Квартеронка.
Глава LVI. Часы и перстень

ГЛАВА LVI
Часы и перстень

Я встал с места и, обернувшись к д'Отвилю, бросил на него отчаянный взгляд. Этого было достаточно, чтобы отгадать постигшую меня неудачу, если бы даже он сам не видел всего, происходившего, заглядывая через мое плечо.

-- Ну, что ж, пойдем? - предложил я ему.

-- Нет, еще подождем немного, - отвечал он, дотрагиваясь до моей руки.

-- Зачем? - спросил я. - У меня не осталось ни одного доллара. Я проигрался дочиста. Мне следовало это предвидеть. Что нам тут делать еще, сударь?

Мои слова звучали несколько резко. Сознаюсь, что я был раздражен. Кроме неудачи, предстоявшей мне на следующий день, у меня в уме мелькнуло неожиданное подозрение; мой новый друг являлся как будто предателем. Он знал этих субъектов. Его совет играть здесь, по меньшей мере, странная случайность, снова столкнувшая нас в этом притоне с пароходными спортсменами; быстрота, с какой опустел мой кошелек, все это подало мне идею, что д'Отвиль преднамеренно заманил меня сюда. Правда, он удивился при виде господ, державших банк. Но ведь его удивление могло быть притворным. Случай с мнимым торговцем наводил меня на догадку, что д'Отвиль, пожалуй, также один из шайки "Чарлей, Тетчер и К^o".

Я отвернулся, готовый разразиться гневом, как вдруг течение моих мыслей было прервано и приняло другое направление. Молодой креол поднял на меня свои прекрасные глаза, ожидая, пока я кончу свои размышления. В его руке, которую он протягивал мне, что-то блестело. То был кошелек, туго набитый золотом!

-- Возьмите его, - сказал он своим кротким, серебристым голосом.

Сердце у меня упало. Я с трудом пролепетал ответ. Если бы Эжен мог угадать мои недавние мысли, то понял бы причину яркого румянца, покрывшего мое лицо.

-- Нет, сударь, - отвечал я, - вы слишком великодушны. Я не могу принять такой жертвы.

--

Полноте! Берите, прошу вас; попытайте еще раз счастья. Фортуна не благоприятствовала вам, но вспомните, что это капризная богиня и что она может еще одарить вас улыбкой. Возьмите этот кошелек.

-- Право, сударь, я не могу после того, как... Простите меня... если бы вы знали...

-- Хотите, я стану играть за вас? Вспомните, зачем пришли мы сюда. Вспомните Аврору!

-- О!

Это восклицание, вырвавшееся у меня прямо из сердца, было единственным ответом, какой я мог дать молодому креолу перед тем, как он повернулся к столу и положил свое золото на одну из карт.

Я смотрел на него с восторгом и удивлением, к которым примешивалась тревога за исход его попытки.

Какие маленькие белые руки! Какой блестящий камень сверкал у него на пальце... бриллиант! Эта драгоценность поразила игроков, которые с жадностью посматривали на него, когда рука Эжена протягивалась к картам или отодвигалась от них. Чарлей с Тетчером оба заметили чудный алмаз. Я видел, как они обменялись многозначительным взглядом. Эти господа сделались чрезвычайно учтивы в обращении с молодым человеком. Его значительные ставки внушили им уважение к нему. Усердие, с каким они называют карту, когда он выигрывает и когда они дают жетоны, очевидно и неизменно. Он становится любимцем присутствующих, и глаза этих мошенников мечут на него алчные взгляды! Нет ни одного среди них, который не питал бы к креолу симпатии из-за дивного блестящего камня.

Я следил за картами с большей тревогой, чем в том случае, если бы ставка принадлежала мне самому. Но ведь великодушный юноша рисковал своим золотом ради меня!

Моя томительная неизвестность продолжалась недолго. Молодой креол проигрывал быстро и с полнейшей беспечностью. Он занял мое место за столом, и к нему как будто перешла моя неудача. Почти все его ставки загребал банк до тех пор, пока его последняя золотая монета была поставлена на карту.Карта оказалась битой, и последний червонец звякнул, как предшествующие, упав в шкатулку крупье.

-- Пойдемте теперь, д'Отвиль! Вставайте, - сказал я, наклоняясь к нему и схватив его за руку.

-- А сколько поставите вы против этого? - спросил он банкомета, не обращая на меня внимания, - сколько, сударь?

С этими словами молодой человек снял с себя золотую цепочку, на которой висели часы.

Я угадывал его намерение, когда предложил ему удалиться, и повторил свою просьбу умоляющим тоном, но все было напрасно. Эжен торопил Чарлея с ответом.

Чарлей был не таков, чтобы мешкать при подобных обстоятельствах.

-- Это великолепно! - подхватил один из играющих.

-- Вещи стоят дороже, - пробормотал другой.

В сердцах пресыщенных людей, толпившихся вокруг стола, шевельнулось гуманное чувство. Каждый игрок, который проигрывает, не задумываясь, внушает к себе невольную симпатию, и каждый проигрыш молодого креола вызывал изъявление сочувствия со стороны присутствующих.

-- Да, эти часы с цепочкой стоят больше, - сказал высокий мужчина с черными бакенбардами, сидевший на конце стола.

Это замечание было сделано твердым и уверенным тоном, который, казалось, привлек внимание Чарлея.

-- Позвольте взглянуть еще, - сказал он, протягивая руку к д'Отвилю, который, по-прежнему, держал часы.

Тот снова передал их банкомету; последний открыт крышку и начал рассматривать механизм. Часы были изящны, как и цепочка; то и другое, очевидно, при- надлежало к числу дамских украшений. Обе вещи стоили дороже того, что предложил за них Чарлей, хотя торговец не разделял этого мнения.

-- Сто пятьдесят долларов порядочная куча денег, - проворчал он. - Я не знаток в драгоценностях, но смею вас уверить, что часы с цепочкой стоят никак не больше этого.

-- Какой вздор! - воскликнули многие. Двести долларов, вот настоящая цена. Посмотрите хорошенько на эту прелесть.

Чарлей поспешил прервать возникший спор.

-- Хорошо, - сказал он. - Я не думаю, чтобы предложенная мною цена была слишком низка, милостивый государь, но так как вы хотите отыграться, то я с радостью рискну двумястами долларами против цепочки и часов, вместе взятых. Согласны ли вы?

-- Продолжайте игру, - был единственный ответ нетерпеливого креола, который снова взял часы и положил их на выбранную карту.

Они обошлись недорого Чарлею. Ему стоило только вытащить из колоды с полдюжины карт, и драгоценная вещь сделалась его собственностью.

-- Сколько против этого?

Д'Отвиль снял с пальца перстень и поднес его к ослепленным глазам банкомета.

Я опять хотел вмешаться; но мои увещания пропали даром. Пылкость креола не поддавалась им.

Кольцо было украшено бриллиантом или, скорее, коллекцией бриллиантов, оправленных в золото. Оно, как и часы, походило на дамское украшение, и я слышал замечания вполголоса, раздававшиеся вокруг игорного стола "Этот молодой человек встретил где-нибудь богатую молоденькую девушку". "Наверно, там найдется еще немало добра" и так далее.

Перстень, очевидно, стоил дорого, потому что Чарлей, рассмотрев его, предложил поставить против этой вещи четыреста долларов. Человек с черными бакенбардами снова вмешался в дело и назначил ставку в пятьсот долларов. Присутствующие поддержали его мнение, и банкомет согласился, наконец, дать эту сумму.

-- Желаете вы получить жетоны, сударь? - спросил он, обращаясь к д'Отвилю. - Или, может быть, вы намерены поставить вашу вещь на одну карту?

-- Разумеется, - отвечал д'Отвиль.

-- Нет, нет! - воскликнуло несколько голосов, сильно расположенных в пользу креола.

-- Я ставлю ее зараз! - решительно подтвердил тот. - Ставлю на туза.

-- Как вам угодно, сударь! - отвечал Чарлей с невозмутимым видом, возвращая перстень его владельцу.

Д'Отвиль взял драгоценное кольцо своей маленькой рукой и положил на середину карты. То была крупнейшая ставка в этой партии. Остальные игроки так сильно заинтересовались ее исходом, что не держали закладов, чтобы лучше следить за игрой.

Чарлей принялся метать. Каждая карта, выходя из колоды, вызывала мимолетный трепет ожидания; когда же тузы, двойки или тройки выставляли свои широкие белые поля из-за края таинственной коробочки, волнение присутствующих усиливалось.

Наконец - свершилось!.. Кольцо последовало за часами.

Я схватил д'Отвиля за руку и увлек его подальше от игорного стола. На этот раз он не сопротивлялся; ему было нечего больше проигрывать.