Квартеронка.
Глава XVIII. Креолка и квартеронка

ГЛАВА XVIII
Креолка и квартеронка

Я проспал около часа крепким сном. Потом что-то разбудило меня, но я не сразу очнулся и несколько минут лишь наполовину был способен к восприятию внешних впечатлений.

Эти впечатления были приятны. Дивные ароматы распространялись вокруг меня, и мой слух различал мягкий и шелковистый шелест, указывающий на присутствие элегантной женщины.

-- Он уже просыпается, мадемуазель! - прошептал чей-то милый голос.

Мои глаза, открывшиеся в ту минуту, устремились на говорившую. Сначала мне представилось, что это лишь продолжение моего сна. Передо мною были черты моего видения: густые черные волосы, блестящие глаза, брови дугой, тонкие, трепещущие губы, алая щека... все это было у меня перед глазами.

"Сплю ли я? - думалось мне. - Однако нет... мое видение дышит, движется, говорит!"

-- Видите, сударыня, он смотрит на нас! Он проснулся, будьте уверены!

-- Это не сон, не грёза, это она, это Аврора!

До той минуты я находился в полусне и невольно подумал вслух. Но, может быть, только мои последние слова были сказаны достаточно громко, чтобы их услышали. Последовавший за ними возглас разбудил меня окончательно, и я увидел тогда двух женщин у моей постели. Они с недоумением смотрели одна на другую. В одной я узнал Эжени, другая, несомненно, была Аврора!

-- Твое имя! - сказала удивленная госпожа.

-- Мое имя! - с не меньшим изумлением повторила невольница.

-- Как? Ему оно известно? Откуда?

-- Не могу вам сказать, сударыня.

-- Разве ты была уже здесь?

-- До настоящей минуты - нет!

-- Это очень странно! - произнесла хозяйка плантации, устремляя на меня вопросительный взгляд.

Я уже совершенно проснулся тогда и вполне овладел своими чувствами, а следовательно, сознавал, что проговорился нечаянно. Требовалось объяснить, каким образом мне стало известно имя квартеронки, но я не знал, что сказать. Сообщить моим двум посетительницам обуревавшие меня мысли, открыть им смысл сказанных мною слов, значило поставить себя в смешное положение. Между тем мое молчание могло возбудить у мадемуазель Безансон странные предположения. Следовало непременно сказать что-нибудь; маленькая хитрость сейчас была решительно необходима.

Я лежал с минуту, не разжимая губ, в надежде, что молодая девушка заговорит первая и наведет меня, таким образом, на правильный ответ. Сделав вид, будто бы моя рана причиняет мне сильную боль, я стал ворочаться в постели, как человек, которому не по себе. Однако Эжени, по-видимому, не обратила на это внимания и с тем же изумленным видом повторила:

Моя неосторожная речь произвела сенсацию; я не мог дольше молчать и, перевернувшись снова, сделал вид, будто бы только сейчас заметил присутствие мадемуазель Безансон. Я поздоровался с нею и в то же время выразил удовольствие, что вижу ее.

После двух-трех вопросов, подсказанных беспокойством о моем здоровье, она спросила:

-- Но как это случилось, что вы назвали Аврору по имени?

-- Аврору! - подхватил я. - О, вы удивляетесь, откуда мне известно ее имя? Благодаря верному портрету, набросанному Сципионом, я узнал ее с первого взгляда.

При этом я указал на квартеронку, которая отошла немного в сторону, оставаясь молчаливой и, видимо, удивленной.

-- Ах, так Сципион говорил о ней!

-- Да, сударыня; мы были очень заняты с ним целое утро. Я воспользовался его знакомством с делами плантации. Теперь я знаю уже старшую Хлою, малютку Хлою и всех ваших людей. Эти вещи меня интересуют как иностранца, которому совершенно чужда ваша жизнь в Луизиане.

-- Сударь, - сказала молодая хозяйка, очевидно, довольная моим объяснением,--я счастлива, что вы чувствуете себя настолько хорошо. Доктор уверил меня, что вы скоро поправитесь. Благородный чужестранец, мне сказали, каким образом были вы ранены; это произошло из-за меня, ради моей зашиты. О, чем заплатить мне вам за это? Как мне вас отблагодарить?

-- Совершенно напрасная благодарность, сударыня! Я только исполнял свой долг. Следуя за вами, я не подвергался большому риску.

Мое сердце говорит мне это. Увы, бедное сердце! Оно одновременно исполнено признательности и горя.

-- Да, сударыня, я понимаю, что потеря верного слуги вызывает у вас горькие сожаления.

-- Верный слуга! Скажите лучше, сударь, друг! Действительно, верный! Со смерти моего бедного отца он заменил мне его; все мои друзья были его друзьями; все мои дела были в его руках. Я не знала беспокойства. Но теперь, - увы, - я не знаю, что меня ожидает.

Вдруг Эжени переменила тон и спросила меня с живостью:

-- Вы говорили, сударь, что когда видели его в последний раз, то он боролся с негодяем, нанесшим вам удар?

-- Нет более никакой надежды, никакой! Пароход пошел ко дну несколько минут спустя. Бедный Антуан! Бедный Антуан!

Ее слезы полились снова, потому что, очевидно, она плакала и раньше. Я не мог ее ничем утешить; я даже не пытался сделать это. Лучше было дать ей выплакаться. Одни только слезы могли ее облегчить.

-- И кучер Пьер... один из самых преданных среди моих слуг, погиб также. Я сильно огорчена и его потерей. Но Антуан, друг моего отца... и мой собственный! О, какая утрата, какая утрата! У меня нет больше друзей, а мне, пожалуй, скоро понадобятся они. Бедный Антуан!

Эжени плакала, произнося эти слова. Аврора также проливала слезы. Я сам не мог сдержать своего волнения и заплакал вместе с ними, чего не бывало со мной с самого детства.

-- Сударь, - заговорила она, - боюсь, что вы будете видеть меня печальной еще некоторое время. Я не скоро забуду своего друга; но, надеюсь, вы простите, что я предалась на минуту своему горю. Теперь до свиданья; я скоро вернусь и буду наблюдать за тем, чтобы вам хорошенько служили. Я поместила вас в эту комнатку, чтобы вы были подальше от всякого шума. Я, право, упрекаю себя за мой несвоевременный приход! Доктор не велел вас тревожить, но я... я не могла успокоиться, пока не повидалась с тем, кто спас мне жизнь, и не поблагодарила его. Прощайте, прощайте! Пойдем, Аврора!

Я остался один, размышляя об этом свидании. После него в моем сердце зародилась глубокая дружба с Эжени Безансон, более чем дружба, симпатия; я не мог отогнать мысль, что ей, так или иначе, грозит опасность, что это юное сердце, еще недавно такое легкое и веселое, заполнила печаль.

Я питал к ней сострадание, дружбу, симпатию. Но почему же к этим чувствам не примешивалось чего-нибудь более серьезного? Почему не любил я ее, богатую, молодую, красивую? Почему?

Потому что полюбил другую... Меня пленила Аврора.