Женщина-дьявол.
Глава IV

IV

Крильон и Нансери переглянулись с недовольным видом. Выходка Мовпена была до крайности неуместна. Но, несмотря на это, у короля она вызвала улыбку. Впрочем, Генрих III сейчас же спохватился и воскликнул:

-- Ах, если бы брат был жив...

Однако это восклицание не смутило новопожалованного шута. -- Но ведь смерть герцога Анжуйского известна вашему величеству только из откровений графина, истолкованных неизвестным лицом! Едва ли это основание для траура! Король сейчас же ухватился за эту мысль.

-- Конечно, у меня нет ровно никаких доказательств, что Франсуа действительно умер!

-- Но его высочество серьезно болен! -- заметил Нансери. Мовпен снова кувыркнулся, запел петухом и, кривляясь, сказал:

-- Ничего, куманек, мы его вылечим! Тут уж Крильон не выдержал.

-- Государь, -- сказал он, -- умоляю позволить мне напомнить господину Дюзесу, что его отец, мой старый товарищ по оружию, не был ни шутом, ни знахарем, ни кудесником!

-- Вот как? -- смеясь возразил Мовпен. -- А если я докажу вам противное, мой седой красавец?

-- В таком случае, -- невозмутимо ответил Крильон, -- я скорее поверю, что сына барона Дюзеса кормилица подменила сыном канатного плясуна или ярмарочного знахаря!

Это была жестокая отповедь, но Мовпена не так-то легкл было выбить из позиции. Он спокойно повернулся спиной к герцогу и, обращаясь к королю, сказал:

-- Ах, бедный мой хозяин, вот уж вам-то я не завидую!

-- Почему? -- спросил Генрих.

-- Да потому, что если бы при дворе вашего величества было два Крильона, то вашему величеству не прожить бы полугода!

-- Милый мой, -- ответил король, -- у всякого свое ремесло. Герцог Крильон не посвящен в тайны риторики, и Феб-Апполон, брат девяти муз, никогда не назначал ему свидания. Но это - мой лучший слуга, и так как ты оскорбил его, то я с удовольствием позволю ему проучить тебя за это, если он обратится ко мне за разрешением!

Однако Крильону незачем было обращаться за правосудием к королю: он всегда сам расправлялся с врагами. Так и тут он ограничился тем, что сказал:

-- Видите ли, Мовпен, обыкновенно я не бываю в шутливом настроении, но сегодня хочу сделать исключение...

-- Это дастся вам не без труда!

-- Может быть!.. Но раз вы превратились в шута, то я хочу сделать вам подарок.

-- Да неужели?

-- Я хочу подарить вам связку бубенчиков и привязать ее к тому месту вашего тела, которое мне больше всего нравится.

 А именно?

-- К одному из ваших многочисленных плеч! Мовпен закусил губу и сказал:

-- Уж не хотите ли вы дать понять, что считаете меня горбатым?

-- Ну вот еще, -- спокойно ответил Крильон, -- горбатые по большей части отличаются умом, а вы... вы - просто глупый уродец!

-- Браво, Крильон! -- крикнул король.

Мовпен кинул на герцога злобный взгляд, но не нашелся, что ответить. Считая, что у Крильона ему не повезло, он взялся за замаскированного, который скромно стоял в стороне, ожидая, что король обратится к нему еще с какими-нибудь вопросами.

-- Ну-с, господин колдун, -- сказал ему Мовпен, -- раз уж вы такой мастер, то не погадаете ли и мне?

-- С удовольствием, -- ответил замаскированный, а затем, взяв руку шута и рассмотрев ее, продолжал: - У вас будет очень беспокойная жизнь!

-- Да? Вот как! А в чем будет заключаться беспокойство?

-- В том, что вы будете не раз и нещадно биты!

-- Кем же это?

-- Всеми, кого вы позволите себе оскорбить своими нескромными и неостроумными шутками. Мовпен невольно схватился за эфес шпаги и крикнул:

-- Ну, это мы еще посмотрим!

-- А вот увидите, увидите! Это так же видно, как и то, что с вами произойдет двойное превращение: одно - в груди, а другое - в ножнах!

-- То есть как же это?

-- А вот как: шпага в ваших ножнах точно так же превратится в посох канатного плясуна, как душа дворянина превратилась в вашей груди в душу шута дурного характера. -- Сказав это, замаскированный презрительно отвернулся от Мовпена и, обращаясь к королю, продолжал: - Насколько я могу судить, вашему величеству нечего больше спросить у меня? В таком случае разрешите мне уйти!

-- И заплатите мне как следует за мои предсказанья! -- насмешливо добавил Мовпен.

-- Ошибаетесь, -- ледяным тоном возразил замаскированный, -- я ровно ничего не беру за предсказание судьбы!

-- Даже от короля? -- спросил Генрих III.

-- Именно от короля! -- ответил незнакомец и, глубоко поклонившись, исчез в дверях.

Когда он вышел, Генрих III посмотрел на Крильона и сказал:

 Ну, что вы думаете об этом человеке, герцог?

-- Ровно ничего, государь. Я не знаю, сказал ли он правду или солгал.

-- Конечно, солгал, -- вставил свое словцо Мовпен, -- и ваше величество отлично поступите, если потребуете экипаж, чтобы отправиться в Шато-Тьерри.

-- Но если этот человек сказал правду и брат уже умер?

-- Ну, так это лишнее основание съездить в Шато - Тьерри, чтобы доставить оттуда тело почившего со всей помпой.

-- Увы, -- вздохнул король, -- самые пышные похороны не воскрешают!

-- Нет, конечно, но смягчают горе. А ведь ваше величество - такой мастер в устройстве помпезных процессий! Я уверен, что торжественное перевезение тела герцога Франсуа будет чудом своего рода! Спереди пойдут кающиеся в белом, потом кающиеся в синем, потом серые монахи...

-- Ты с ума сошел! -- с негодованием перебил его король. -- Монахи должны идти впереди кающихся, так и в ритуале указывается!

При этих словах Крильон и Нансери переглянулись почти с испугом - уж слишком проступало в этом диалоге все убожество короля! А Мовпен продолжал:

-- После серых монахов - рота алебардистов...

-- Ну уж нет! -- перебил его король. -- Я предпочитаю швейцарцев - у них более строгий костюм.

-- Ладно, пусть пойдут швейцарцы! А после них мы пустим сотню конной гвардии!

-- Вот это так! -- согласился Генрих.

-- Государь, -- вмешался Крильон, начинавший уже бледнеть от злости, -- мне кажется, что, прежде чем устраивать похороны его высочества, следовало бы узнать, действительно ли он умер!

-- Вы правы, герцог. Я сейчас отправлюсь. Вы со мною?

-- Вашему величеству известно, что я никогда не покидаю вашей августейшей особы! -- сухо ответил Крильон.

В этот момент сквозь открытое окно донесся голос, жалобно возглашавший:

-- Подайте, Христа ради! Подайте на монастырь бедных доминиканцев!

у хищного животного.

При виде этого лица король почувствовал необъяснимый укол в сердце, словно им овладели тайные предчувствия.

-- Фу, что за отвратительный монах! -- воскликнул он, отскакивая от окна.

-- Ба! Да ведь это Жако! Здравствуй, Жако! Как поживает Буридан? -- и он указал пальцем на серо-черного осла.

-- О, что за отвратительный монах! Что за мерзкий монах!