Гаргантюа и Пантагрюэль.
Книга V.
Пролог Франсуа Раблэ к пятой книге о геройских деяниях и речениях Пантагрюэля.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гаргантюа и Пантагрюэль. Книга V. Пролог Франсуа Раблэ к пятой книге о геройских деяниях и речениях Пантагрюэля. (старая орфография)

КНИГА ПЯТАЯ.

О ГЕРОИЧЕСКИХ ДЕЯНИЯХ И РЕЧЕНИЯХ ДОБРОГО ПАНТАГРЮЭЛЯ, КОРОЛЯ ДИПСОДОВ. ¹)

Пролог Франсуа Раблэ к пятой книге о геройских деяниях и речениях Пантагрюэля.

К благосклонным читателям.

Неутомимые бражники и вы, дражайшие сифилитики, теперь, когда время у нас свободное и никакого спешного дела нам не предстоит, я задам вам один вопрос:

Почему вошло теперь в поговорку, что мир перестал был фатом? Фат - лангедокское словцо и означает: без соли, пресный, безвкусный; в переносном же смысле значит: глупый, пошлый, безсмысленный, полоумный. Не можете ли, сказать, откуда взяли, что мир, бывший глупым, вдруг стал умным? Почему и при каких условиях он был глуп? Благодаря каким условиям он поумнел? Почему он был глуп? Почему он стал умен? На чем можно узнать его бывшую глупость? И на чем познается его настоящая мудрость? Кто сделал его глупым? И кто сделал его умным? И кого больше: тех ли, кто любил его глупым, или тех, кто любит его умным? Сколько времени он был глуп? И сколько времени он умен? От чего происходила прежняя глупость? И от чего происходит последующая мудрость? Почему в наше время, а не позднее прекратилась прежняя глупость? Почему в наше время, а не раньше появилась настоящая мудрость? Какое зло причиняла бывшая глупость? Какое блого доставляет теперешняя мудрость? Каким способом упразднили прежнюю глупость? Каким способом удержать настоящую мудрость?

Отвечайте, если хотите: особенно приставать к вам с этим я не буду, из боязни, как бы не утрудить ваши головы. Не стыдитесь, смутите врага рода человеческого и истины. Смелее, дети! Если вы на моей стороне, то выпейте три или пять рюмок за первую часть проповеди. Если вы на противной стороне, - у а de retro, за tail а s! Божусь вам всем, чем хотите, что если вы не пособите мне разрешить предложенную задачу, то я пожалею, что предложил вам ее: я бы испытал нечто в роде того, как если бы схватил волка за уши, и никто не пришел бы ко мне на помощь. Ну, чтож? Ага! Я понимаю! Вы еще не подготовлены к ответу? Клянусь бородою, и я тоже. Ну, я приведу только то, что один высокопочтенный доктор говорит об этом в своей книге, которую: он называет "Волынкою патеров". Ну, так что же говорит этот мошенник? Послушайте-ка, ослиные морды: "Юбилейный год, когда весь мир сбрил себе волосы, насчитывает уже тринадцать лет. О, как мало почтения внушил он! Однако, силою декретов обратил глупость в бегство. И теперь получится сладкий плод, насчет цветения которого было столько опасений."

Вы слышали? И поняли? Доктор стародавний, слова его лаконичны, сентенции темны и -непонятны, не говоря уже о том, что и самый предмет, о котором он разсуждал, запутанный и затруднительный. Лучшие истолкователи благочестивого отца утверждают, что под юбилейным годом, которому истек уже тридцатый год, следует понимать те годы, которые протекли вплоть до тысяча пятьсот двадцать пятого года. Когда наступит весна, то никто не скажет больше, что мир глуп. Все дураки, число которых, по сказанию Соломона, бесконечно, погибнут; и прекратится всякая глупость, которая тоже, по удостоверению Ависценны, насчитывает бесконечно много родов: Maniae infinitae sunt species. И то, что стужа так долго вгоняла внутрь земли, выступит на поверхности и выростет, как дерево. Опыт учит этому, как вам самим известно, а великий Гиппократ, славный человек, выражает афоризмом: Verae etenim maniae, etc. И таким образом мир, поумнев, не будет больше бояться цветения бобов весною. Тогда великое множество книг будет заброшено, книг, которые по виду сверкали что разноцветные бабочки, но на деле были скучны, досадны, опасны, колючи и темны, как книги Гераклита, непонятны как Числа Пифагора, который был царем бобов, по словам Горация {Sat. II, 6.}. И никто их больше в руки не возьмет. Никто не станет их читать, не захочет глядеть на них. Такова их судьба, и таков предназначенный им конец.

умным. Вот вам и разрешение вашей задачи. Радуйтесь, добрые люди! Выпейте на радости, что виноградники процветают, и ростовщики могут повеситься. Боюсь, что придется мне израсходоваться для них на веревки, если хорошая погода простоит еще долго, так как я берусь снабжать их веревками всякий раз, как им понадобится, и даром; пусть сами вешаются во избежание расхода на палача.

И так как вы являетесь приверженцами новой мудрости и отрекаетесь от старой глупости, то вычеркните из вашего, устава символ древняго философа с позолоченными бедрами {Пифагор.}, который запрещает вам употреблять в пищу бобы; ведь вся добрая братия, наверное, знает, что такое запрещение он высказал в тех же видах, в каких покойный водяной доктор Амер, племянник адвоката господина де-Камелотьер, запрещал своим пациентам кушать крылышко куропатки и заднюю часть рябчика или голубя, говоря: "Ala mala, cropium dubium, collum bonum, pell remota", чтобы самому ими воспользоваться, а бедным больным оставить одне косточки. Ему последовали некий капуцины, которые запрещали нам бобы, т. е. пантагрюэльския книги, и подражали в этом своим предшественникам чревоугодникам, Филоксену и Гнато сицилийцу, которые во время банкетов когда подавали отборные кушанья, плевали на них, чтобы отбить у других гостей охоту их есть. Так и эти скверные, сопливые, гнилые, дохлые оборванцы открыто и тайно поносят эти вкусные книги и безстыдно плюют на них.

И хотя у нас есть теперь на нашем галльском языке много превосходных книг, как в стихах, так и в прозе, и мало уже осталось лицемерной и пустосвятской дребедени, тем не менее я бы хотел лучше "шипеть, как гусь, среди лебедей", как говорит пословица, нежели считаться немым среди стольких прекрасных поэтов и полезных, всеми уважаемых писателей. Я хотел бы лучше играть мужика среди стольких благородных актеров, нежели быть причисленным к тем, которые изображают собою одни пятна и толпу, ловят мух, топорщат уши, как аркадский осел, который слышит музыку, и молча, одними знаками показывают, что одобряют протопопею.

Согласно такому выбору и такому намерению, я подумал, что поступлю недурно, если приведу в движение свою Диогеновскую бочку, чтобы вы не говорили, что я живу безпримерно.

Я созерцаю толпу наших Коллинэ, Маротов, Друэ, Сенжелэ, Самлэ, Мазюэлей {Поэты и современники Раблэ.} и сотню других галльских поэтов и ораторов и вижу, как они, проживающие так долго на Парнасе, в школе Аполлона и осушавшие в обществе веселых Муз полные кубки Иппокрены, доставляли только мрамор, алебастр и порфир на созидание нашего родного языка; я вижу, как описывали геройския дела, великия события, трудные, важные подвиги, и все это на языке богов. И писания их дают один лишь божественный нектар, драгоценное вино, вкусное, веселящее сердце и душу, ароматное, тонкое, восхитительное. И эта слава принадлежит не одним мужчинам: женщины тоже участвуют в ней, и между ними одна королевской крови {Маргарита Баварская, сестра Франциска I.}, называть которую здесь было бы профанацией, изумляла наш век своими возвышенными творениями, равно как прелестью языка и слога. Подражайте им, если можете; что касается меня, то я не сумею подражать им. Не каждому дано обитать в Коринфе. При постройке храма Соломонова, каждый давал одну золотую монету, если не мог давать их пригоршнями. А так как мы не в силах возвыситься до такого архитектурного искусства, как они, то я решил поступать так, как поступал Реньо де-Монтабан, который прислуживал каменьщикам, варил им обед; и раз я не могу быть их сотоварищем, то буду неутомимым читателем их безподобных творений.

я проживу столько, сколько собака, в придачу к веку трех ворон, в таком же здравии и трезвой памяти, как святой Ксенофонт музыкант, или как философ Демонакс, то я докажу неоспоримыми аргументами и неотразимыми доводами каким угодно пенкоснимателям, и латинским штопальщикам и почитателям старых, выдохшихся, заплесневших слов, что наш родной язык отнюдь не так прост, ничтожен, беден и груб, как они думают.

И таким образом, подобно Эзопу, который нашел местечко баснописца, после того как Феб распределил все свои дары между великими поэтами, так и я прошу их с полным смирением дозволить мне, в виде особой милости, допустить меня в их среду, в качестве рипарографчика, приверженца Пиреикуса {Пиреикус - живописец-жанрист, о котором говорит Плиний, писавший низкие сюжеты в роде лавочек цирюльника и башмачника, ослов, кухонных предметов и тому подобное, которого прозвали Rhyparographe}. Они согласятся на это, я уверен, ибо они добры, великодушны и гуманны. И через это и вы, любезные собутыльники и сотрапезники, и все те, кто наслаждается этими книгами и читает их на своих собраниях, и чтит высокия мистерии, заключенные в них, тоже прославитесь, подобно тому, как прославился Александр, благодаря книгам первейшого мудреца в мире - Аристотеля.

О, какое славное чревоугодие!

и пусть оне войдут вам в плоть и в кровь. Тогда вы узнаете, какое сокровище заготовлено здесь для всех мирных потребителей бобов. В настоящую минуту я предлагаю вам прекрасную, полную корзину бобов, нарванных в том же саду, что и предыдущие, и умоляю вас почтительнейше удовольствоваться ими до тех пор, пока я не нарву новых с будущим прилетом ласточек.

Сноски

¹

²) Жан Тюрке.