На море.
Глава II

ГЛАВА II

Я долго переносил молча это ужасное существование. К чему было жаловаться? Да и кому? У меня никого не было, кто пожелал бы выслушать меня; все, окружавшие меня, были равнодушны к моим страданиям, и никто из них не выказывал стремления облегчить мою участь или замолвить слово в мою пользу. Неожиданное обстоятельство, случившееся по прошествии некоторого времени, помогло мне, наконец, приобрести покровительство одного из матросов, который, не имея возможности остановить грубости капитана, все же был настолько силен, что мог защитить меня от возмутительного обращения своих товарищей. Матроса этого звали Бен Брас. Не своим заслугам обязан я, само собой разумеется, покровительству Бена; не было это также следствием и нежной симпатии, ибо сердце его давно уже потеряло всякую чувствительность. Сам на себе испытал он жестокое обращение, и несправедливость сделала его черствым по отношению к другим; его грубые манеры и суровый вид были следствием перенесенных им страданий, хотя в глубине души его таилась большая доза доброты и сострадания.

Прекрасный моряк был этот Бен Брас, лучший матрос на борту судна, чего не отрицали товарищи его, несмотря на то, что один или два из них могли даже соперничать с ним. Надо было видеть его, когда он во время шторма взбирался по вантам, чтобы взять брамселя на гитовы! Прекрасные густые и вьющиеся волосы его развевались по ветру, лицо, полное энергии, дышало спокойствием и отвагой, как бы вызывая бурю на борьбу с собой. Он был высокого роста и пропорционального сложения, гибкий и скорее жилистый, чем мускулистый, с целой массой каштановых волос на голове, потому что он был молод и годы не успели еще разредить и обесцветить его роскошной шевелюры. Выражение лица его, коричневого от ветра и солнца, было честное и доброе, несмотря на его старание казаться суровым, и, как это ни странно для моряка, не имеющего вообще времени бриться, на нем не было ни бороды, ни усов. Никогда, даже в праздники, не надевал он ничего другого, кроме синей блузы, плотно прилегавшей к его телу и обрисовывавшей пропорциональные контуры его бюста и рук. Скульптор пришел бы в восторг от смелых и чистых линий его шеи, от широкой и здоровой его груди, которая, к сожалению, как у всех матросов, была испорчена татуировкой, которая виднелась и на его мускулистых руках в виде якоря и двух соединенных сердец, пронзенных стрелой, двух ВВ и множества других инициалов. Таков-то был мой друг Бен Брас, и вот по какому случаю он стал моим покровителем.

Вскоре после моего прибытия на борт судна я, к удивлению своему, заметил, что половина экипажа состоит из иностранцев. Это очень удивило меня; я всегда думал, что экипаж английского судна должен состоять из людей, родившихся в одном из королевств Великобритании, а между тем на "Пандоре" были французы, испанцы, португальцы. Один из американцев, по имени Бигман-толстый (то есть человек), заслуживает особого упоминания. Имя его шло ему, как нельзя лучше; это был человек толстый и коренастый, грубый телом и духом, с лицом свирепым и обрамленным бородой, которой позавидовал бы любой пират. Будучи сварливого нрава, он всегда находил случай придраться к чему-нибудь и наделать шума, но в общем это был человек мужественный, хороший моряк, принадлежавший к числу тех трех, которые могли соперничать с Беном Брасом и пользовались, как и он, правом бить других и заступаться за товарищей.

день он даже ударил меня по лицу; Бен, находившийся поблизости, возмутился такой жестокостью и, вскочив со своего гамака, бросился на Бигмана и нанес ему страшный удар кулаком по подбородку. Американец покачнулся и упал на один из сундуков, но тотчас же оправился и вышел на палубу, а за ним и мой защитник; между ними начался поединок, за которым с интересом следили матросы. Что касается лиц начальствующих, то они не вмешивались в эту ссору. Боцман подошел ближе и любовался зрелищем, а капитан остался на своем месте, нимало не заботясь о том, чем все это кончится. Такое отсутствие дисциплины меня крайне удивило, да на"Пандоре", и помимо этого, много происходило удивительных для меня вещей.

-- Довольно на сегодня, не правда ли? - крикнул Бен Брас. - Не смей, говорю тебе, и пальцем тронуть мальчика; я всякий раз отплачу тебе вдвое. Мальчик этот такой же англичанин, как и я, он слишком много переносит от других, чтобы сын краснокожего осмеливался еще оскорблять его. Запомни мои слова! Да и вы все там, - прибавил Бен, обращаясь к товарищам, - не троньте его, не то будете иметь дело со мной.

С тех пор никто не смел тронуть протеже Бена, и положение мое значительно улучшилось. Мне давали полную порцию пирога и всего остального, позволяли спать на сундуке, а один из матросов, желая заслужить уважение Бена, подарил мне старое одеяло; другой дал мне нож с привязанным к нему шнурком, вместо цепочки, чтобы я мог надевать на шею. Все, одним словом, старались дать мне что-нибудь необходимое, так что я скоро ни в чем не терпел нужды.

Всякий, отправляясь в плавание, запасается известным количеством одежды, тарелками, ножом, вилкой, стаканом и всем необходимым, но я в поспешном бегстве своем из родительского дома отправился с пустыми руками и не взял с собой ни единой вещи, даже рубашки. Можете судить, в каком ужасном положении я был, пока оно не изменилось, благодаря покровительству Бена. Скоро новое происшествие увеличило мою признательность, усилив в свою очередь и расположение ко мне моего покровителя. С тех пор мое положение на судне еще более улучшилось, потому что заступничество за меня Бена Браса еще более подтвердилось. То, о чем я сейчас расскажу, часто случалось и до меня, да, вероятно, будет еще случаться до тех пор, пока закон не ограничит слишком произвольной власти капитанов коммерческих судов. Большинство шкиперов воображает себя вправе самым жестоким образом обращаться со своими подчиненными, пользуясь полной безнаказанностью; жестокость их ограничивается только терпением их жертв и покорностью их своей судьбе. Матросам с независимым, смелым характером нечего бояться своих начальников, но робкие и слабохарактерные страшно страдают под гнетом жестокого капитана. Вынужденные постоянно работать, удрученные усталостью, от которой они едва не умирают, избиваемые за малейшую провинность, а иногда и без всякой причины. С ними обращаются как с рабами, сохранением жизни которых никто не интересуется. Никто не отрицает того, что власть капитана должна быть сильнее власти начальника завода или директора какого-нибудь предприятия; от этого зависит безопасность судна; но нельзя допускать полной безответственности за превышение власти и чрезмерное злоупотребление ею. Капитан, поддерживаемый своими помощниками, пользуется преимуществами своего материального положения и ужасом, который он внушает экипажу, особенно тем, кто имеет за что пожаловаться на него, а потому всегда может одержать верх над жертвой своей жестокости, которая не посмеет рассказать о своих страданиях из боязни не только не получить правосудия, а, напротив, вдвойне поплатиться впоследствии за свой неосторожный поступок.