Памела, или награжденная добродетель.
Часть первая.
Письмо XV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Памела, или награжденная добродетель. Часть первая. Письмо XV. (старая орфография)

ПИСЬМО XV.

Моя любезная Мать.

Я последнее мое письмо очень скоро окончала, боюсь чтоб он не зашел, Как то прежде и было, но я спрятав письмо в пазуху принялась за мою работу, и так имела мало лукавства которое он на меня взводил, что в таком была смятении, как бы какую великую зделала продерзость.

Не вставай Памела, он вошед говорил мне, не помешал ли я тебе работать, вы меня не поздравляете с щастливым приездом из графства Линколн, знать вы мне не ради. Очень было бы сожалительно Государь мой, я ему отвечала, ежелиб вам в вашем доме люди не были ради.

Между тем я хотела вон вытти; не бегай он говорил, я тебе скажу слова два три. О, как сердце мое трепеталось! Ономедни сказал он: когда я тебе в саду некоторые милости своей показал знаки, и ты почла будто бы я хотел тебе зло приключить. Не запрещал ли чтоб ты отнюдь ни кому о том не говорила? однако ты пренебрегая мою славу и свою пользу, повсюду разгласила. Государь мой, я ему отвечала мне не с кем почти о том и подумать. Почти, он подхватил речь мою, безчинница ты уже умеешь говорить двояко, что ето значит почти, я тебя спрашиваю не сказала ты госпож Жервис. Пожалуй Государь мой, я в великом смятении ево просила, позволь, чтоб я вон вышла, мне не прилично с вами спорить. Новые крючки, говорил он, в чем спорить, разве ета спор, чтоб отвечать на мой вопрос, которой очень вразумителен, отвечай мне? Ах Государь мой! я ему говорила, сотвори милость, не принуждай меня боле, я могу еще забыв себя не учтивостию вас прогневать.

Отвечай, он одно твердил? Не сказывалали ты госпож Жервис, тем боле огорчить меня можешь, ежели тотчас не будешь отвечать мне.

Может быть Государь мой я отвечала, таща мою руку которую он держал своею, ответ вам скажу неприятной, что такое? подхватил он, и изрядно Государь мой, для чево бы вам за то сердится, что я о ваших со мной поступках госпоже Жервис, или кому другому сказала, ежелиб бы худова намерения не имели.

Хорошо сказала, вскричал он, бедная простота и не порочность, так как госпожа Жервис тебя называет, так то ты надо мною шутишь, и смеешь чинить мне такие вопросы, ах ты грубиянка злая! нет хочу что бы ты на мой вопрос точно отвечала. Государь мой, говорю я ему, ни из чево на свете не солгу, сказывала госпож Жервис, для тово, что мое сердце в грусти разрывалось, и ни от каво облегчения в моих печалех не чаяла иметь, кроме же ни кому об том сказать, я рта не розевала. Хорошо говорил он, есть еще загадка, рта не роззевала, скажи не писала ли к кому? Как Государь, я ему ободрясь, сказала можноль как меня спрашивать, ежели бы вы не взяли письма, которое я писала к отцу и к матери, открывая им ваши поступки, и просила их собету.

Должен ли я говорил он, терпеть поношение в моем дом, на сторон и по всему свету, от такой безпутной как ты; нет Государь мой, я отвечала, на меня не сердитесь; я вас не поносила, а писала правду. Ты еще шутить смеешь негодная девка, говорил он, я не люблю таких разговоров.

Государь мой, я ему отвечала, у ково бедной девке лутче можно просить наставления, как у отца и у матери, а ежели нет то у чесной женьщины, так, как госпожа Жервис, которая по человечеству своему и полу, должна дать доброй совет. Грубиянка, вскричал он топнув ногою, долголь мне терпеть разговоры от такой как ты; в тот час упала я на колени, и в слезах говорила, Бога ради, Государь мой сжалься видя мою бедность, в разсуждении тово что я не знаю доколе простиратся должно к вам почтение, умилосердись, я ни чево так много, как добрую славу и добродетель почитать не умею, в том только на свете моя надежда, и хотя бедна и здесь без верного живу друга, но всегда училась и стараюсь любить добродетель паче жизни. Ты много отвечал он, ворчишь о своей добродетели. Дура, знаешь ли что та самая добродетель принуждает быть послушной, и иметь благодарность к своему господину. Совершенно, Государь мой, я отвечала не возможно мне быть не послушной пред вами, и не благодарной, ежели только ваши повелений собственной моей должности не вредны, которые всегда учреждать будут поступки мои в свете.

Казалось что слезы и слова мои привели ево в жалость, встав вышел в другую полату, оставя меня стоять на коленях, я покрыв передником лице мое приклонила голову к стулу, не имея силы стоять прямо, и плакала горькими слезами.

Потом вошол он опять, но увы со злостию в сердце, и взяв за руку говорил, встань Памела, ты сама себя не навидишь, дурачество твое будет причиною погибели твоей вечной, я тебе сказываю, я очень сердит на тебя за твою грубость, что ты осмелилась доправительнице моей сказывать и писать к отцу твоему поношение, с одново пустова твоево мнения: сказав сие взяв силою посадил меня к себе на колени; я обезпамятев в страхе за кричала, так как читала за несколько дней в книге, , и все силы Небесные, помогите мне, и не допустите меня жить в злой час на свете, в которой мою не порочность губить будут. Дурочка, говорил он, как ты потеряешь твою непорочность? Когда принуждена уступить силе, которой не можешь противится, упокойся, что бы не было, ты не потеряешь достоинства, а я буду поруган. Изрядная бы была материя писать тебя в Отцу твоему, и к Матери, и расказывать госпоже Жервис.

По том поцеловав меня в губы и в шею, говорил, никогда не бранили Лукрецию, для тово, что с нею поступили нагло, я с радостию хочу быть бранен для тово, что и так от тебя поруган! Ах возможно и мне себя в невинности моей я отвечала, такою смертию как Лукреция оправдать, ежели такое же безчеловечие со мною учинится. А! ха! ха! друг мой говорил он! вижу, что ты много книг читала, пока что будет, а мы можем подать материю, писать хороший роман. И в тот час положил за пазуху мне руку; презрение предерзких ево поступок, умножилось яростию, собрав купно мои силы бросясь вырвалась из рук ево и побежала в другую полату, по моему щастию подле той еще в другой полате отворены были двери, я вскоча хлопнула дверми в которых ключей не было и оне сами заперлися крепко, а он у дверей остался только оторвал лоскут от моего платья.

Больше уже я ни чего не помню: а остаток узнала после. Страх и смущении привели меня в слабость, он сквозь замок увидел, что я упала посередь полаты и лежала без движения, призвал госпожу Жервис и от бив с нею двери вошли; кои час дождался что я начала приходить в память, оставя госпожу Жервис, вон вышел, подтверждая ей, чтоб она ни кому о том не сказывала; ласковая ко мне Жервис думала, что больше со мной было несчастия, нежели как подлинно было плакала надо мною как мать родная! Два часа прошло, пока я пришла в память, и только что поднялась я с полу, он вошел в полату, ужас обьял меня с нова, обмерла я стоя, он увидя сие вышел и стоял в другой полате, бояся, чтоб не зашель кто, и чрез то не былиб безчессные намерения ево явны.

Госпожа Жервис давала мне разные спирты нюхать, и растегнув меня посадила в стул, он кликнул ее к себе, и спросил какова Памела? Я от роду не видал такой дуры, ни ясно ей не зделал, и ни чем не стращал, чево испужалась, сама не знает. Госпожа Жервис в слезах не могла промолвить ни одного слова; я чаю, он продолжал речь свою, она тебе сказала, что я с нею немножко поиграл в саду онамедни, и хотя как тогда так и севодня ни чево худова не было в моей мысли, в чем я вас уверяю, однако прошу ни кому не сказывать и не упоминать моево имени.

ибо она так часто приходит в слабость, и притворятся умеет.

Приведи ее завтре в кабинет матери моей, ты увидишь сама наши поступки, сказав сие, и в великом сердце идучи вон, приказал заложить карету, и поехал в гости. Когда госпожа Жервис ко мне возвратилась, я ей все расказала, и только очень ей не мило, , завтра я узнаю, побывая на суде перед судиею не праведным, я узнаю, что мне надобно будет делать.

Несказанно боюсь завтрешняго с ним свидания, но будте уверены, любезные родители о постоянстве и непременной твердости,