| Автор: | Рид Т. М., год: 1882 |
| Категории: | Приключения, Повесть |
ГЛАВА XIX
Подвиг
На десятый день после отъезда Генри, невольные поселенцы Затерянной горы, измученные голодом и черными мыслями, стали очевидцами потрясающего зрелища.
После полудня на горизонте показалась линия всадников, в которых они узнали краснокожих.
То были дикари, которые возвращались из своей экспедиции в Хорказитас.
По мере того как они приближались, белые все яснее и яснее могли разглядеть тяжелую добычу, которую с трудом тащили грабители; сердце осажденных сжалось невыразимой тоской при мысли о тех несчастных и обездоленных, все состояние которых и, может быть, даже жизнь были отняты этими хищниками. Мысль эта удручала, как мрачное предчувствие, осажденных. Положение их с каждым днем становилось тяжелее. Известно, что для осажденных ничто так не страшно, как истощение запасов, а перед нашими друзьями вставали уже картины голода.
Вновь прибывшие койоты отлично знали положение дел, знали свое превосходство, а потому подошли очень близко к Затерянной горе, но довольно осторожно, так что выстрелом их было нельзя достать.
Между двумя рядами диких тащились несчастные белые, связанные по двое, пленники, в жалких лохмотьях, измученные, избитые, с окровавленными ногами. Через седло у каждого всадника была перекинута женщина. Сзади гнали захваченный скот.
На вершину горы доносились вопли и стенания несчастных пленников, прерываемые адским хохотом и завыванием краснокожих. Эти последние, казалось, были в каком-то опьянении или в бреду; индейцы то и дело метались из стороны в сторону, потому что под ноги попадалась колючая трава, и с такими прыжками их шествие походило на какой-то дьявольский танец.
Все это, вместе взятое, самым удручающим образом действовало на осажденных Затерянной горы; последняя искра надежды тухла в их сердцах: прошло уже десять дней с отъезда Тресиллиана, и, вместо спасения, они видели мучения своих собратьев и ожидали такой же, если не худшей, участи...
Дикари, казалось, нарочно усиливали мучения пленников, чтобы устрашить свои будущие жертвы.
Педро Виценте, более знакомый с индейскими нравами, чем рудокопы, тоже не мог сдерживаться. Стоя на краю площадки, он вглядывался в проезжавших апахов, которые гарцевали на своих мустангах.
Сеньора Вилланнева с дочерью Гертрудес не выходили из палатки. Они так долго, так горячо молились, а с южной стороны ничего не было видно; они были почти уверены, что если Генри Тресиллиан даже прорвался через линию индейцев, то он, вероятно, погиб от одной из тех опасностей, которые на каждом шагу готовит пустыня...
Напрасно гамбузино объяснял, что вооруженный отряд не может проехать очень скоро такое расстояние и ему требуется гораздо больше времени, чем одинокому всаднику, да еще на такой лошади, как Крузадер, и что, следовательно, надежда не была еще утрачена. Энергия была разбита вконец, и больше никто не спрашивал: "Что делать?Н - теперь у всех был один вопрос: "Сколько часов осталось жить?Н
Между тем за каменными укреплениями в землю закладывались мины. Это было сделано по инициативе гамбузино, который, сгорая жаждой мести, рассчитывал заманить индейцев как можно ближе и, в крайнем случае, взорваться вместе с ними. Дон Эстеван, всегда храбрый и спокойный, начал отчаиваться и, указав на мину, проговорил:
--Вот наша последняя помощь, и чем раньше она настанет - тем лучше!
-- Дон Эстеван, - сказал почти резко гамбузино, - я вас не узнаю.
Затем он обратился к Тресиллиану:
-- И вы тоже думаете, что настал наш последний час?
-- Я думаю, - возразил англичанин, - что я готов ко всему, но перед смертью мы должны отомстить.
--Мы отомстим, мы устроим пышное торжество, будьте спокойны, - отрезал гамбузино, - их жизнь также в наших руках, как и наша собственная.
Прибывшая ватага индейцев вскоре направилась в лагерь Зопилота, где их встретили восторженными криками.
С наступлением ночи койоты зажгли огромные костры; все было тихо в их лагере.
На площадке большинство людей спало. Бодрствовали только начальники с двенадцатью сильными и крепкими людьми. У них еще не поколебалась вера в успех Генри Тресиллиана, и они думали, что нужно держаться до тех пор, пока хватит сил.
Двое из них ночью совершили два подвига такой невероятной смелости, что их отвагу можно было назвать сверхчеловеческой.
Это были два друга покойных Ангеца и Барталя - мучеников первой попытки бегства.
Заметив, что индейские караульные были поставлены по двое на известном расстоянии друг от друга, они сообразили, что на тех, которые стоят подальше, можно напасть, если пойти по дороге, пройденной Генри; и вот они решили отомстить этим одиноко стоявшим краснокожим, как только наступит ночь.
Они тайно велели спустить себя трем рудокопам и пошли по стопам молодого Тресиллиана. Достигнув выхода, они предполагали с кинжалом в зубах бесшумно прокрасться вдоль склона горы и врасплох застать свои жертвы. Исход дела зависел от быстроты исполнения.
Они сильно рисковали быть замеченными раньше, чем хотели. Но все прошло так, как они задумали. С удивительной ловкостью они почти вплотную подкрались к часовым и твердой рукой всадили им ножи по самую рукоятку. Для индейцев все это произошло так неожиданно, что они, не успев крикнуть, замертво упали на землю. Покончив с этими, храбрецы пустились в обратный путь и дали знак поднять себя на площадку.
Узнав по крикам индейцев, в чем дело, дону Эстевану не хватило духа наказать подобное нарушение дисциплины своих подчиненных; он, как и другие начальники, сделал вид, что не знает о случившемся, хотя в душе готов был пожать руку двум удальцам. Он попросил гамбузино помочь ему препятствовать такого рода попыткам, так как этим легко было выдать апахам тайну обнаруженного выхода.
Ангец и Барталь были отомщены, но положение осажденных от этого нисколько не изменилось. Двумя индейцами стало меньше - только и всего. Их все же оставалось еще очень много, чтобы победить горстку осажденных, если им никто не придет на помощь.
Одиннадцатый день провели так же однообразно, но в большом беспокойстве, чем предыдущие. Чем ближе подходил срок прибытия помощи, тем нестерпимее становилась борьба между надеждой и отчаянием.
-- Час полного отчаяния, час развязки еще не настал, - говорил он. - Кто может поручиться, что наше спасение и свобода не близки? Подождите! Надо дать событиям идти своим чередом. Ведь освободители, если они в дороге - а в этом я уверен, - могут быть задержаны каким-нибудь непредвиденным препятствием. Вы знаете, что передвигаться по пустыне целому отряду войск довольно сложно. Если через двенадцать-пятнадцать дней со стороны Ариспе никто не явится на помощь - вот тогда, и только тогда, мы имеем право взорвать себя вместе с нашими мучителями! Разве вы не видите всего ужаса той картины, которая будет приготовлена возвратившемуся Генри? Что же он увидит? Наши изорванные тела вперемешку с неприятельскими трупами... Сеньоры! Если терпение есть трудный и особый вид храбрости, то оно необходимо в нашем положении. Наконец, прождать двадцать четыре или сорок восемь часов совсем не так трудно после того, что мы перетерпели.
Гамбузино говорил им еще о золоте и о богатствах горы, и те, к которым он обращался, не сомневались бы в его словах, если бы им было известно, что происходило в двадцати милях от них.