На море.
Глава VIII

ГЛАВА VIII

Я не слышал разговора, происходившего между этими двумя мошенниками, могу только передать его результаты. Его величество имел по соседству, в том доме, вероятно, который я заметил среди деревьев, толпу несчастных негров, от которых он хотел отделаться; часть их он купил во внутренних провинциях, а другую часть добыл, охотясь на них со своими воинами, как охотятся на диких зверей. Весьма возможно, что среди несчастных жертв находились и его собственные подданные: властители Африки не стесняются торговать членами своего племени, когда у них нет денег или каури , а охота на рабов кончается неудачей.

Но король Динго-Бинго добыл себе стада людей для продажи, и веселая улыбка, сиявшая на лице капитана, когда оба друга вышли на палубу, доказывала, что добыча была изрядная и что ему не придется ехать в другое место для пополнения своего груза. В противном случае ему пришлось бы иметь дело с белыми и черными торговцами, обычно крайне неуступчивыми. Цена товара в таких случаях подымается очень высоко, и барыш, на который рассчитывал покупатель, уменьшается наполовину. При отсутствии же конкуренции цена товара сущая безделица. Достаточно самых ничтожных безделушек для приобретения черных тюков, как выражаются торговцы невольниками. Пропитание рабов почти не ставится в счет, так мало требуется для этих несчастных; африканское просо, называемое обыкновенно сагу, и пальмовое масло самого низкого качества - вот все, что приобретается для них на берегу Гвинеи.

Пальмовое масло добывается из мякоти, окружающей косточку плода пальмы Elais; оно становится до того твердым, когда остывает, что его можно резать только очень острым ножом; в таком виде его дают в пищу неграм, которым оно заменяет масло и служит одним из главных питательных веществ.

Просо и пальмовое масло самые дешевые продукты в Африке, поэтому их покупают для невольников, о разнообразии пищи которых никто не думает; единственное питье, которое им дают, - это чистая вода. Для них-то, собственно, и держат в трюме судов, на которых их перевозят, то количество больших бочек, которые я видел в трюме "Пандоры". Когда груз спускается на берег, бочки эти наполняются морской водой и служат вместо балласта на обратном пути. По возвращении на Невольничий берег, где погрузка товара происходит обычно на реке, морская вода выливается, и бочки вновь наполняются пресной водой.

Итак, капитан "Пандоры" был, как мы видели, в прекрасном настроении; у него не было конкурентов, а количество груза превосходило все его надежды. Его величество был, видимо, доволен только что происшедшим свиданием; он вышел совсем почти пьяный из каюты капитана, держа в правой руке бутылку рома, наполовину опорожненную, а в другой несколько кусков ткани яркого цвета и несколько блестящих безделушек, подаренных ему капитаном. Он шел по палубе с важным видом, громко восхваляя свои качества воина и хвастаясь тем, что ограбил несколько деревень, а также количеством невольников, которых ему удалось взять в плен, и великолепной добычей, которую он собрал для капитана: пятьсот негров, молодых и сильных, запертых в его бараконе (так называлось виденное мною здание), пятьсот невольников, которых он может передать сегодня же, если только капитан пожелает.

Но шкипер не был еще готов; необходимо было прежде всего освободить бочки от морской воды и наполнить их пресной, которая становилась теперь необходимой.

Покончив со своим хвастовством на дурном английском языке, испещренном ругательствами, король Динго-Бинго сел в свою пирогу и был отвезен обратно на берег. Спустя несколько минут после этого, капитан "Пандоры" в сопровождении боцмана и пяти или шести матросов отправился к его величеству, чтобы присутствовать на большом обеде, устроенном в королевской хижине, которая находилась на берегу реки.

Я следил за гичкой капитана завистливыми глазами; не потому что я желал участвовать в пиршестве короля Динго-Бинго, но мне хотелось побыть на твердой земле, прогуляться среди деревьев, которые я видел с нашего судна, посидеть под их тенью, послушать птичек, поющих в лесах, быть одному, быть свободным, хотя бы только один день.

Весьма возможно, что без вмешательства Бена Браса, мне не позволили бы исполнить своего желания; я продолжал быть по-прежнему полотером и чистильщиком платья и сапог и с утра до вечера ходил с метлой, тряпкой и щеткой в руках. Ни минуты отдыха! Другие матросы, покончив со своим делом, могли оставлять "Пандору" и идти на берег, когда им вздумается; вся работа их заключалась в разгрузке рома, железа и соли, которыми платили королю Динго-Бинго.

Я несколько раз пробовал вместе с ними проскользнуть в шлюпку, но капитан и боцман всякий раз отгоняли меня прочь. Когда, просыпаясь утром, я видел позолоченные солнцем верхушки больших деревьев, я вздыхал по свободе; я отдал бы все насвете, чтобы только мне позволили побродить по этим чудным лесам. Надо пробыть, как я, несколько месяцев подряд на судне, чтобы понять всю силу желания, которое я испытывал тогда; я не был заключен на нем, как все остальные, я был рабом, обремененным работой и усталостью, выслушивающим постоянно разные грубости, питающим отвращение ко всему решительно персоналу - и старшему, и младшему. О, я всем пожертвовал бы на свете, лишь бы побыть хоть один час в том прекрасном лесу, который тянулся по обоим берегам реки и границы которого исчезали из моих глаз!

Не знаю, по какой, собственно, причине капитан и боцман с таким упорством противились тому, чтобы я сошел на берег; не боялись же они, что я убегу? Вспоминая свое обращение со мной, они, конечно, имели право заподозрить меня в таком намерении.

Они были бы недовольны моим уходом, и потому не хотели, чтобы я удалялся с судна. Я был хорошим юнгой, превосходным лакеем, и услуги мои были им как нельзя более по вкусу. Они, не колеблясь, могли убить или утопить меня в момент своей ярости или ради удовольствия своей фантазии, но они очень сожалели бы, удайся мне лишить их своих услуг.

Так же сурово относились они и к бедному Детчи (голландцу), как его называли матросы. Как ни худо обращались со мной, но положение мое было превосходное по сравнению с его, а потому надо было ожидать, что он непременно постарается бежать, чтобы избавиться от своих мучений; терпению есть границы, и тело возмущается в конце концов против насилия. Бедный Детчи потерял, к несчастью, терпение и решил дезертировать; я говорю, к несчастью, потому что попытка эта, весьма естественная в его положении, привела его к ужасной смерти, о которой я не могу вспомнить, не бледнея.

Несколько дней спустя после того, как "Пандора" бросила якорь против хижины короля Динго, Детчи сообщил мне о своем намерении бежать. Доверился он мне в надежде, что я убегу с ним или, по крайней мере, помогу ему. Я был единственный из матросов, выказывавший ему свое сочувствие, и он знал, что я такая же жертва, как и он, и не прочь буду бежать с ним от общих наших преследователей. Он был прав,но так как Бен Брас посоветовал мне подождать переезда в Америку, то я решил терпеливо сносить все требования и гадости капитана и боцмана; я знал, что путешествие от берегов Африки к берегам Америки совершится в несколько недель, и кроме того, я верил обещанию своего покровителя бежать вместе со мной с этого ужасного судна.

Вот почему я отказался от предложения голландца; я старался даже отговорить его от принятого им намерения, советуя ему подождать до того времени, когда мы будем у берегов Америки.

К несчастью, все советы мои были бесполезны. Детчи слишком исстрадался и не мог дольше выносить такого существования.

В одну прекрасную ночь, когда все спали глубоким сном, послышалось вдруг падение тяжелого тела в воду.

-- Человек упал в реку! - крикнул матрос, стоявший на вахте. Спавшие на палубе в гамаках, вытащенных ими туда на ночь, проснулись, спрашивая друг друга, кто мог упасть в воду.

точка, плывшая, по-видимому, к берегу. Это была, очевидно, голова человека, который, судя по быстрому движению волн вокруг него, спешил доплыть, как можно скорее, до берега. Пловец этот был несчастный Детчи.

Капитан и боцман, по примеру своих матросов, спали также в гамаках на открытом воздухе; они моментально вскочили на ноги, схватили оружие, и прежде, чем дезертир успел проплыть половину расстояния, отделявшего его от берега, тираны его стояли уже перегнувшись за борт с мушкетами в руках.

Они могли одним выстрелом пронзить тело своей жертвы или разбить ей череп, но несчастный Детчи, хотя кровь его должна пасть на их голову, все же погиб не от их руки.

Не успели они еще прицелиться, как поверхность воды покрылась бороздами, которые тянулись наперебой с волнами, поднятыми пловцом, а затем среди них показалась какая-то голова, принадлежащая чудовищу темного цвета и с длинным телом.

--Крокодил, крокодил! - послышались крики на"Пандоре".

-- Бедный Детчи! - крикнул чей-то голос с сожалением. - Ему не добраться до берега, с ним кончено! Бедный малый! Крокодил схватит его сейчас!

Едва были произнесены эти слова, как чудовище, приблизившись к своей жертве, с быстротой молнии бросилось на нее, показав нам свою спину, покрытую чешуей, схватило ногу несчастного пловца и погрузилось с ним в воду.

Раздался душераздирающий крик несчастного, крик предсмертной агонии, громким и продолжительным эхом разнесшийся по лесам; он звучал еще в наших ушах, когда на поверхности воды показались пузыри, окрашенные кровью и указывавшие место, где исчез бедный Детчи.

"Пандоры", с ним этого не случилось бы; впрочем, он, быть может, находил, что брюхо крокодила лучше палубы хорошего судна. Тогда он получил, чего хотел. Прелюбопытное, однако, судно выбрал он себе!

В ответ на эти слова капитан разразился громким смехом, к которому присоединились и некоторые из матросов. Отнеся затем свои мушкеты на место, где они были раньше, шкипер и боцман вернулись к гамакам и заснули глубоким сном. Матросы, собравшись группами, продолжали еще несколько минут говорить об ужасной трагедии, только что разыгравшейся перед их глазами; рассуждения доказывали жестокость их сердец; одни из них шутили, другие смеялись этим шуткам. "Хотелось бы мне знать, - говорили они, - написал ли Детчи свое духовное завещание?" Вопрос тем более пикантный, что у несчастного ничего не было, кроме старого ножа, жестяной чашки, вилки, железной ложки и кое-каких лохмотьев, служивших ему вместо одежды. - "А кто будет его наследником?" - спросил кто-то. И вся шайка принялась хохотать при этом непредвиденном вопросе.

В конце концов решили бросить на следующий день жребий, кому достанутся вещи покойного. Покончив с этим вопросом, матросы разошлись; одни из них отправились к своим койкам, другие к гамакам, и скоро весь экипаж "Пандоры" крепко спал. Что касается меня, то я продолжал стоять у борта судна, не спуская глаз с того места, где исчез несчастный Детчи. Там ничего не было видно; кровавая пена, окрасившая на несколько минут воду реки, разошлась уже давно; темные воды катились мимо меня, и незаметно было ни малейшего движения, которое рябило бы поверхность их. Но в воображении моем ясно возникало ужасное зрелище; я видел в раскрытой пасти чудовища тело его жертвы, я слышал предсмертный крик, разносимый эхом. Кругом меня, однако, все было тихо; ни один листочек не шевелился на берегу, не слышно было ни шелеста ветра, ни рокота воды, можно было подумать, что природа, пораженная ужасным событием, притаилась и затихла.