперь я все понимаю, -- сказала она, -- теперь я знаю, кто дерзнул поднять на меня руку! Ну берегись же, Генрих!.. теперь мы сведем с тобою счеты!

-- Да, милый Ноэ, мы с тобой пропали, -- сказал Лагир, -- но зато король спасся.

-- Спасся ли? -- печально ответил Ноэ. -- Я очень боюсь, что его погубит благородство и что ради попытки спасти нас, он вернется в Лувр, а не скроется на родину.

-- Во всяком случае, если ему удастся скрыться от преследователей, то ведь никто не может доказать, что одним из скрывшихся был именно он.

-- По крайней мере я и под пыткой буду утверждать, что его среди нас не было.

 Я тоже... Лишь бы он сам не признался! Пленные помолчали; затем Ноэ сказал:

-- Нас, конечно, будут допрашивать, так ты предоставь говорить мне, а я уж сочиню какую-нибудь сказочку. -- Ладно! -- согласился Лагир.

Вскоре их взвалили на лошадей, и кортеж двинулся обратно к Парижу. Через сутки они уже въезжали в Медонский лес.

В домике они не застали никого, кроме пажа Амори, так как сама герцогиня Монпансье была в Париже. Герцог Гиз проводил королеву-мать в комнату своей сестры, и тут Рене принялся перевязывать раненую. Между тем сам герцог отправился к своим людям, чтобы приказать запереть пленных в какое-нибудь верное место. Это было поручено Гастону де Люкс и Льву д'Арнембургу, причем последний с особенным рвением взялся за исполнение этой приятной для него обязанности: ведь у него были еще не погашенные счеты с Лагиром.

-- Господа! -- насмешливо сказал он, вводя пленников в тесный погреб. -- Здесь, быть может, и не очень уютно - в Лувре у вас были комнаты получше, но что же делать? У нас нет лучшего помещения для таких почетных гостей, как вы.

-- Оставь, милый мой! Ведь этот субъект просто ревнует. Он знает, что я имел здесь когда-то более удобное помещение.

Арнембург вышел, с силой захлопнув дверь, после чего приставил к выходу из погреба двух рейтаров.

-- Теперь мы можем поговорить, -- сказал товарищу Лагир. -- Знаешь ли ты, где мы находимся? Неужели нет? Да ведь мы в медонском домике герцогини Монпансье! -- А, так это здесь она удостоила тебя... - Вот-вот! -- Ну, так она, наверное, сделает что-нибудь для тебя!

-- Я тоже так думаю. Например, она пришлет нам отравленную еду, чтобы я не проговорился о своем знакомстве с нею.

 Не думаю, чтобы она сделала это. Да наконец, если даже и так, то не все ли равно, как умирать? Лишь бы не от голода. А ведь мы уже давно не ели, друг Лагир. -- Ты прав, и я сам голоден как волк!

Сказав это, Лагир кое-как подобрался к двери и принялся стучать в нее.

На этот стук к двери подошел один из рейтаров, и заключенные передали ему о своем желании.

Прошло около получаса. Наконец заскрипел ключ, дверь открылась, и на пороге показался паж Амори, сопровождаемый рейтаром. -- Ба, да ведь это вы, мой юный друг! -- сказал Лагир.

-- Я самый, -- весело ответил паж. -- Что вы наделали, господин Лагир? -- Я замешался в политику, милый мой!

 О, это очень плохо для вас! Ведь это хуже, чем убивать и грабить...

-- Вы просто пугаете меня, господин Амори! -- ответил Лагир улыбаясь.

-- Я принес вам еду, которую посылает вам герцог с собственного стола, ну, а так как я узнал, что одним из заключенных являетесь вы, господин Лагир, то я прихватил и парочку бутылок старого вина.

-- Вы - воплощенная любезность, господин Амори. Но как же нам есть, если у нас связаны руки?

-- А вот мы их сейчас развяжем! -- и с этими словами паж, достав кинжал, разрезал путы, связывавшие руки Лагиру и Ноэ. -- Вы - истинное Провидение!

 Я просто по христианскому учению воздаю добром за зло. Еще недавно вы сыграли со мной злую шутку, но я не злопамятен. -- Докажите это и поужинайте с нами! -- Охотно!

Амори принялся распаковывать принесенную корзину и достал оттуда кусок дичи, паштеты и много другой снеди, равно как две бутылки старого вина. Увидев всю эту благодать, Ноэ сказал: - Право, я готов выпить за здоровье герцога!

-- Ну, и за здоровье хозяйки этого дома тоже! -- сказал паж, бросая лукавый взор на Лагира. -- Герцогини в данное время нет дома; но, как только она приедет, я не премину сообщить ей о постигшей вас злой судьбе.

Паж и оба узника сытно поужинали, а затем Амори ушел, забыв, к слову сказать, свой кинжал. Однако пленники не обратили на это внимания; стоило ли делать какие-нибудь попытки к бегству, когда было видно по всему, что всякие попытки окажутся бесполезными? Да и чем помог бы один кинжал? К тому же усталость давала себя знать, и вскоре наши узники мирно храпели на своем неудобном ложе.

Прошла значительная часть ночи. Вдруг шум в замке разбудил Лагира. Пленник вскочил, и сейчас же его ослепил свет, хлынувший из открытой двери. Перед ним была герцогиня Монпансье в сопровождении Льва д'Арнембурга.

от Амори, что Лагир привезен связанным, почувствовала такой укол в сердце, перед которым совершенно отступили все политические тревоги. Она поняла, что, несмотря ни на что, страстно любит Лагира и не может дать ему погибнуть. Но как спасти его? Ведь Амори сказал ей, что Лев сам сторожит пленников и поклялся не снимать вооружения до тех пор, пока они не сложат голов на плахе!

Герцогиня в отчаянии ломала руки, но видела, что помимо Арнембурга освободить Лагира невозможно. Конечно, будь этим узником кто-нибудь другой, Лев охотно исполнил бы требование герцогини и выпустил бы пленного; но здесь помимо всяких других соображений фигурировали еще ревность, ненависть, несведенные счеты... Хватит ли обаяния и власти ее - герцогини - на то, чтобы заставить влюбленного люксембуржца пойти наперекор чувству долга и личной склонности?

Однако медлить было нельзя, и, раз под рукой не было другого средства, следовало попытаться использовать то, которое имелось. Анна Лотарингская велела позвать к себе Льва д'Арнембурга и неожиданно спросила: - Лев, кому вы служите?

-- Но... его высочеству герцогу Гизу, -- ответил юноша, удивленный странным вопросом.

-- У вас плохая память, сир д'Арнембург! -- холодно ответила Анна. -- Вы служите только мне одной; другие же лица, в том числе и брат Генрих, распоряжаются вами лишь тогда, когда я хочу этого. Однако по существу вы служите только мне, запомните это.

 Разве между вашими высочествами произошел разрыв? -- испуганно спросил Лев.

-- Не говорите глупостей. Лев, и не задавайте ненужных вопросов! Никакого разрыва между нами не произошло, а просто o хочу напомнить вам о том, что вы клялись мне безусловным повиновением. Я хочу подвергнуть испытанию вашу преданность. -- О, герцогиня! Приказывайте только, и я...

-- Без громких слов!.. Мне нужны дела, а не слова. Итак, помните ли вы, что вы клялись мне беспрекословно повиноваться? -- Помню и готов повторить свою клятву.

-- Отлично! В таком случае мне нужно вот что: один из узников должен быть освобожден, и вы поможете мне в этом.

Лев смертельно побледнел и в первую минуту не мог выговорить ни слова. Наконец у него хрипло вырвалось: - Никогда! Лучше умереть самому...

 Так вот каковы ваши клятвы преданности, вот каковы ваши уверения в любви! О, я вижу, что ошиблась в вас!

-- Герцогиня! -- стоном вырвалось у пылкого люксембуржца. -- Но подумайте сами, чего вы требуете от меня!

-- Я требую от вас только того, в чем вы добровольно клялись мне, а именно - повиновения. Если же вам и трудно сделать то, что я хочу, то ведь я и искала таких преданных друзей, которые готовы все сделать для меня. Но на что мне друг, способный только на легкое, а не на трудное? Нет, вы не любите и никогда не любили меня!

-- Хорошо, я готов даже и на это... Приказывайте, герцогиня!

 Но помните, я требую, чтобы вы исполнили все, что я захочу. Если же вы и впредь намерены капризничать, словно упрямый ребенок, то лучше не будем начинать.

-- Приказывайте, герцогиня! -- повторил юноша. -- Раз все мое сердце принадлежит вам, не все ли равно, истечет ли оно кровью по вашему желанию или нет?

 В таком случае, милый Лев, отпустите часовых, возьмите факел и посветите мне! -- сказала герцогиня.

Благодаря всему этому и случилось, что Лагир был разбужен появлением в его тюрьме герцогини Монпансье, явившейся в сопровождении Льва д'Арнембурга.