Дети лесов.
Глава XXVII. По следам

ГЛАВА XXVII
По следам

Сделав шагов полтораста, охотники наши подошли к одной из луж, о которых мы говорили раньше. Она была довольно широка, и грязь у берегов ее сохранила следы копыт многих животных.

Свартбой наклонился, чтобы лучше рассмотреть их, но через минуту быстро выпрямился; глаза его расширились, губы дрожали.

-- Маас, мой маас! - закричал он, обернувшись к ван Блуму. - Здесь был клов! Вот следы огромного клова!

Спутать следы слона с другими совсем невозможно: огромные, почти в двадцать четыре дюйма длины и такой же ширины, круглые следы эти, вследствие тяжести тела животного, глубоко отпечатывались на берегу. Каждый из них представлял как бы огромную яму, достаточно большую, чтобы в нее можно было вставить столб.

Охотники рассматривали эти следы с тем большим удовольствием, что они были свежие. Это было очевидно, потому что грязь в них еще не просохла. Слон был здесь не позже, чем час тому назад.

На берегу видно было много старых следов этих великанов, но в эту ночь только один был здесь, и слон этот был уже стар и громаден. На это указывали следы. След в двадцать четыре дюйма мог оставить только особенно большой слон.

Конечно, чем он старее и больше, тем лучше, только бы клыки его были целы, потому что если они случайно ломаются, то уже не отрастают больше. Они выпадают у слонят, когда они не толще клешни омара. Но те, которые заменяют их, остаются уже на всю жизнь, на целые столетия, потому что никто не знает, сколько времени может жить слон.

Если слон сломает свои клыки - что случается нередко, - он остается на всю жизнь без них.

Хотя животное и считает, быть может, эту потерю величайшим несчастьем для себя, но будь он умнее, он умышленно ломал бы их о первое попавшееся дерево. Это, по всей вероятности, способствовало бы сохранению его жизни, потому что тогда люди не охотились бы за ним так неутомимо.

Посоветовавшись между собой, охотники двинулись дальше по следам; Свартбой впереди, ван Блум и Генрих за ним. Следы шли по кустарникам.

Обычно приметой продвижения слона служат кусты, которые он объедает дорогой. На этот раз слон не ел, но бушмен легко различал следы его и без того.

Они прошли несколько маленьких полян и, наконец, вышли на одну большую, среди которой возвышался большой муравейник. Слон проходил возле муравейника, он останавливался здесь, он даже лежал тут.

Ван Блум не знал, что слоны имеют привычку ложиться. Он слышал, что они спят стоя. Но Свартбой лучше знал это. Он говорил, что иногда они спят и стоя, но чаще ложатся, особенно в тех местностях, где за ними не охотятся. Бушмен считал хорошим знаком, что слон ложился, так как, по его мнению, это доказывало, что по соседству никто не тревожил этих животных, и поэтому к ним легче будет приблизиться и убить.

-- Пока они разбегутся, - закончил бушмен, - мы убьем достаточное количество их.

Это замечание бушмена было очень важно. В местностях, где за ними охотились, слоны понимают значение выстрела, и часто после нескольких выстрелов убегают подальше от этого места. Бегут не только те, в которых стреляли, но все; очевидно, они предупреждают друг друга; и в самое непродолжительное время в стране не остается ни одного слона.

И эта перекочевка животных является одной из главных трудностей охоты за ними.

Но если слоны не были преследуемы, то выстрел не пугает их, и только долгая и настойчивая охота за ними заставляет их покинуть местность.

Итак, Свартбой был очень доволен, что слон лежал, и вывел из этого факта целый ряд заключений.

Что слон лежал - это было очевидно. Конический муравейник был вдавлен в том месте, где лежала его спина, формы тела его довольно ясно обрисовались в пыли, а глубокая впадина в траве была сделана его громадным клыком. Да, громаден должен быть клык, чтобы оставить такой след!

Все эти подробности Свартбой заметил и сообщил товарищам. При этом он рассказал им очень многое о жизни и нравах этого громадного четвероногого.

-- Слон никогда не ложится, - говорил он, - если нет какой-нибудь скалы или муравейника, или дерева, о которое он мог бы опереться. Иначе он может опрокинуться на спину, а тогда ему крайне трудно подняться, и он становится так же беспомощен, как черепаха. Вот почему часто он спит даже стоя, просто облокотившись о ствол дерева, под тенью которого укрывается в часы зноя.

-- У него есть любимые деревья, - продолжал бушмен, - к которым он постоянно возвращается в полдень, - его обычное время отдыха. Ночью он не спит; ночью он отыскивает пищу, ходит часто очень далеко на водопой. Но в отдаленных местностях, где их не преследуют, слоны пасутся и днем, так что очень может быть, что ночная жизнь его объясняется страхом встретиться днем с человеком.

ветви, а местами даже большие деревья были вырваны с корнем его могучим хоботом. Слоны часто делают это; иногда, чтобы удобнее доставать листья, а иногда, чтобы добраться до сладких и сочных корней дерева, что слон очень любит. Чтобы вырвать дерево, слон сначала разрыхляет землю возле него, затем клыками, точно рычагом, поднимает дерево, а потом охватывает его хоботом и вытаскивает. Особенно любит он крупные виды мимоз. Иногда великан бывает капризен - вырвет дерево с корнем, пронесет несколько шагов и бросит, почти не тронув.

Когда стадо слонов проходит через лес, то сильно опустошает его.

Небольшие деревья слон вырывает одним хоботом, но если дерево велико, то пускает в дело и клыки.

Идя по следам, охотники видели много доказательств необычайной силы слона, так что невольно почувствовали некоторый страх перед нею. Если он производит такое опустошение в спокойном состоянии, то что же будет, когда он рассердится? Неудивительно, что охотники почувствовали страх.

Было и еще одно обстоятельство, которое еще более усилило беспокойство охотников и особенно опытного Свартбоя. По некоторым признакам бушмен заметил, что слон, которого они преследуют, был "бродяга", как называют их индийские охотники.

"Бродяги" очень опасны. При обычных обстоятельствах слоны не опасны, и человек может войти в стадо их так же спокойно, как и в стадо ручных быков. Только когда слон ранен или подвергается преследованию, он становится опасным.

Но "бродяга" в этом отношении является исключением. Он всегда зол, всегда бросается на всякое животное, какое только встретит, и даже на человека, без всякого повода. Кажется, будто он находит удовольствие в опустошениях, и горе каждому созданию, которое попадется на его дороге, если только оно не бегает быстрее его!

Бродяга живет всегда один, слоняясь по лесам, и никогда не присоединяется к другим слонам. Он является как бы изгнанником, как будто удален из общества себе подобных за свой злой нрав или какой-нибудь проступок; и это изгнание как будто бы еще больше ожесточило его.

По некоторым признакам бушмен догадывался, что преследуемый ими слон был бродяга.

-- Подозрительно уже то, - сказал бушмен, - что он ходит один; обычно слоны живут стадами, штук по двадцать, даже пятьдесят вместе, и редко по два. А этот все время один. Притом эти опустошения, произведенные им, громадные следы - все указывает на то, что это бродяга. А что они существуют здесь, мы уже видели; тот, которого убил носорог, был также бродяга, иначе он не начал бы драки.

издававших еще запах. Видно было, что гигант уже недалеко.

Вот они подошли к группе деревьев и начали осторожно обходить их. Свартбой шел впереди, остальные за ним.

Вдруг бушмен резко остановился и подался назад, обернувшись к своим спутникам. Глаза его были расширены более, чем когда-нибудь, губы его, хотя и шевелились, но волнение его было так сильно, что он не мог произнести ни слова, а издавал только какое-то странное хрипение или свист.

Но спутники и без слов поняли, в чем дело, догадались, что бушмен увидел слона, тотчас скрылись в кустах и оттуда молча смотрели на громадное животное.