Гаргантюа и Пантагрюэль.
Книга I.
Глава VIII. О том, как одели Гаргантюа.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гаргантюа и Пантагрюэль. Книга I. Глава VIII. О том, как одели Гаргантюа. (старая орфография)

VIII.

О том, как одели Гаргантюа.

Когда он подрос, отец приказал, чтобы ему сшили платье под цвет его ливреи, которая была белая с голубым. За это принялись, и скроили и сшили ему платье по моде, какая тогда была. Клянусь реэстрами казначейства в Монсоро, его одели так, как ниже следует.

Чтобы сшить ему рубашку, взяли девятьсот аршин полотна Шательро и двести аршин для ластовиц, то-есть тех квадратиков, которые кладутся под мышки. Рубашка была без сборок, потому что сборки были изобретены позднее, когда у белошвеек сломались иголки и оне стали работать на иной лад. Для камзола взяли восемьсот тринадцать аршин белого атласа, а для шнурков употребили тысячу пятьсот девять с половиной собачьих шкур. В то время появилась мода привязывать штаны к камзолу, а не камзол к штанам: потому что последнее противно природе, как это вполне доказал Олькам по поводу "Exponibles" г-на Haultechanssade {Фантастическое сочинение и фантастический автор, которого будто бы, по словам Раблэ, комментировал Олькам, знаменитый английский богослов XIV века.}.

На штаны взяли тысячу сто пять аршин с третью белого стамета, и они были скроены в форме колонн с полосами и зубцами сзади, чтобы почки не разгорячались. Сквозь зубцы сквозило голубое дама столько, сколько было нужно. И, заметьте, что у него были очень красивые ноги и вполне соразмерные с его ростом.

На клапан у штанов взяли шестнадцать аршин такого же сукна и сделали его в форме подпорки, красиво скрепленной двумя золотыми пряжками, которые захватывались двумя эмальированными крючками, и в каждом из них вправлен был большой изумруд, величиной с апельсин. Потому что (как говорит Орфей libro de lapidibus и Плиний libro ultimo) у этого камня есть свойство возбуждать и укреплять мужскую силу. Разрез клапана был длиною с трость, той же кройки, как и штаны, и так же подбит голубым дама. Но, глядя на красивое золотое шитье и прошивку, отделанную драгоценными брильянтами, рубинами, бирюзой, изумрудами и жемчугом, вы бы сравнили ее с великолепным рогом изобилия, - как мы его видим на древних изображениях и какой подарила Реа двум нимфам Адрастее и Иде, кормилицам Юпитера, всегда галантный, сочный, свежий, - всегда зеленеющий, всегда цветущий, всегда плодоносный, полный соков, полный цветов, плодов, полный всяких наслаждений. Божусь, что на него весело было глядеть. Но я еще подробнее опишу вам это в книге, которую я написал: "О достоинстве клапана у штанов". В одном только предупреждаю вас, а именно: что если клапан был очень длинен и широк, то и внутри был хорошо снабжен - и нисколько не походил на лицемерные клапаны толпы мышиных жеребчиков, подбитых ветром - к вящшему интересу женского пола.

На башмаки ему взяли четыреста шесть аршин кармазинного бархата и скроили их аккуратно параллельными полосами и пришили друг к дружке в виде однородных цилиндров. На их подошву употребили тысячу сто шкур коричневых коров, скроенных с узкими носками.

На япанчу ему взяли тысячу восемьсот аршин голубого бархата, вышитого но краям виноградными листьями, а по середине серебряными штофиками, с золотым переплетом, украшенным жемчугом, указывая этим, что в свое время он станет добрым пьяницей.

На кушак ему пошло триста с половиной аршин шелковой саржи, на половину белой, а на половину голубой, если только я не ошибаюсь жестоко.

Шпага его была не из Валенсии, а кинжал не из Сарагоссы: потому что отец его чертовски ненавидел всех этих пьяных омавританившихся гидальго, но он получил прекрасную деревянную шпагу и кинжал из вареной кожи, раскрашенные и позолоченные, каких всякий пожелал бы.

Кошелек его был сделан из слоновой кожи, которую ему подарил Праконталь, проконсул Ливии.

Для его верхняго платья взяли девять тысяч шестьсот аршин без двух третей голубого бархата, затканного по диагонали золотом; от этого при известной перспективе получался необыкновенный цвет, подобный тому, что мы видим на шейках горлиц, и чрезвычайно приятный для глаз зрителей.

когда-нибудь принесут несчастье бритым головам, которые их носят. В шапку воткнуто было большое, красивое, голубое перо пеликана из дикой Гиркании и мило свешивалось на правое ухо. На груди у него висел золотой образ весом в шестьдесят восемь марок, с изображением человеческой фигуры с двумя головами, обращенными друг к другу, четырьмя руками, четырьмя ногами и двумя задами; такою, как уверяет Платон in Symposio, была будто бы человеческая природа при своем мистическом начале. Кругом образа шла надпись ионическими буквами: Ἡ ἀγάπη οὐ ζήτεῖ τὰ ἑαυιῆς {Св. Павел, I посл. к Коринфянам, XIII, 5: Любовь не ищет своего.}.

Вокруг шеи надета была золотая цепь весом в двадцать пять тысяч шестьдесят три золотых марки, сработанная в форме крупных ягод, между которыми вставлены были большие драконы, вырезанные на больших кусках зеленой яшмы и окруженные сиянием, как их носил некогда царь Несепс {Египетский царь, астроном.}. Цепь спускалась до самого пупка, что ему было полезно во всю его жизнь,как это хорошо известно греческим врачам.

На его перчатки пошло шестнадцать кож, спущенных с домовых, да три кожи оборотней на опушку. И из этого материала оне были приготовлены по предписанию чернокнижников Сенлуанда {В Турской епархии.}.

яйцо, красиво отделанный в серафское {Египетская монета.} золото. На среднем пальце той же руки надет был перстень, составленный из четырех металлов, так чудесно сплавленных, как еще не видано было, причем сталь нисколько не мешала золоту, а серебро - меди. Все это было работой капитана Шапюи, а Алькофрибас {Капитан Шапюи и Алькофрибас, по мнению комментаторов, обозначают самого Раблэ и Клода Шапюи, находившагося, как и Раблэ, в свите кардинала дю-Беллэ.} был его фактором. На среднем пальце правой руки надет был перстень в форме спирали, и в нем вправлены были великолепный рубин, остроконечный брильянт и изумруд из Физона {Река в Азии.}, не имевший цены. Потому что Ганс Карвель, великий гранильщик короля Мелинды, оценивал их в шестьдесят девять миллионов восемьсот девяносто четыре тысячи и восемнадцать баранов {Золотая монета при Людовике Святом, с изображением агнца и надписью: Agnns Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis. Раблэ шутя говорит: montons а la grand laine, длиннорунные бараны.}; во столько же их оценили и Фуггеры из Аугсбурга {Знаменитые банкиры в Аугсбурге.}.