Варфоломеевская ночь.
Глава XV

XV

Почти в тот самый час, когда Ноэ выгребал пистоли герцога Гиза, его величество христианнейший король Карл IX подъезжал к маленькому медонскому домику в обществе наваррского короля и Рене Флорентийца.

Наконец герцог Гиз и герцогиня Монпансье инсценировали целую комедию, всецело построенную на знании характера французского короля; поэтому Карл IX, войдя в комнату, увидел свою мать лежащей на кровати, которая была забрызгана каплями крови. Король вскрикнул, отступил на шаг, а затем бросился к матери, обнял ее и стал целовать, рыдая, словно маленький ребенок. Королева имела вид умирающей. Вдруг она вздрогнула и выпрямилась, забыв о принятой на себя роли. И было с чего: сзади короля стоял Генрих Наваррский.

При виде Генриха Екатерина пришла в такое же изумление, как и Рене. Но первый момент изумления сейчас же сменился страшным гневом, и королева грозно крикнула: - Как, это вы... вы?..

Удивленный этим, король Карл отступил в сторону и в свою очередь посмотрел на Генриха. Но последний оставался совершенно спокойным и ровным тоном ответил королеве:

-- Но, ваше величество, разве не естественно, что, узнав о случившемся, я поспешил прискакать сюда вместе с королем-кузеном?

Королева Екатерина ничего не ответила на это, а обратившись прямо к сыну, сказала: "Государь, вот этот человек осмелился похитить меня, а один из сопровождающих его ткнул меня кинжалом!" - и для вящего эффекта королева сорвала повязки и показала свою окровавленную грудь.

Вид крови всегда производил сильное действие на короля Карла. Так и теперь он сильно побледнел и с пеной у рта, с налившимися кровью глазами крикнул Пибраку, в состоянии беспредельного бешенства указывая рукой на Генриха Наваррского: - Арестовать этого человека!

В первый момент Генрих отступил на шаг назад и схватился за шпагу. Но благоразумие сейчас же взяло верх в нем, он снова приблизился к королю и спокойно сказал:

-- Государь, ее величество обвиняет меня в государственном преступлении, но, кроме личного желания вашего величества признать это обвинение заслуживающим уважения, никаких мотивов ареста мне не приведено. Однако что же делать? Ведь я здесь в полной воле французского короля, потому что король, выехавший за пределы своего государства, становится частным лицом. Мне не остается ничего иного, как только подчиниться. Но я все же жду, что ее величество королева соблаговолит обосновать предъявленное мне обвинение. Господин капитан, благоволите принять мою шпагу!

Спокойствие наваррского короля смутило Карла IX и успокоило его бешенство. Тем не менее он не взял обратно данного распоряжения, а только подтвердил его в более мягкой форме, сказав:

-- Пибрак, возьмите шпагу у его величества короля Наварры и вернитесь с ним в Лувр. Вы предложите его величеству проследовать в свои апартаменты и приставьте к дверям часовых.

Пибрак с поклоном взял шпагу Генриха, и они молча вышли из комнаты. Тогда король Карл сказал матери:

-- Матушка, те, кто осмелился поднять руку на французскую королеву, умрут в злейших муках, клянусь вам в этом честью дворянина. Но я никого не отправлю на эшафот без того, чтобы вина не была совершенно доказана.

Королева-мать кивнула головой.

Тогда Карл IX продолжал:

-- Вы обвиняете наваррского короля?

-- Да, государь.

-- А между тем он провел эту ночь в Лувре!

-- Вы уверены в этом?

-- Совершенно.

 Ну, а... прошлую ночь?

-- Прошлую ночь он опрометью скакал за Маргаритой, которая два дня тому назад скрылась из Лувра неизвестно куда.

-- Как? Маргарита исчезла? Неужели вы не знаете, куда она девалась?

-- Нет, я не знаю, но готов биться о любой заклад, что ее похитил герцог Гиз.

-- Хорошо, что вам не приходится биться о заклад, государь, иначе вы проиграли бы его! Герцог не мог похитить Маргариту.

-- Почему?

-- Потому что в это время герцог гнался за моими похитителями. -- Как? Так это он...

-- Да, это он отбил меня из рук злоумышленников, и ему вы обязаны тем, что видите меня живой. -- Но где же сам герцог? -- спросил король.

-- Здесь, государь! -- ответил сзади голос герцога Гиза, и из-за портьеры выступил сам Балафрэ.

Король, мнительный и недоверчивый по природе, имел слишком много оснований бояться Гизов; к тому же это театральное появление испугало его, и он даже схватился за свою шпагу.

Но герцог поспешил сказать ему с самой обворожительной улыбкой:

-- Простите меня, государь, что я осмелился явиться таким образом пред вашим величеством!

Король не успел ответить герцогу, так как в разговор вмешалась Екатерина со следующими словами, обращенными к Гизу:

-- Не бойтесь, не бойтесь, кузен! Я надеюсь, что его величество уже начинает отличать истинных друзей от истинных врагов и знает, кто готов всегда поддержать монархию и кто замышляет ниспровергнуть ее. -- Кто же осмелится на это? -- надменно сказал Карл. -- Гугеноты и их вождь, наваррский король, государь. -- Опять он! -- крикнул Карл, топнув ногой.

-- О, да, государь, наваррский король мечтает о блестящей будущности. -- Ну, его государство слишком мало для этого.

-- Но существуют соседние, например - Франция! -- заметил Генрих Гиз.

-- Таких вещей не говорят без доказательств, герцог! -- раздраженно заметил король, в душе которого любовь к зятю боролась с обычной подозрительностью.

-- Доказательства будет не трудно привести, государь, -- ответил герцог. -- Мне удалось захватить двоих гасконцев, которые сидят под строжайшим арестом в ожидании допроса.

-- Ну, так я хочу видеть их! -- заявил король. Гиз подошел к столу и ударил молоточком черного дерева по бронзовому колокольчику. На этот звонок явился Гастон де Люкс. -- Где Лев? -- спросил герцог.

-- Лев? -- удивленно переспросил Гастон. -- Но разве вы не посылали его ночью в Париж? -- Нет. -- Однако он уехал около полуночи!

-- Но этого не может быть! -- воскликнул герцог. -- А как же пленники? Ведь...

-- Довольно разговоров, господа! Я хочу видеть пленников. Пойдемте к ним! Значит, вы говорите, что одного из пленников зовут граф де Ноэ?

-- Да, государь, одним из захваченных нами злоумышленников оказался граф Амори де Ноэ, ближайший друг наваррского короля! -- ответил герцог. -- Пойдемте! -- задумчиво сказал король.

Гиз приказал принести факелы, и они отправились в погреб, где содержались пленники. Там их ждала не совсем обычная картина, в объяснение которой мы должны предварительно рассказать, что случилось после того, как герцогиня Монпансье увела Ноэ, оставив на его месте Льва д'Арнембурга.

В первое время враги молча сидели в темноте, царившей в погребе; наконец Лев окликнул Лагира.

-- Чем могу служить вам, господин Арнембург? -- отозвался тот. -- Я хотел бы поговорить с вами! -- Пожалуйста.

-- Видите ли, я все еще не могу прийти в себя от изумления. Почему это герцогиня спасла вашего друга Ноэ, а не вас?

-- О, это очень просто! Герцогиня хотела во что бы то ни стало спасти меня, потому что, согласитесь сами, не так-то приятно отправить на эшафот любимого человека.

Господин Лагир, -- мрачно перебил его Лев, -- я не знаю, действительно ли герцогиня любит вас, но если это так, то берегитесь!

-- Да как же вы хотите, чтобы я объяснил вам происшедшее, если вы чуть ли не с первого же слова ищите ссоры со мной? -- Вы правы. Извините меня и продолжайте, пожалуйста.

-- Ну-с, так вот! Герцогиня хотела во что бы то ни стало спасти именно меня, но я решительно отказался покинуть на произвол судьбы своего друга. Было решено бросить жребий, и судьба захотела, чтобы спасен был не я, а мой друг.

-- Значит, вы только случайно отправитесь на эшафот? -- мрачно сказал Лев.

-- Э, дело еще далеко не решено. Герцогиня слишком любит меня, чтобы не выручить из скверного положения, ну а чего захочет женщина, того захочет и Сам Бог. Однако время не раннее, и надо бы поспать. Покойной ночи, господин Арнембург! -- и с этими словами Лагир, завернувшись в свой камзол, снова улегся.

Опять наступило молчание. Лев сидел в мрачной задумчивости, меланхолически поглядывая на крошечное оконце, расположенное под самым потолком.

Вдруг это окно засветилось, и в погреб скользнул луч луны, выплывшей из-за тучи.

Должно быть, этот луч пробудил в люксембуржце какие-то новые соображения, потому что он сейчас же окликнул своего товарища по темнице: - Господин Лагир, еще один вопрос, если можно! -- В чем дело? -- отозвался тот. -- Ведь это я, кажется, обезоружил вас?

-- Да, вы. Но чем же тут хвастаться? Я лежал на земле, на моей спине сидели два здоровенных рейтара и...

-- Да я вовсе не к тому! Я хотел только спросить вас, не оставил ли я вам кинжал?

-- Ну вот еще, сказали! Да вы отобрали у меня даже карманный нож!

-- Теперь я страшно сожалею об этом. У меня-то остался кинжал, и, будь у вас оружие, мы могли бы... поразвлечься.

-- Прелестная идея, которая редко приходит в голову немцам, как вы! Но кинжала у меня нет... - Лагир тяжело вздохнул, а затем вдруг крикнул: - Постойте-ка, постойте! Ведь герцог присылал нам с пажем Амори ужин, и Амори дал нам свой кинжал! Насколько я помню, он забыл взять его с собой... Сейчас! -- Лагир вскочил на ноги и стал шарить по полу. Наконец при слабом свете луны он заметил искомое и радостно крикнул: - Вот он, нашел! Теперь мы можем позабавиться на славу.

 -- и в камере опять воцарилась совершенная темнота.

-- Однако!... - сказал гасконец. -- Темно, как в аду.

-- Ну что же, сверканье наших глаз будет светить нам, -- ответил Лев.

-- Еще одна прелестная мысль, на которую, по-моему, немцы редко способны! -- смеясь сказал Лагир. -- Ну-с, вы готовы? Начнем во здравие прелестной Анны!

-- А-а-а-а! -- прорычал Лев, наворачивая на руку вместо щита свой камзол. -- Ты осмеливаешься любить герцогиню Монпансье?

-- Я только пользуюсь данным мне разрешением! -- ответил Лагир, тоже пристраивавший на руку камзол.

-- Ну, так ты недолго будешь пользоваться им! -- крикнул д'Арнембург и ринулся на Лагира.

Но гасконец отличался чисто кошачьей ловкостью и гибкостью, и Лев, кинувшийся в то место, откуда только что слышался голос врага, встретил там только стену. -- А, ты бежишь, трус? -- прорычал он.

-- Да нисколько! -- ответил Лагир с другого конца погреба. -- Военные хитрости всегда дозволены!

Лев снова кинулся на голос, и снова его кинжал встретил лишь стену. Но на этот раз Лагир успел кольнуть его кинжалом в плечо. Арнембург резко повернулся и снова кинулся на гасконца, но тот присел на пол, и, в то время как кинжал люксембуржца встретил лишь воздух, Лагир схватил врага за ноги и опрокинул его на пол. В тот же момент он наступил ему левым коленом на руку, державшую кинжал, правым придавил грудь и сказал, приставив кинжал к горлу Льва: - Теперь вы в моей власти! -- Ну, так убейте меня! -- прохрипел д'Арнембург.

-- Нет, я готов подарить вам жизнь, но только вы должны дать мне честное слово, что не возобновите этого нелепого поединка в темноте.

-- Нет, убейте меня! -- упрямо крикнул Лев. -- Я не хочу вашего великодушия, и если вы пощадите меня, то все равно я вас не пощажу!

-- Господин Арнембург, -- мягко ответил Лагир, -- подумайте: ведь у нас будет тысяча возможностей встретиться при нормальных условиях. Выпустите свой кинжал!

-- Никогда! -- задыхаясь крикнул люксембуржец. -- Убей меня или...

Он напряг все свои силы, чтобы освободиться от Лагира, и гасконцу стоило немалого труда вновь пригнуть к земле взбешенного Льва.

Однако Лагир видел, что ему не удастся еще долго сдерживать могучего немца. Если же последнему посчастливится вывернуться, тогда нелепый поединок должен был бы начаться снова; между тем Лагир чувствовал, что слабеет от чрезмерного напряжения: ведь всего сутки тому назад ему пришлось выдержать упорный и неравный бой, и он еще не успел отдохнуть от него в напряженной позе, в которой его везли связанным сюда. Поэтому он видел, что вынужден покончить теперь же со всем этим.

-- В последний раз спрашиваю вас, хотите ли вы остаться в живых? -- спросил он, и его голос звучал грустно и торжественно.

-- Я предпочитаю смерть твоему великодушию, мерзавец! -- крикнул д'Арнембург, снова делая невероятные усилия, чтобы освободиться. Лагир высоко поднял руку с кинжалом и внушительно сказал: - Если вы знаете наизусть какую-нибудь молитву, то прочитайте ее!

-- Чтобы черт побрал твою душу! -- рявкнул Лев. Рука Лагира опустилась, кинжал вонзился в горло д'Арнембурга, и струя горячей крови брызнула в лицо гасконцу. Лев с силой вздрогнул, потом его тело сразу потеряло всю напряженность, что-то забулькало и захрипело в его горле, и наконец все стихло: он был мертв!..

Лагир вынул кинжал из кровавой раны и встал. Несколько секунд он стоял в мрачной задумчивости, а затем сказал: - Как он любил ее!

После этого он стал на колени у трупа и принялся молиться за упокой этой мятежной души, которой уже пришлось из-за несчастной любви к герцогине испытать на земле муки ада.

у самых дверей, не было, и из расспросов выяснилось, что это было сделано по распоряжению Льва д'Арнембурга. К тому же Гастон вспомнил, что ключи от погреба находятся у люксембуржца, и явился вопрос о том, как проникнуть туда.

Поэтому он нетерпеливо приказал, чтобы дверь попросту взломали, если не могут найти ключей.

Однако в этом не оказалось необходимости: к величайшему и новому удивлению герцога и Гастона, ключи преспокойно торчали в двери погреба.

Все более недоумевая, герцог поспешно открыл дверь, вошел в погреб и при свете факела увидел две неподвижные фигуры. Одна из них храпела в углу на соломе, другая лежала на соломе, залитой кровью; сверху она была прикрыта окровавленным камзолом.

-- Что такое? -- удивленно сказал король. -- Уж не покончил ли один из пленников самоубийством, чтобы избежать руки палача? -- Он подошел к трупу и, сорвав камзол, произнес: - Это не Ноэ!

Герцог и Гастон тоже подошли к трупу, и у них вырвался вопль ужаса: перед ними был Лев д'Арнембург, лежавший с большой раной в горле.

никак не мог понять, где он и что с ним, но затем сознание и воспоминания вернулись к нему, и он поспешно вскочил на ноги.

Лагиру никогда не приходилось видеть короля, но по почтительной позе герцога Гиза и надменной, горделивой осанке стоявшего впереди дворянина он понял, что это - сам король. Поэтому он сейчас же подумал:

"Ну, друг мой Лагир, теперь держись и не выдавай своего государя! История обернулась так благоприятно, что ее можно будет направить как угодно!"

Тем временем герцог Гиз и Гастон с молчаливым ужасом и гневом смотрели на окровавленный труп Льва. Тогда Лагир сказал с ледяным спокойствием: - Это я убил его!

Герцогом овладел приступ бешенства, и, выхватив шпагу из ножен, он кинулся на Лагира.

Повелительность тона, которым были сказаны эти слова, охладили герцога; он сунул шпагу в ножны и отступил в сторону. Тогда король подошел поближе к юному гасконцу и спросил: - Как вас зовут? -- Лагир, государь. -- Откуда вы родом? -- Я гасконец, государь. -- Чей это труп?

-- Человека, который ночью вошел ко мне в темницу и вызвал меня на поединок.

-- Значит, это не ваш сообщник? -- с изумлением воскликнул король.

-- Это один из моих приближенных, сир Лев д'Арнембург, -- ответил герцог Гиз. -- Но где же второй пленник? -- Д'Арнембург выпустил его на свободу, -- ответил Лагир.

 Так, значит, это он ускакал ночью, одевшись в доспехи Льва? -- крикнул Гастон. Король топнул ногой и сказал с раздражением:

-- Дело слишком темное, необходимо скорее пролить свет на него!

-- Если вы, ваше величество, соблаговолите выслушать меня, то будет пролит полный свет! -- почтительно сказал Лагир. -- Говорите! -- приказал король.

-- Этот дворянин, теперь убитый мною, поклялся мне в вечной ненависти и, чтобы свести со мною старые счеты, воспользовался тем, что меня привезли сюда. Поэтому он пришел сюда предложить моему товарищу поменяться с ним одеждой... - Но для чего?

-- Для того, чтобы драться со мною смертным боем. Результат последнего был печален для него: он пал в этом бою мертвым.

 Государь! -- крикнул герцог. -- Этот негодяй лжет! Я догадываюсь, как было дело. Арнембург вошел в тюрьму, чтобы проверить, все ли в порядке, а эти господа напали на него сзади и убили его; затем один из них воспользовался доспехами Арнембурга, чтобы скрыться бегством.

Лагир дал герцогу договорить до конца, а после того поднял на него спокойный, гордый взгляд и сказал:

-- Посмотрите на меня хорошенько, ваше высочество, и скажите, на кого я больше похож: на дворянина или на убийцу?

Тон, которым были сказаны эти слова, отличался такой благородной, гордой простотой, что король невольно посмотрел на гасконца с симпатией.