На море.
Глава XX

ГЛАВА XX

Не следует думать, однако, что мы совершенно успокоились. Внезапное исчезновение наше поразило, правда, мандриллов, и они не пытались даже войти за нами во внутренность баобаба; но они не отступали, и нельзя было сомневаться в том, что они не замедлят перешагнуть за порог склепа, перед которым они продолжали устраивать нам грозную демонстрацию.

Склеп был открыт, потому что мы не успели поднять кору, служившую дверью; она лежала на земле, но мы не могли взять ее. Внутри баобаба не было ничего, чем мы могли бы преградить доступ нашим ужасным врагам; все, что мы могли сделать, это преградить им доступ внутрь камеры, отталкивая их прочь - Бен своим мушкетом, а я головешкой, все еще остававшейся у меня в руках. Мы решили, если этого будет недостаточно, взять свои ножи и бороться до последних сил; стоило бабуинам проникнуть в склеп - и смерть наша была несомненна.

Бабуины, продолжая вопить, собрались против нас и заняли все пространство между костром и баобабом; точно черные демоны, вырисовывались они на фоне пламени, танцуя, как безумные, вокруг убитых и издавая жалобные крики, которые сменялись страшными воплями, где слышались бешенство и жажда мести. Насколько можно было судить, число мандриллов достигало шестидесяти; некоторые из них бесновались прямо против двери и ждали, по-видимому, только знака, чтобы броситься на нас.

-- Если бы мы могли поднять дверь, - сказал я своему товарищу, посматривая на кору, лежавшую на земле.

-- Невозможно! - отвечал Бен. - Нас разорвут на куски, как только мы высунем нос наружу; но пусть меня повесят, Вилли, если я не придумал чего-то! Мы обойдемся без двери; не пускай их только сюда, пока я устрою баррикаду; возьми мушкет, это будет почище твоей головешки. Внимание! Не пускай ко мне этих чудовищ! Браво, Вилли, браво!

Указав мне, как я должен поступать, Бен скрылся в склепе, оставив меня в недоумении относительно того, что он хочет делать. Да мне некогда было и думать об этом; бабуины решили теперь, по-видимому, пробраться силой в камеру, и мне нужны были вся сила моя и ловкость, чтобы удержать их на приличном расстоянии от дула мушкета. Все они друг за другом ставили ногу на край отверстия и затем валились на землю под моими ударами, которые следовали друг за другом с быстротой ударов кузнеца, опасающегося, что железо остынет.

Но я чувствовал, что сил моих не хватит надолго; я начинал уже слабеть под напором беспощадных врагов, когда товарищ мой скользнул мимо меня. В каверне вдруг стемнело, и огонь костра мелькал только сквозь взявшиеся откуда-то небольшие щели. Откуда появилась вдруг такая внезапная темнота? Огонь не погас... я видел его. Не спутник ли мой подставил грудь свою под ужасные удары осаждающих нас?

Ничуть не бывало! Бен Брас придумал отдать в жертву мандриллам нечто лучшее, чем самого себя. Я протянул руку, чтобы ощупать предмет, поставленный им между нами и ревущей толпой, и узнал, что это была одна из мумий. Бен согнул ее вдвое и всунул в отверстие, заткнув его почти во всю вышину. Но баррикада не была еще кончена; приказав мне придерживать мумию на том месте, где он ее поставил, он притащил другую, согнул ее также вдвое и всунул таким образом, чтобы окончательно закрыть отверстие.

могла быть только временной зашитой; бабуинам стоило схватить мумии, чтобы уничтожить их в один миг. Между двумя скелетами находилось отверстие, достаточное для того, чтобы просунуть дуло "королевы Анны", а рядом с этим другое, куда я выдвинул свою дубинку, и мы продолжали отталкивать мандриллов, мешая им уничтожить баррикаду.

К счастью, отверстие камеры было устроено таким образом, что становилось уже к наружной стороне, вследствие чего мумии так крепко держались в нем, что без особого усилия их нельзя было вытащить оттуда. Итак, пока бабуины не разорвали их на куски, мы оставались в безопасности. Целый час мы только и делали, что с точностью маятника вдвигали и выдвигали наше оружие. Но вот враги начали ослабевать, атаки их стали менее стремительными и менее частыми; они, по-видимому, начинали понимать, что им трудно попасть к нам, и к тому же, удары наши охладили значительно их пыл.

Несмотря, однако, на то, что они прекратили осаду, они продолжали кричать по-прежнему. Мы не могли их больше видеть; костер погас, и все погрузилось во мрак, так что оставшуюся часть ночи мы провели в абсолютной темноте, но не тишине. Мы внимательно прислушивались к голосам мандриллов, которые ревели, вопили, стонали кругом нас, ожидая, что они вот-вот удалятся. Тщетная надежда! Крики раздавались по-прежнему, и ничто не показывало, что они намерены уйти.

Это была одна из самых ужасных ночей, проведенных когда-либо нами. Нечего говорить, я думаю, о том, что мы не могли закрыть глаз. Мы много слышали о беспощадном характере бабуинов; мы знали, что приведенные в бешенство, они не успокаиваются до тех пор, пока не удовлетворят своей жажды мести; мы знали также, что обезьяны не то, что львы, буйволы, носороги и другие опасные животные Африки, которые тотчас же успокаиваются, как только потеряют из виду врага; бабуины не отказываются так легко от врага, вызвавшего их ярость; чудовищные создания эти владеют несколько иначе развитым умом, нежели четвероногие, и хотя ум этот ниже разума человеческого, тем не менее он имеет нечто, сходное с ним.

Бабуины наши прекрасно понимали положение, в котором мы находились, и знали, что мы не можем выйти из баобаба, не пройдя мимо них. Наделенные сильными страстями, они не имели ни малейшего желания отказаться от нас. Мы убили одного из них, быть может, всеми уважаемого вождя племени, другого ранили, всем им по очереди наносили более или менее сильные удары, а потому, зная мстительный характер их, мы не могли надеяться на пощаду с их стороны, и сам Бен Брас молчал и казался в полном отчаянии.

чистый, прозрачный источник, из которого мы удовлетворяли вчера свою жажду, мог доставить им свежую воду. Даже за съестными припасами не нужно было ходить; они могли питаться плодами баобаба, которые составляют любимую их пищу и называются поэтому обезьяньим хлебом. Весьма возможно, что они заметили нас, возвращаясь к своему обыкновенному убежищу на баобабе после того, как целый день пробегали по лесам и, увидев жилище свое занятым, пришли в неописуемый гнев.

Весьма естественно, что при таких обстоятельствах мы не могли спать; всю ночь провели мы в печальных размышлениях, надеясь, что с наступлением дня бабуины вернутся к своей привычной жизни и уйдут в леса. Увы! Когда наступило утро, мы, к отчаянию нашему, увидели, что они и не думают уходить. По крикам и жестам их легко было понять, что они намерены продолжать осаду. Теперь их было еще больше, по крайней мере, сто. Одни из них сидели на земле или на ветках, другие составляли группу вокруг убитого Беном, или вокруг трупа умершего от нанесенной мною раны. Время от времени некоторые собирались вместе и, побуждаемые новым приливом ярости, спешили к нам и пробовали разрушить баррикаду. Мы отгоняли их, как накануне, и тогда они удалялись, убежденные в бесполезности своих усилий.

Так провели они весь день, вынуждая нас оставаться в нашем мрачном убежище. Мы усилили нашу баррикаду третьей мумией, надеясь, что это удержит наших врагов; но тут мы стали чувствовать приступы нового врага, более сильного, нежели мандриллы. Мы уже были знакомы с ним; он мучил уже нас на верхушке драконового дерева, но мучения его были еще ужаснее внутри баобаба: это была жажда, от которой все горело у нас во рту. С каждой минутой она становилась невыносимее.

Вечер наступил, но осада все еще продолжалась. Упрямые создания и всю следующую ночь пробыли у баобаба, а когда наступил рассвет второго дня, их оказалось еще больше. Что делать? Не имея ни отдыха, ни покоя в течение сорока восьми часов, измученные голодом и особенно жаждой, мы чувствовали, что смерть недалеко от нас. Выйти из убежища, где мы томились в агонии, значило дать себя растерзать; но оставаясь, мы умирали медленной смертью. Трудно рассказать, в каком угнетенном состоянии сидели мы друг возле друга. Мы снова начали подумывать о том, нельзя ли будет прорваться сквозь ряды мандриллов и спастись от них бегством. Это можно было, пожалуй, сделать на открытом месте: бабуины бегают довольно быстро в лесах, где они на каждом шагу могут ухватиться за ветку, но на открытом месте человек может легко перегнать их.

Да, но попытка эта была бы хороша вначале; нам надо было воспользоваться тогда же нерешительностью бабуинов при неожиданной встрече с нами и страхом их к огню нашего костра. Но теперь, когда число их увеличилось, бешенство их усилилось, и они окружили нас с явным намерением мести, мы могли быть уверены, что падем под их ударами. Но жажда так мучила нас, что мы решили пренебречь гневом мандриллов; смерть наша была бы быстрая.

Я согласился с ним; нам предстояло пережить ужасную минуту, но перспектива быть разорванными бабуинами казалась нам менее страшной, чем муки жажды. Впрочем, у нас не было другого выбора; враги, уставшие ждать, с новым бешенством приступили к атаке и, набросившись на защищавшие нас скелеты, кусками отрывали высохшую кожу мумий. Бесполезно было идти навстречу смерти, и мы, видя, что никакая защита больше немыслима, покорно ждали своей участи. Тут я увидел вдруг, что товарищ мой вышел из своего оцепенения и что-то ищет вокруг себя.

-- Что ты ищешь? - спросил я.

-- Мне пришла одна мысль, - отвечал Бен. - Будь я повешен, черт возьми, если я не отправлю этих обезьян на все четыре стороны!

--Каким образом?

--Я сижу на ней. Она тебе нужна?

--Давай ее сюда поскорей, дитя мое!

Я немедленно встал с места и передал шкуру Бену Брасу. Я понял, для какой цели она ему нужна, и, не ожидая, пока он скажет мне об этом, я поспешил помочь ему в исполнении плана. Десять минут спустя тело Бена Браса было покрыто львиной шкурой, которую мы прикрепили и привязали таким образом, что даже более проницательный взор, чем у мандрилл, был бы обманут этим зрелищем. Цель его переодевания заключалась в том, чтобы выйти неожиданно и показаться бабуинам в надежде, что вид царя зверей обратит их в бегство. Положение наше было уже настолько отчаянное, что такой способ спасения не мог увеличить угрожавшей нам опасности. План этот был, к тому же, не без некоторых шансов на успех; все животные приходят в ужас при виде своего монарха, и бабуины не составляют исключения в этом случае.

Чтобы быть уверенным в успехе, мы тщательно занялись приготовлениями к этому последнему средству спасения. Когда, наконец, переодевание было кончено, артисту ничего больше не оставалось, как выступить на сцену. Мы осторожно вынули мумии и положили их так, чтобы в случае надобности, сразу могли найти их.

которого он надел на себя.

Если бегство обезьян заслуживало когда-нибудь, чтобы его видели, то именно то бегство, свидетелями которого были мы с товарищем. Не прошло и минуты, как мы не могли уже сказать, куда девались бабуины; двух минут было достаточно, чтобы они совершенно исчезли; можно было подумать, что они испарились в воздухе или провалились сквозь землю. Из-под кожи льва раздался вдруг такой раскатистый смех, какой вряд ли сменял когда-нибудь львиное рычание.

Вслед за тем мы поспешили уйти из-под сени баобаба; здесь было опасно оставаться, мандриллы могли заметить обман и вернуться обратно. Мы распрощались поспешно с тремя мумиями, довольно-таки испорченными зубами бабуинов, и спустились с горы, не оглядываясь назад и не останавливаясь нигде, кроме фонтана, у которого на скорую руку утолили свою жажду.

Время было после полудня на третий день нашего путешествия, когда мы удивили своим появлением матросов "Пандоры", которые не рассчитывали больше на наше возвращение.