| Автор: | Рид Т. М., год: 1858 |
| Категории: | Приключения, Роман |
ГЛАВА XXX
Не надо было быть магом, чтобы объяснить себе причину только что происшедшего взрыва; спиртные пары, расширившиеся от жара, разорвали бочку, обитую железными обручами. Воспламененная жидкость разлилась по всему полу и зажгла все горючие материалы, находившиеся в камере, а именно: бочки с растительным маслом и коровьим, с сухарями, ветчиной и салом, затем бочку со смолой, которая стояла рядом с водкой, главным источником всего зла.
К счастью, весь порох, составлявший часть первого груза, был отдан в уплату королю Динго; так предполагали, по крайней мере, и это позволяло матросам действовать с большим хладнокровием, чем они действовали бы, знай, что в камере оставалась еще одна бочка с порохом.
Никто, само собой разумеется, не оставался праздным в связи с опасностью, угрожавшей "Пандоре". Все наперебой друг перед другом спешили погасить огонь. Матросы притащили ведра с водой на палубу и, образовав живую цепь, стали по очереди лить воду в люк; но это не произвело никакого действия на пламя, которое становилось все более и более ярким, все более и более грозным. Вниз спуститься никто не осмеливался, огонь и дым препятствовали этому; проникнуть в камеру значило рисковать своей жизнью.
Десять минут лилась, не переставая, вода, но огонь все усиливался, дым становился более густым и едким; очевидно, загорелась смола и жирные вещества, находившиеся в кладовой камере. Не было никакой возможности ни подойти к люку, ни войти в каюту, а поэтому невозможно было и лить воду, бесполезно было, следовательно, стоять цепью, и ведра были отставлены в сторону. Но час отчаяния не наступил еще. Моряки никогда не теряют мужества до тех пор, пока есть хоть малейшая надежда на спасение, и как ни был распущен экипаж "Пандоры", в нем под толстым слоем порока таилась одна добродетель - непоколебимое мужество.
Стали придумывать другой способ борьбы с пламенем; к насосу прикрепили парусиновый рукав и направили его в дверь каюты; что касается люка, то не было никакой возможности ввести туда конец рукава, а так как передняя часть судна была больше нагружена, нежели задняя, то вода, вместо того, чтобы оставаться на полу каюты, возвращалась обратно в проход между люками. Это было новое разочарование, более печальное, нежели первое: все надеялись, что вода зальет каюту, проникнет в камеру и погасит огонь.
Матросы переглядывались друг с другом, и живое беспокойство отразилось на их лицах; каждый был уверен в бесполезности своих трудов, но никто из них не смел этого сказать, и они продолжали качать воду, хотя делали это медленно и как-то неохотно, что указывало на полное недоверие их к своим усилиям. Вдруг насос остановился, трубы опустились, и вода перестала течь; все пришли к одному и тому же заключению и поняли это.
Облако дыма, вырвавшись из каюты, потянулось по всей задней части судна и стало медленно подыматься вверх; воздух был так неподвижен, что этот густой столб, который окружал бизань-мачту и делал ее совершенно невидимой, не дошел до шканцев. Удушливый пар скрыл от нас каюту и часть палубы, но огня не было еще видно; глухой шум и зловещий треск, раздававшиеся по временам, говорили ясно, что огонь продолжает свое дело и что он скоро покажется перед нами во всем своем ослепительном блеске.
Никто не думал больше, что можно остановить его, тем более погасить. Надо было бежать с "Пандоры", которую ничто не могло спасти, и крик отчаяния, так горько отдающийся в сердце каждого моряка, огласил вдруг воздух.
"Пандоре" было три шлюпки: пинасса, большая шлюпка и гичка капитана. Этого было достаточно для всех нас; одной большой шлюпки хватило бы даже; в ней помещалось обычно тридцать человек, но в крайнем случае могло поместиться и сорок. Когда-то она была превосходной шлюпкой, но теперь в ней было несколько прогнивших досок; сделана она была не для "Пандоры" и была куплена второпях для этого путешествия. Пинасса могла вместить пятнадцать человек, будь она только годна для того, чтобы держаться на море; к несчастью, она лежала теперь на шканцах, где плотник исправлял повреждения, которые она получила на реке короля Динго. Для матросов оставалось, таким образом, только две лодки; решено было, что в большую шлюпку сядут двадцать восемь человек, а остальные двенадцать займут гичку. Решение это было принято всеми сразу, без всяких совещаний; некогда было терять время на всякие рассуждения.
Большинство матросов бросились в шлюпки, и я с ними. Все столпились у борта и приготовились спускать лодки. Я не видел Бена и, предполагая, чтоон отправился к гичке, кинулся туда, чтобы присоединиться к нему, потому что я не хотел расставаться с ним. Гичка висела над кормой, и по дороге мне нужно было пройти через столб дыма, окружавшего каюту; но потому ли, что не было ни малейшего ветерка, только дым держался больше левого борта, корма была свободна от дыма. Придя на корму, я увидел пять или шесть человек, занятых спуском гички; они делали это с лихорадочной поспешностью и под влиянием необыкновенного беспокойства. Я узнал среди них капитана, боцмана и плотника; остальные два-три были матросы, которые пользовались особенной благосклонностью своих начальников и считались их преданными друзьями. Гичка спустилась уже на поверхность воды, и я услышал, как киль ее погрузился в воду в ту минуту, когда я перегнулся за борт; в гичке находились уже разные предметы, такие, как компас, карты, бочонки и ящики, но никто еще там не сидел.
Я рассмотрел всех матросов, но среди них не было Бена Браса; я готовился уже идти к шканцам, когда увидел, что люди, спустившие гичку, поспешили также спуститься сами и скоро сидели уже в лодке.
"Вряд ли, - подумал я, - она удалится, не дождавшись тех, которые должны присоединиться к ним".
не заметили исчезновения своих товарищей и думали, что они работают вместе с ними; хотя ночь была не темная, все же легко было не заметить этого. Видя, что капитан и боцман спустились в гичку вместе с плотником и тремя матросами, я сейчас подумал, что они делают это втихомолку и не хотят, чтобы их заметили. Мои наблюдения скоро подтвердили это предположение: было очевидно, что они прятались, желая удалиться без тех матросов, которые также должны были занять место в гичке.
"Пандоры", мешал мне предупредить людей, спускавших шлюпку. Впрочем, было уже поздно; беглецы перерезали веревку, державшую лодку, и спустя минуту поспешно удалились. Я не понимал их поспешности; неужели они боялись, что гичка не выдержит двенадцати человек, которых предполагали сначала посадить в нее? Ведь остальные матросы предпочитали ехать в шлюпке. Что касается пожара, то опасность не так еще была близка; достаточно еще оставалось времени, прежде чем огонь мог разрушить эту часть судна. Поспешное бегство шкипера можно было объяснить лишь какой-то таинственной, никому неизвестной причиной.
Я все еще стоял, свесившись через борт, и с любопытством следил за лихорадочными действиями беглецов: капитан сам схватил весло, чтобы помочь другим. Подняв глаза в тот момент, когда удалялась гичка, он увидел меня и, приподнявшись слегка на скамейке, крикнул мне голосом, прерывавшимся от пьяной икоты:
-- Эй! Вилли! Скажи им, чтобы они осторожнее... спускали шлюпку... осторожнее... слышишь?.. ик... и главное - пусть спешат... и... потому... там бочка... и... с порохом!..