Памела, или награжденная добродетель.
Часть первая.
Письмо XXXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Памела, или награжденная добродетель. Часть первая. Письмо XXXII. (старая орфография)

ПИСЬМО XXXII.

Должно мне писать к вам, объявляя нещастную мою долю, хотя и нет, надежды, что бы вы мои письма могли получать. Ныне пришло время писать, плакать, боятся и молится Богу. Какая мне осталась надежда, видя себя осужденну быть жертвою преступника Божия закона и прав естественных. О Боже милосердый! отпусти грех мой, и во отчаяние меня не введи, Ты един знаешь, что рабе твоей полезно, но не терпи и того, что бы создание Твое страдало с выше человечества. На Твою власть имею надежду. Каково ни бедно ныне мое состояние, но знаю, что я не подала ни какой причины к сему заключению, и не от тщеславия и гордости навела беду себе.

Но надеюсь, что Бог подаст мне крепость снести мое нещастие, и избавит от гонителя. Но прошение и молитвы мои колеблют страх и ужас, от которых лишаюсь почти ума и памяти. О любезные родители! совокупите свои молитвы с моими! но увы, как могу вам дашь знать о моем бедственном страдании! нещастная ваша Памела погибает, и может быть погибнет прежде, нежели вы будете известны.

Злость и гордость с лукавством ослепляют знатного дворянина, на толь дана власть человеку, чтоб Вышняго противлятся воле, и искать опровергнуть уставы чести к своему оправданию, и употреблять богатство к пагубе неповинных.

Я буду вам писать все, что случилось мне до ныне, но не знаю, как к вам переслать мои письма. Ивана больше нет, тово честнова человека, которой нашивал в вам мои письма. Видно, что меня строго и до тех пор содержать будут, пока мой немилосердый господин, окончит свои Богу противные предприятии. Однако буду писать всякой день, что мне случится, в надежде каким нибудь образом удастся переслать печальные к вам мои письма, но вы хотя и получите, что пользовать будет, кроме что умножат скорбь вашу и безпокойство? Увы! что могут такие бедные люди как вы зделать людем богатым и властным, которые вознамерились губить непорочность.

Но что ни будет, я писать стану все то, что думала сама вам рассказать словами, льстясь чрез несколько часов принять от вас благословение, избавясь всех моих бед и печалей. Начну повествование мое от того часа, как писала последнее письмо к вам, и продолжать буду до тех пор, пока будет оказия послать к вам, хотя оной и не надеюсь как я уже вам доносила. На канун желаемого мною дня, то есть в Среду, прощалась я со всеми домашними. С обеих сторон с не малой жалостию, мущины и женщины все плакали, со мной разлучаясь. Все хотели мне дать малые подарки в знак их дружбы, но я ни чево не взяла от людей мне равных. Один господин Лонгман с слезами принудил меня взять Голанское полотно, серебреную табакерку, и кольцо золотое, просил, чтоб я помня ево дружбу носила, и при том говорил, Бог никогда такую честную и добродетельную девицу, как вы не оставит, и хотя теперь едешь к родителям своим в прежнюю нищету и бедность, но благодать Вышняго не допустит вас терпеть дальную нужду, она наградит со временем вашу справедливость хотя я и не доживу до тово, чтоб был благополучия вашего свидетель.

О дарагой мой господин Лонгман! я ему говорила, вы меня богату и горду учинили, прошу еще зделать мне милость, думаю хотя нужды и не будет мне ежечасно в письме упражнятся, но однако приедучи домой должность есть отписать к госпож Жервис также и к вам, и поблагодарить за всю вашу ко мне милость и того ради покорно прошу одолжить меня несколько листов белой бумаги, не много сургучу и перьев.

Слава Богу, что тогда вздумала выпросить у него бумаги, без товоб мне здесь неначем писать было. Смотрительница моя женщина суровая и злая, не далаб мне ни полулиста. Ныне главная моя забава в том, что могу писать, писем квам хотя и не могу пересылать, но пишу однакож, что мне вздумается. Она не знает, что у меня есть бумага в запасе, но дабы не потерять порядку моих писем, то возвращусь опять к моему отъезду.

Господин Лонгман мне мне больше сорока листов почтовой бумаги, дюжину перья, бутылочку чернил, и три палки сургучу, все оное завернула я в трубочку и спрятала. Государь мой, я ему говорила, вы меня со всем обогатили, чем я воздам вам? Одним поцелуем дарагая Памела, отвечал он, я ево с радостию поцаловала, нет ни чево, он человек уже старой и доброй.

Рахиль и Дана плакали горько со мной прощаясь, Женета женщина угрюмая и Сицилия проливали также слезы, и говорила, что за меня молить Бога будут, но боюсь, что бедная Женета не привыкнет и за себя довольно молится. Она поистинне жалости достойна. Артюр садовник, Роберт кучер, и другой товож имени кучер из Линкольна, которой назначен везти меня, много учтивости мне казали, и у всех на глазах слезы были видны. Сие мне казалось удивительно в кучере новом, надобно, чтоб он доброй совести человек был, для тово, что меня знал очень мало, но после узнала от чево надобно ему было быть печальну, зная всех больше, что ему приказано обмануть меня, и быть несчастия моего орудием.

Прочие трое лакеев, Гендрих, Исак и Вениамин, конюшие и конюхи все тужили. Одним словом уже и последний бедной Томас, что на кухне посуду чистит, и тот купно со всеми обливался слезами, также и все служители в вечеру собрались со мной прощатся, зная, что на утру всякому будет недосужно, все цаловали мою руку, я сама цаловалась с служанками, просила Бога, чтоб их милостию своею не оставил, и благодарила за все их ко мне милости и дружбу. По том принуждена была скорее их оставить, нежели думала, не имея более силы с ними прощатся. Гендрих всех был суровее, а тогда возрыдая плакал, а бедной Иван еще от вас не возвратился. Господин Иоанафан во время сего прощания не имел силы на ногах стоят, я вам хотела больше об нем сказать но мой дух теперь занят другими печальными приключений.

Госпожа Жервис во всю ночь плакать непереставала, и по неотступной своей прозбе склонила меня дать ей слово, когда господин наш поедет в Лондон во время збору Парламента, или в другой дом свой, чтоб к ней приехать погостить на неделю, хотела дать мне денег только я

В четверг по утру с великой радостию я проснулась, и очень удивилась, что Иван не возвратился; ибо я намерена была и с сим добрым детиной простится и благодарить за все его услуги, но думая, что господин послал ево куда нибудь далее, просила других, чтоб ему поклонялись.

Когда госпожа Жервис пришед ко мне с жалосным видом сказала, что карета с четырьмя лошадьми вести меня готова, то я и со всем моим желанием к вам возвратится, так оробела, что чють не упала на землю.

Господин мой в верьху был, и не спрашивал чтоб меня увидеть, чему я много радовалась, но злодей знал, что я больше впаду в ево руки, о Небо! защити меня от ево злости и пагубных предприятий. Всем в доме запрещено было меня провожать, однако они все стали в густой алее и на меня смотрели. Господин наш смотрел из окна, как я садилась в карету, Гендрик отнес в карету мою свяску с платьем, несколько хлебцов, конфектов, и шесть бутылок Кагорского вина от госпожи Жервис, которая принудила меня взять говоря, что когда я к тебе приеду в деревню, то было бы нам что выпить, простясь я в сенях, оставила госпожу Жервис, плачущую горько.

Когда пришла к карете, увидела моего Господина в шлафроке у окна стоящого, я воздев руки на небо три раза ниско ему клонилась не промолвив ни одного слова, он мне также поклонился и обрадовал меня тем много, по тому, что я не признавала еще к себе от него во все презрения, по том села в карету в слезах утопая, и с нуждою могла обмоченым слезами платком моим дать знать кучеру, что бы ехал. Он увидя сие тотчас поскакал, а я сидя думала, что скоро вас любезных моих родителей увижу.

И как уже по мнению моему на половине дороги мы были, кучер остановился лошадей кормить, и сказал, что половину дороги переехали, мне разсудилось, что уже время отереть мои слезы и думать об радостном с вами свидании, но увы льстилась тем напрасно! тщетно представляла себе вашу радость видя меня с добродетелью от всех нападков возвращенну, выгоняла из мыслей моих печаль и сожаление, разлучаяся с добрыми друзьями, ибо былаб я не благодарна, чтоб не тужить о таких людях, которые меня любили беспристрастно.

В восьмом часу я поехала от туда, и едучи мимо кирки видела, что уже два часа по полудни, удивление мое чрезвычайно стало велико, видя, что больше едем, то больше все места мне не знакомы; что это сама себе говорила? Едучи так резво можноб было дватцеть миль уехать, или кучер конечно дороги не знает!

Он остановясь стал на все стороны смотреть, власно, как бы не знает, куда ехать, конечно говорю ему господин Роберт Ты прошибся другою дорогою? Недалеко, не далеко говорил он, спрошу кто встретится, тудаль еду? Пожалуй спроси повернее, я ему говорила, между тем он дал лошадям корму, а я подала ему булку и две рюмки вина; с полчаса погодя опять поскакал он, что есть мочи, я так погружена была в мыслях о моих опасностях, от которых думала избавилась, также о оставших друзьях моих, и радостном свидании с вами, что не думала и о дороге. Но когда Солнце лучи свои стало скрывать, тогда я стала выходить из задумчивости моей, как из темной тучи. Увидела, что кучер непрестанно бичем лошадей гонит, и они уже в таком были поте, как вода от сильного волнения берега покроет пеною, от чего пришол на меня великой ужас. Спросила кучера куда мы едем? он называя себя не счастливым, сказывал, что много миль в сторону проскакал напрасно, а теперь напал на прямую дорогу и думает к вечеру доехать. Я боясь нового несчастия и к томуж утомяся: ибо много ночей не сыпала, говорила ему, господин Роберт, не доезжая нас, есть деревня не лутчель остановится, видите, что ночь спешно наступает. Боже спаси меня грешную, сама себе говорила, боясь, что ушедши сильной руки господина моего не вспасть бы в руки ево служителю будучи наедине, а и не думала о дьявольских сетях для меня сплетенных. Мы в полчаса приедем, Роберт отвечал мне, Отец ваш живет сей деревни, которую вы видите, с милю. Может быть, я ему говорила, ибо я давно в сей стране не бывала, однако поверь мне, что места здешние ни мало с теми несходны, которые я прежде сево во круг нашева жилища видала.

Он казался весьма печален и едучи мили с две от той деревни остановился, близь одного дому, и сошед с козел говорил, надобно здесь начевать? Уже поздо; я сам не знаю куда за ехал. Боже милосердый я в себе помышляла! спаси меня от бед не повинную, что уже наконец со

Жена, Дочь, и служанка прикащикова вышли к нам, одна из них говорила, что так господин Роберт приехал позно да еще и с госпожей? Вопрос сей меня устрашил над меру, и вспоминая прежние напасти залилась слезами. Знаетель вы госпожа моя я ее спросила ей господина Б... в графстве Бетфорт? Лукавой кучер хотел не допустить, чтоб мне отвечали; но девка простая и глупая разсмеяс, говорила, спрашивает знаем ли мы господина Б... без сумнения знаем, Отец мой у нево прикащик. О Небо тогда я вскричала! теперь я погибла, теперь погибла не избежно, проклятой челове говорила кучеру, для чево такую надо мною зделал гибель, злой инструмент не достойнова и вреднова господина? Совершенно сударыня, я сожалею отвечал он что мне дали сию коммиссию исполнить, но как возможно мне было отрицатся, выбирайте себе лутчее средство, здесь вы найдете людей к себе ласковых и учтивых, я вас уверяю, что вы будете безопасны. Пусти меня из кареты, я говорила пойду пешком в ближнюю деревню, даром, что поздо, а не хочю здесь остатся.

Без сумнения, государыня моя говорила прикащица вас здесь содержать будут изрядно, вы здесь лутче покой найдете нежели в деревне. Какой покой я отвечала, уже он давно от меня отнят, теперь во все гибну, и во все проподаю. Умилосердись надо мною разсуждая по своей Дочери. Скажи мне не здесь ли господин наш, нет, ей, ей, ево здесь нет, она сказала, а в тот час вышел и прикащик, мужик чиновной и учтивой, он показался мне человек доброй, и говорил со мною очень учтиво, стараясь всячески меня успокоить. Я видя, что нет помощи ни откуда, принуждена была к нему вытти. Жена ево проводила меня в верьх в лутчия покои, и объявила, что я могу ими повелевать и быть госпожею. А во все время пока у них буду ни кто без моево приказу ко мне ходить не будет. Я бросилась за мертво от страху и трудов на постелю в горести не сказанной.

Дочь их принесла мне письмо, которое им отъдал кучер, я увидела печать и руку не достойного нашего господина. Подписано оно было девице Памеле Андревс, оное для меня было лутче ежели бы он сам был, но что делать надобно повиноватся судьбе.

Я начала отдохнувши, думать, что в руки привезена людей честных, лукавства в поступках их было не видно, и казалось что моя несчастная доля к жалости их больше склоняет. Прикащица принесла мне стакан воды врачебной, я его выпила без супротивления будучи на слабости превеликой, и села в креслы. Они принесли мне две свечи больших, а в камине огонь расклали, и просили ежели что мне надобно будет, чтоб постучала, тотчас ко мне придут, и по том оставили меня одну. Время было довольно мне разсуждать как сурово рок мой меня гонит, и читать данное мне письмо, но с начала не могла смотреть глазами, так смятение мое было велико, а опамятуясь, распечатав следующее читала.

Дарагая Памела!

"Чрезвычайная страсть, которую я к вам имею, и ваше супротивление оной не ответствовать, принудили меня употребить такое средство, которое без сумнения много вам приключать может страха и безпокойства, в том прости меня дарагая, что я зделал. Главной святости клятвами себя заклинаю, что будут содержать вас честно не дайте страху своему принудить вас до таких дел, которые вашей славе и моей чести будут вредны, место то, где вы получите сие письмо, есть мое владение, люди там должны быть против вас особливо честны, услужны и учтивы. Дороги вашей тут будет половина до того места, где я намерен содержать вас до тех пор, как некоторые дела исправлю, которые подадут вам обо мне со всем другое мнение, нежели то, которое вы по моим, противу вас поступкам имеете, и докажет, что я ни какова намерения худова не имею, о котором вы теперь не смеете подумать.

"Я истинно сожалею о вашем беспокойстве, и кленусь что самая невозможность меня принудила вас до того довесть. К Отцу вашему я также писать буду, и обнадежу, что противу вас ни каких вредных предприятии не будет."

"Не будте на Роберта сердиты, вы такую любовь с почтением от моих служителей имеете, что они лутче вам нежелиб мне услужили; с превеликим трудом я ево принудил исполнить мое повеление: ибо принужден был чистоту и непорочность моих намерений ему открыть, и крепко в том намерен остатся, ежели вы сами меня не принудите к тому, что я ныне ненавижу.

Я довольно знала, что сие письмо для тово только написано, чтоб меня прельстя чем нибудь успокоить, но видя страх свой не так близко, и слыша обещания ево, без позволения ко мне не ездить, также и намерение писать к вам, что вас любезные родители в печалех утешить, не так много грустила, как прежде, и принудила себя съесть кусок цыпленка, когда принесли мне ужинать, и выпила вина своево рюмку, также и хозяевам под несла.

Как скоро по ужинали, печаль моя опять возобновилась. Кучер вошед с свирепым лицем, как палач мне показался и говорил, завтре сударыня в пятом часу по утру изволь приготовится ехать, без тово вам до ехать будет не возможно. Слова ево страшняе мне громового удару были, я было от прикащика начала примечать к себе жалость, и надеялась, что они меня выпустят тайно в ближнюю деревню, гдеб какой нибудь доброй человек меня до времяни взял под свое сохранение, но та надежда так как и все прежние со всем изчезла.

Как скоро кучер вышел, я залилась слезами, и просила прикащика и прикащицу, чтоб со мною показали милость, и помоглиб мне убежать напасти; но они хотя и имели жалость, потрясли только головою и показали, что мне ни какой надежды нет получить от них помощ. Злой господин мой самым вразумлен диаволом, с тем же кучером писал к ним, и такие взял к сохранению меня меры, что ни какова пути ко избежанию сыскать было не можно, показав мне письмо, которое к ним писал, чтоб узнать хитростные предприятии и лукавства моего господина, которой все пресекал дороги к моему спасению вознамерясь погубить меня конечно, вот письмо то,

Прикащик Нортон!

"Я к вам на одну только ночь посылаю, и очень противу её воли молодую девицу, которая погрузилась в любов не к стате, так, что купно и с тем, за ково итти за муж хочет, может погибнуть, и чтоб показать дружбу отцу её посылаю в мой дом, где ласково и учтиво с нею поступать будут. Пусть испытает, что разлучение не может ли открыть глаза увидеть свое заблуждение, и познать истинную пользу. Не сумневаюсь, что вы по воле моей учтиво ее примете, для того, что выключая страсть её, в чем она не захочет признатся,

Дивитесь лукавству сего человека, уверя их, что я в любви моей непризнаюсь, принудил их всему тому не верить, что бы я ни говорила, к тому ж он ево прикащик, и все ево любят (можно и то сказать, что он хорошие имел достоинства, в которых ему есть и нужда.) Я видя, что все мои предприятия изчезли, принуждена была говорить сколько можно менше. Зная то, что он лукавством и богатством над меру велик предо мною, только плакала, возлагая упование мое на единого Бога, яко на истинного Помощника бедных избавителя и неповинных. Един Он может сокрушить мышцы гордых, и отвратишь лукавых сети. Прикащик так признал за правду письмо своего господина, что при мне хвалить стал ево против моей поступки, и советовал мне никогда не склонятся итти за муж без позволения моих родителей, и от того взял причину расплодить разговор в научение своей дочере. Я рада была, чтоб скорее оной пресекся, видя, что ни чему не верят, чтоб я ни говорила.

По том послала сказать кучеру, что мне от трудов моих не можно будет так рано ехать. Но он сказал, что переменить сего не можно, уверяя, что другой день не так будет труден. Я узнала чрез то, что он со всем своим супротивлением господину своему больше верен нежелиб я желала.

Правда, чтоб мне можно было показать им писанное ко мне письмо от господина, которое всему тому противуречило, но довольно видела, что они помочь мне не в состоянии, к томуж будучи у них на одну ночь, разсудилось не к стате обстоятельство моей истории им знать дать; да и они боясь ево прогневать, видно было, что меня у себя долее держать не хотели. По том легла в постелю, и во оной больше плакала, нежели спала; по утру проснувшись поехала очень рано. Прикащик велел своей служанке проводить меня миль с пять в карете, а назад итти пешком.

Сидя я в карете, в Пятницу поутру вздумала намерение в свою пользу, и льстилась совершенно оное исполнить, зная, что кучер где нибудь в деревне лошадей кормить станет, упросить хозяйку и расказат ей, все мои напасти, сказать кучеру, что я не поеду далее, не боясь тово, чтоб он один мог меня взять сильно из чужова дому. Но увы! лукавой господин мой, и сие последнее мое упование отнял: как вы думаете о его хитрых приуготовлениях? где мы остановились обедать, там госпожа управительница другова его дому, в котором мне жить определено, выехала меня встретить, а хозяйка сестра ее была родная, которая мне изготовила и обедать.

Как скоро я вошла в покой велела позвать хозяйку и увидя ее говорила, прими несщастную в свою оборону, которой весьма надобна ваша помощь, вы мне добродеельны кажетесь, и надеюсь не откажете спасти не винную от изгнания напрасного. Я думаю сударыня, она мне ответила, вы в своей на меня надежде не обманулись, я имею честь знать некоторые ваши приключении, вас не зная, позови сестру мою Жевкес она служанке сказала, мнеж имя сие было знакомо, то по тому и не очень приятно было ее видеть.

Госпожа Жевкес тотчас вошла к нам. А как я ее в перьвой раз увидела, то вся кров во мне закипела, ни что говорю сама себе не успевает, все мои предприятии пропадают, ни что не повинную спасти не хощет, или все беды на меня должны упадать, о коль несщастна моя доля, принуждена оставить надежду во все. Свирепая та жена подшед ко мне с превеликой волностью поцеловалась и говорила, посмотри сестрица как она прекрасна? Кто не может в нее в любится? И самой постоянной в свете мущина у вести ее захочет. О ужасные и странные дела! я сама в себ помышляла! в двух словах эта злодейка открыла свое намерение противу меня бедной, теперь я погибла без повороту! неочем сумневатся! но как ни сокрушалась, но не видя ко спасению надежды, принуждена пустить ее к себе в карету: ибо она приехала верхом с одним лакеем, которой во всю дорогу ехал подле нашей кареты.

Боже мой! Едучи дорогою, сама с собой размышляла, сколько трудов и происков употребляют погубить бедную и неповинную девку, так долго делая приуготовлении, и столько взяв мер ко исполнению; хотя я и боялась, что уже не возможно будет отвратить мои напасти, но надеялась на Покров Вышняго Десницы, зная, что он не видимо подаст мне помощь, и избавит хищного руки злодея, ежели и ни какой мне не будет в бедах отрады, то надежда моя на Него единого непоколеблется.

Жевкес и госпожи Жервис.

Сидя в карете часто она на меня суровой взор свой устремляла, и усмехаясь говорила, ей, ей, ты очень хороша дорогая молчанка: и при том меня поцаловать хотела. Не люблю я ей говорила таких поступок госпожа Жевкес, они двум женщинам неприличны. Тогда она расхохотавшись сказала; вот изрядно отвечала, ей, ей, любя я вас уверяю, конечно вы бы лутче с мущиной поцаловались, ей, ей, вы правильно сказали, я вас похваляю.

Слова ее мне и скалозубство хотя и весьма наскучили, но я тому не дивилась, зная, что она прежде жила в трактире, вы сами знаете, что в етаких пути бывает мало. Она ехавши со мной во всю дорогу врала безстыдно, а видя, что я безпрестанно плачу, говорила, вы очень много счастливы, будучи любима от одново господина, которой на десять миль воскруг владения имеет.

Теперь впала любезные родители, в руки не потребной и злой женщины, которая, как видно, несчастиям моим веселится. О мой Боже! что мне делать, что со мною будет, не возможно мне от бед без Твоей помощи укрытся.

В восьмом часу приехали мы к преизрядному дому в местах отдаленных, которой казался самой пустыней, и уединенным жилищем, приличным исполнить всякова роду злое намерение, боюсь, чтоб не окончилась погибель моя в сем месте. Будучи в превеликой слабости от труда и печали, вошла во оной дом, Жевкес принесла мне жжонова вина, и старалась всячески оказать прилежность свою услужить мне. Между тем как она вон вышла, пришол кучер и говорил; простите меня сударыня, что я так много вас обманул, я истинно сожалею о вашей печали, и тужу о том, что принужден был исполнить данное мне повелние.

Изрядно господин Роберт. Я от роду один раз видела как вешают, палачь также просил у преступника прощения, что он ево вешает по приказу, однако повесил с радостию великой. По крайней мере я сего наказания не заслужила, ежелиб я знала, что повелении не достойного нашева господина должности моей не противны, я бы вас до сего труда не допустила, вы не можете себя славить, показав предосудительную сию услугу своему господину. Сожалею говорил он, что вы так разсуждаете, не все люди вашева мнения. Хорошо господин Роберт, я отвечала, вы с своей стороны с крайнею верностию к моей погибели служили, может быть со временем разкаетесь, видя худые трудов ваших плоды и бедственные следствии. Вы знали, что меня должно было проводить к Отцу моему, а вместо тово немилосердо и пагубно обманули: благодарна, Бог воздаст вам.

Он запечалясь вон вышел, а госпожа Жевкес вошед спросила, что вы Роберту говорили? бедной идучи чуть не плачет. Я ему представляла, сказала я ей, неправости помощи ево к моей погибели, в чем может быть он и раскаялся, но мне в том пользы нет, раскаяние ево да будет ему угрызением совести. Я вас уверяю сударыня, она говорила, что я сама сожалеть буду, ежели подам к неудовольствию вашему хотя малую причину. Ему исправить уже дел своих не можно, я говорила, а ваши еще все в переди будут, вы можете выбрать, что хотите, или помогать к моей погибели, или к моемуж спасению. Слушай государыня моя, она отвечала, я непременно намерена исполнить должность мою, в разсуждении своего господина, будте уверены, ежели я не наруша оной вам услужить могу, с радостию исполню, а ежели ваши желании ево воли будут противны, я по должности поступать буду.

Прошу вас госпожа Жевкес, я ей говорила, сударыней меня не величать, я бедная девка, в недостатках воспитана, фортуной гонима, которая по своему упрямству играет мною как захочет, я для тово сотвори милость, говори со мною так как с своей служанкой.

Так, так, она отвечала, я знаю, вы так много имеете власти над нашим господином, что можете в короткое время госпожа наша быть, и для тово хочу вам служить в чем возможно, и хочу сударыней называть; поверте мне, что я приказ имею почитать вас как госпожу мою.

Кто приказал вам, я спросила? Кто может она отвечала кроме моево господина. Как сказала я ей приказать ему, вы ево давно не видали? Давно уже она отвечала, но Роберт привес ко мне писменное наставление как поступать с вами, мне бы не должно так много вам сказывать.

Ежели вы хотите много одолжить меня, я говорила, покажите мне письменное сие наставление, чтоб я видела какую милость мне от вас ожидать можно, и так ли вы со мной поступать будите? Прошу прощения моя дарагая, она мне отвечала, я довольное наставление имею, и вы можете верить, что я по воли своего господина поступать буду, и служить вам по ево приказу, перестанем о том говорить.

Я надеюсь, продолжала я говорить ей, что вы не захотите противных и не справедливых дел со мной чинить, какой бы приказ ни имели от господина своего. Послушайте она отвечала, он господин мой, и ежели мне прикажет что зделать, я должна исполнишь, без всякого прекословия, а ево уже в том разсмотрение, что делать противное ли чести, или не противное_} но я должна воле ево повиноватся.

ежели он за хочет отнять честь мою и непорочность, будете ли вы помогать? А честь отнять у девки пуще нежели ее за резать.

Какие странные разговоры, она отвечала, оба пола в человеческом роде сотворенны, один для другова, не весьмаль то натурально, что молодой мущина в любится в хорошую девку, и захочет жар любви своей утолить, и желаниям зделать довольствие, хотя на то несколько и силы употребил, за что ево признать так винна, как бы жизнь власно отнять хотел, и расмеяся продолжала речь свою, так нахально и мерзко, что довольно мне дала знать как мало на совесть и добродетель, её надеятся мне должно, чем наиболее меня в печаль погрузила, для тово, что я льстилась склонить ее к себе в помощь, хотя мало.

По окончании наших разговоров, я ее просила, чтоб она указала место, где начевать мне? Где изволишь сударыня, она мне отвечала, только ныне я сама принуждена спать с вами. Как мне то горько было слушать, как принуждена, я спросила, разве вам велено? Я люблю одна спать. Без сумнения велено она отвечала. Для чево вы боитесь я здорова и чиста, разве вы не сыпални с госпожей Жервис? Изрядно, я говорила скуча ее словами, последуйте вам данному приказу, я не могу супротивлятся, вижу, что я всех людей безсчастнее в свете. Она начала свои сумозбродные речи снова, и говорила передражнивая очень безчастна, будучи любима от такова дворянина, каких в Англии очень мало.

* * *

Дождалась СУББОТЫ, буду продолжать мою повесть, есть что писать мне:

Казалось, что моя строгая надзирательница, имеет приказ накрепко за мной смотреть, для тово, что как легла со мной спать, заперла двери и ключь к себе под головы положила, привязав подвяской, сказывая мне, что уже раза два пытались воры в дом ворватся. Она я чаю нарочно меня стращала и тем заставила боятся, однакож не так бы я всево тово боялась естлиб других не было страхов.

Нынешнюю ночь я спала очень мало, и будто в сад глядела, а сама писала, как она вон выходила.

В самой завтрек она привела ко мне двух служанок, одну кухарку, а другую что в палатах прибирает и обои чистить, обе девчищи глупые и простые, нечево от них надеятся было, однако я уйтить намерена прежде нежели господин наш приедет.

Есть и еще люди кроме кучера Роберта, которой хотя и причина бед моих, но многих лутче, а другие все почти негодны, один садовник кажется человек доброй и скромной, только ему невелено ходить ко мне.

Весьма я дивилась, что не вижу господина Виллиамса, но не смела спросить о нем, чтоб не подать сумнения. Узная всех людей в дом, кроме ево, ни на ково надеятся было не можно, думая, что ево чин не допустит помогать к гибели моей господину.

Господин Виллиамс был человек молодой и разумной, как скоро я ево увидела, то в надежде своей стала утверждатся, он казался, берет в моих несчастиях участие. Весьма я остерегалась Жевкес, которая примечала взгляды не только слова наши; он хотя и имел покой в сем в дом но побольшей части жил в деревне, чтоб ближе быть своей школы, в Субботу после обеда сюда приходит и живет до Понедельника, а когда проповедь сказывать поедет вместо настоящого священника за три мили от сюда, тогда и в Воскресенье уезжает.

Я надеюсь завтре итти с ним в кирку, не думаю, чтоб от смотрительницы моей и то запрещено было, может быть там найду случай, по говорить с ним, а как боясь, чтоб она не узнала, что у меня бумага есть и чернилы, просила у ней бумаги, она мне оную дать хотя и обещала, но с таким договором, чтоб я не показав ей, что напишу, ни чево из дому не посылала, я ее уверяла, что ни чево инова писать не буду, кроме как только препровождать хочу мою скуку, и отвращать печали, когда одна останусь, вы знаете что, говорю ей, что не с кем мне послать, чтоб я ни написала.

дам два листа бумаги, чернильницу и перо, но надобно, чтоб вы всегда те два листа мне казали писаны оне, или нет. Эта уж очень строго я отвечала. Не можетель вы мне позволить положить мое платье в тот кабинет, что подле вашей спальни, и отдать ключь мне, для чево не можно, она отвечала, я велю прежде оной прибрать и оставлю ключь в дверях там есть клавикорды ежели хотите, можете играть от скуки; знаю, что покойная госпожа наша вас учила музыке.

Я вздумала все мои перья, бумагу и чернилы, кое куды спрятать, боясь чтоб она впредь мне не отказала, чернилы вылила в чайные чашки, бумагу, перья и сургучь между платьем разложила, опасаясь чтоб не стали обыскивать, и льщу себя иметь свободу писать невозбранно, а может быть каким нибудь средством найду способ высвободить себя и из неволи. Какая мне слава и честь думаю будет, ежели я сохраню мою непорочность, и убегу лукавства хитрого моего господина. Ежели же он сюда будет, я со всем пропала, сия мерзкая женщина помогать ему будет с радостию в злобных ево предприятиях, не надобно будет ее так вон высылать, как он прежде высылал госпожу Жервис, и для тово принуждена буду все мои силы и смысл употребить к супротивлению.

Сия печаль очень тягостна, что пишу и не могу послать к вам, но ныне в бедах моих едина мне только та и забава, и ежели Бог милостию своею изведет меня с моею добродотелию из места пагубы так как я надеюсь, не взирая на все злые приуготовления, буду читать с великою радостию все то, что ныне в горести пишу со слезами.

молитесь Богу о вашей покорнейшей дочере, но вам знать не можно моего состояния, хотя и знаю, что вы непрестанно за меня молитесь, а я между тем буду писать, что мне случатся, а может быть и удастся переслать к вам. Куда как бы я была рада, естлиб можно ныне найтить услужливого Ивана, того честнова и доброва детину.

* * *

Дождалась ВОСКРЕСЕНЬЯ.

Вот теперь всево зляе! моя супостатка не позволяет мне ехать в кирку, а моя надежда по большой части на том была и от моего господина, получа приход когда умрет там священник, которой очень стар, и уже месяца с четыре не встает с постели.

Господин Виллиамс довольно кажет мне почтение, и видно, что он зжалился на меня глядя, может быть склонится дать мне в помощь ко избежанию напасти; ежелиб кто другой обо мне поговорил с ним. Но мне для чево отнять щастие у молодова человека, принудя ево то зделать, что ево противно пользе; однако кажется честной человек все должен зделат на свете, ко избавлению бедной девки, которую ищут похитить, Бог ево за то не сравнительно наградить не оставит.

Подумайте, но ах как вам знать то, что я пишу, подумайте каково мое состояние, которое доводит меня до крайняго отчаяния, чрез которое принуждена честному человеку к нещастию подать причину, мне кажется он очень поговорить со мной желает: ибо я узнала то по одному слову, что он сказал мне тихонько.

сударыня не искушай бедную деревенскую девку, и не мешай ей делать свое дело, я слышала, что вы гулять ее звали. Слушай Начон, говорила ей, отнюдь не ходи ни куда с нею, и ни в чем ее не слушай, мне не сказавши. Голос ее был толстой и хриповатой, и надеюсь, что она подпить любит вся кругла как бомба, и ежелиб я ее разсердила, онаб меня одной ногою задавить могла. И так будучи таким уродом, к томуж имея сердце гнуснее рожи, взором своим мучит меня всечасно. Без помощи от Бога пропала бы я на веки, не могу описать довольно, как она зла. В сей час прислала сказать, чтоб я надела башмаки мои, которые у меня были отняты, и шла я в сад гулять с нею, по чему я принуждена была исполнить ее приказание. Боже мой! для чево нет здесь госпожи Жервис со мною. Я и сама не знаю; для чево обрадовалась. В тот час, как башмаки надела. Теперь пришли и сказали мне, что Иван приехал верьхом, тот честной Иван, за которова я всегда молю Бога. Увидела я ево в окно, но увидела печальна, что за вести принес он? Здоровылиль родители мои, госпожа Жервис, и все в доме не выключая и хулы достойного господина, желаю чтоб и он жив был и

Иван пришол ко мне с госпожею Жевкес, она тотчас на ухо подошед мне сказала, чтоб я для себя о башмаках не упоминала. Сердешно Иван хотт скрыть свою жалость, но сверх воли полились у нево слезы. О дарагая Памела, увидя меня вскричал! что мои друг, я отвечала, видишь ты сам в каком я состоянии, ни какой вины за собой не зная, благодарствую за вашу дружбу и услуги. Он у слыша сие, болеше стал плакать, от чего сердце мое терзалось не милосердо, видя, что сторонней человек на меня сжалясь плачет. Скажи, спрашивала ево, господин наш не едет ли сюда? Нет отвечал он рыдая, Отец мой и мать живыли, также госпожа Жервис, господин Лонгман, и все в доме? Все живы он сказал и так вздохнул, что я думала он дух испускает. Я думаю он с ума сошол госпожа Жевкес говорила, о чем тужит сам не знает, я думаю Иван ты влюбился? Не видишь штоль, что она в добром здоровье. Не могу отвечал он слез удержать от радости, увидя девицу Памелу, я к вам привез письмо, обратясь сказал мне. Я приняв оное, и видя, что от моево господина в карман положила, не думаю госпожа Жевкес, сказала я, чтоб вы захотели сие письмо читать. Нет она отвечала, я знаю от ково оно, а то бы просила конечно вас показать оное.

Вот и к вам письмо госпожа Жевкес, продолжал Иван, а на ваше говорил мне, надобно ответ везти севодни к вечеру, или завтре рано. Естли что еще тебе сказать ей Иван? Спросила Жевкес. Нет он отвечал, кроме, что все служители в доме приказали уверить о истинном почтении и велели ей кланятся. Поди Иван я ему говорила, радуюсь, что тебя вижу, и слышу что все друзья мои здоровы, хотела больше говорить с ним, только не смела при моем уроде. По том пришед в свой кабинет, заперлась, и вынув письмо господина своего следующее читала.

"Дражайшая Памела.

"С нарочным письмо сие к вам посылаю, в котором состоит больше вашей нужды нежели моей. Знаю, что мои поступки вас безпокоят, и чесным родителям вашим печаль на носят, но меня веселит то, что в моей власти состоит наградить все ваши терпений. На другой день вашева отъезду я к родителям вашим посылал человека своего, по моему вам обещанию, чтоб они об вас не печалились, уверил их о непорочности моих предприятий и показал настоящее право, для чево вы к ним не возвратились, надеяся, что будут они с их стороны спокойны. Однако на другой день Отец ваш поутру весь дом пришед перетревожил, желая вас видеть.

"О моя дарагая Памела! сколько вы труда и безпокойства своею упорностию мне и себе напрасно приключили; не мог я успокоить ни чем иным Отца вашего, кроме, что принужден обещать был что вы чрез неделю писать будете к госпоже Жервис, и уведомите их, что вы в добром здоровье. Всево более меня ныне родители ваши безпокоят, боюсь чтоб печаль об вас в таких уже древних летах, не привела их ко гробу, что вас может и больше опечалить, знаю, как вы много их любите и почитаете; и для того прошу отписать к госпоже Жервис, такое письмо как я к вам вчерне посылаю, я оное написал с крайним для себя презрением, зная, что вы так много меня ненавидите. Правда, видя мои поступки иначе и быть не может, но я надеюсь с большею для вас пользою то скоро переменится. И не сумневаюсь, что вы исполните сию мою прозьбу, а без тово мне ни какова конца в намерении моем учинить не возможно, по чему не обходимо прежде и надобно родителей ваших успокоить. А оное уверяю вас, вам весьма нужно и полезно. Еще повторяя прошу, точно так написать как я послал, не убавляя и не прибавляя ни одного слова, ежели же не так на пишите, то я не пошлю к ним, а чрез то и лишитесь хорошева успеху, в моих для вас полезных предприятиях. Я вам обещал, что без позволения вашева не поеду в тот дом, где вы ныне живете, что и исполню точно ежели узнаю, что вы живете спокойно, и ни каких происков не будете делать, хотя и весьма, трудно мне то исполнить будет. Заключение ваше не продолжится долго, для тово, что я вознамерился совершенно в кроткое время уверить, что я справедливой

Вот письмо то, которое он мне написать велел.

"Моя дарагая госпожа Жервис,

Я весьма искусно обманута, вместо тово, что бы меня отвесть к родителям моим, Роберт меня привес в такое место, которое мне именовать запрещено, но со всем тем не сурово со мною поступают, я для тово пишу к вам, что бы вы ко Отцу моему и Матере сказать послали, они надеюсь чуть живы с печали. Я

Сие письмо принуждена была написать как велено но в нем не позволено мне ни числа ни места назначать; здесь весьма тягостна мне нищета моя, она причиною всех страхов моих и печалей, которые всякой раз терзают мое сердце, а паче теперь любезной родитель, представляя себе труд ваш, которой вы идучи пешком имели, дабы о бедной Дочери вашей проведать, и успокоить драгую мать мою. По том как написала по приказанию господина моего письмо к госпож Жервис, написала и к нему следующее.

"Ежелибы вы знали все мои страдании и суровое содержание, в которые вы меня предали, без сумненияб зжалясь освободить меня приказали; что я зделала, что так не милосердно содержать меня велите: я от вас ни какова добра не могу надеятся, ни верить всем вашим клятвам, памятуя всечасно прошедшие ваши поступки. И для того не возможно вам честного и полезного намерения иметь, одно только ваше обещание не ездить сюда ко мне в печальное заточение, малой лучь простирает, мне надежды.

"Умилосердись, не принуждай бедную и несчастливую Памелу дойти до отчаяния и погубить себя вечно телом и душею. Вы государь мой не поверите так, как знатному человеку чрез поругание бедной девки, худой славы.

"Я сколько по приказанию вашему, а более, что бы успокоить смущенной дух родителей моих писала к госпож Жервис письмо, и думала, что нищета их, доволноб спасти могла от вашего насилия, также и бедную Дочь их.

"Бога ради, государь мой зжальтесь на мои муки и на бедственное ныне состояние, позволте мне, хотя к вашим служителям возвратится, которые много хвалят и благодарят вашу к ним милость, кроме бедной, несчастливой и не утешной

отнюдь не хотела тщеславится ево любовию, однако она ныне стала гораздо ко мне ласковее. Письмо прочитая, непрестанно меня хвалит, хотя все те похвалы мне приятны быть и не могут, по тому, что она часто безчестное намерение своево господина упоминает. Подай Боже, чтоб она намерение ево честным признавала, я бы избавилась чрез то грубых и мерзских ее разговоров.

Севодни ПОНЕДЕЛНИК, пятой день моево заключения и страдания.

Я льстилась с Иваном пред отъездом ево поговоришь особливо, но не могла найти случаю, жалость ево подала причину госпоже Жевкес вздумать, что он в меня влюбился. Пришед поутру она мне сказала что он едет, я просила,чтоб ево прислать к кабинет мой, в которой она и сама пошла с ним, он также печально со мною прощался, как и при свидании, я отдала ему свои письма, которые Жекес смотрела как я их печатала, боясь, что не былоль других потаенных писем, удивилась и когда Иван идучи с крыльца уронил бумажку, я оную так скоро подняла, что Жевкес и неприметила, но мое удивление было больше когда я вошед в кабинет приложенное здесь письмо читала.

"Государыня моя, добродетельная девица

Памела,

"С превеликою горестию принужден я объявить вам, что вы обмануты, от такой скверной сабаки, как я. Я истинно не думал, чтоб это так пошло далеко но признаюсь, что в свете такова бездельника и плута как я нету, я все ваши письма казал моему господину ибо он меня на то употреблял, и читывал прежде, нежели я отвозил их ко Отцу вашему. Правда, что я хаживал к вам в деревню, только не так часто как вам сказывал, а как скоро я проведал, что так над вами учинили, чуть не удавился с печали. Не удивляйтесь, что я не могу на вас глядеть без жалости в совести моей посрамляясь, ибо я мерзской и негодной плут довел вас до такова состояния. Все что я могу ныне для вас зделат, состоят только в том, что вы находитесь в немилосердых руках, о чем вас и уведомляю, чтоб вы со всею вашей красотою и разумом не пропали. Я ей, ей, умру с печали, как услышу ежели вы меня не простите; хотя и надеюсь, что милость ваша безпримерна; однако я сам себе не прощу во веки. Между тем прошу ни кому не открывать, что я сказал, вам ни какой прибыли не будет, хотя кому и скажете, а может быть я в жизнь мою каким нибудь образом и заслужу вину свою, в чем вас и уверить могу, лиш бы только силы моей достало, а желание конечно есть услужить вам. Последние ваши три письма господин наш оставил у себя, а я

"Вы видите, что давно вашу гибель устрояли, берегитесь пожалуйте, госпожа Жевкес самой диавол, а в прежнем доме все вам верны, и все вас любят, кроме меня плута, о бездельник, я проклятой!,,

Я не сумневаюсь любезные родители, что когда вы станете читать сие, немало подивитесь. О измена человеческого сердца! я думала, что Иван самой честной и хорошей человек в свете, и вы об нем я чаю то же думали, да и он мне всегда вас хвалил; но теперь вижу, что он лицемер, изменник, обманщик, и причинитель совершенной моей погибели.

Он столько себя бранил, что уже зделался мне жалок, и я разсуждаю, что знатные и богатые люди найдут случай и средство ко окончанию своих предприятий, ни что так знать не трудно, как сердце вреднова человека. Думаю лутче мне таить продерские дела ево, и ежели будет случай всячески в раскаянии ево укреплять, может быть сие средство подаст мне какую нибудь пользу.

свете. Госпожа Жевкес и велела внести чемодан в мой кабинет, и показав, что положено там сказала, что я могу надеть платье какое хочу, а всего не отдала за тем, что я получа оное будто из дому уйду.

О измене Ивановой я впала в печальное и тягостное размышление, и плакала о себе и об нем горько, видя в письме ево признание, и что давно гибель мне устрояют. Видно было, к чему клонилось намерения моево господина; как себя ругает бедной детина, но всему тому достоин тот, кто ево употребляет. Какой ответ сей господин должен будет дать пред Богом, что к своим мерзким делам других склоняет, а все только для тово, что бы погубить неповинного человека, которой ни какой вины не знает, да и причины не подал, но со всем тем я и ныне Бога молила о ево здоровье.

Я не могу понять, как знатные господа о себе думают, творя такие гнусные дела бедным людем. Но Иван имел причину так зделать, угождая своему господину, которой ево наградить может. Думать то же надобно и о безчеловечной Жевкес, которая угождает своему господину, и старается показать ему свою услугу. Ежели он меня подлинно любит, то может ли то любовию назватся, что хочет меня погубить, и учинить также виновну как и сам? Какая прибыль ему от того, что такая бедная девка как я погибнет? Говорят, что я хороша, то мне кажется, что я в том не виновата, и честной господин и служанку добродетельную должен беречь и любить чистою и непорочною любовию, и для чево так много старатся отнять то, что я больше своей жизни почитаю.

Всему сему я не могу надивится, ни кто не может сказать, что те молодые господа имеют других ково искусителей, кроме совести их порочной и непотребной привычки, которые их влекут в самую глубину греховные тины. Он побежал от меня боясь, чтобы служители невидали предосудительных ево поступок, а Тово не боится, Которой везде и все видит, и тайну сердца испытуя знает. Но что помогает мне печальное сие разсуждение, он есть зол, и будет злым, но только боюсь, что бы я не была злости ево жертвой, ежели Бог мою на него надежду и всечасные молитвы захочет оставить.

ВТОРНИК и СРЕДА.

была со мною. Господин Виллиамс пришед к нам ходил с нами в саду. Пользуяся я отдалением моево пристава, и ободрясь сказанным мне от нево в Воскресенье словом, говорила: не можноль государь мой здесь на уступах между дерном, положить когда нибудь к вам записочку. Очень изрядно выдумано, он отвечал мне, и надобно заметить сию пирамиду, у меня есть ключь от саду, для тово что я сквозь ево хожу в деревню.

Сим образом принуждена я была зачать с ним мою переписку: ибо нужда многие вымыслы раждает; я радовалась сама, что так мне вздумалось зделать. Госпожа Жевкес скоро к нам возвратилась, а господин Виллиамс будто продолжая речь свою говорил мне, нет не очень приятна. Что такое? Что такое? Она спросила? Нет ни чево, он отвечал, я говорю, что деревня ближняя от сюда очень не весела. Конечно не весела подхватила она, по моему мнению самая бедная деревня. Естли какие нарочитые там люди я спросила? И стали мы распространять речь о деревне, чтоб не подать ей сумнения, по том говорили о изрядном и пространном здешнем саде, напоследок сели на берегу пруда, где видна была гуляющая в светлой воде рыба. Госпожа Жевкес говорила мне, что я могу тут удить рыбу, когда я хочу. Пожалуй я ей говорила, принесите мне уду. Нет сударыня, она отвечала, не думайте чтоб я должности своей не знала. Поверьте мне, я ей сказала, ей, ей, я ни чево ненамерена худова делать. Позвольте мне сударыня сказать себе она говорила, что я еще ни ково на свете не знала, у ковоб ум так был остр и так скоро все вдруг вздумать мог. Завтре мой свет станем удить. Господин Виллиамс боясь ее чреззычайно пресек разговор, я пошла прочь, а они поговоря не много растались, и Жевкес пришла ко мне скоро.

Я между тем, пока она не бывала, бросилась в кабинет мой и писала, а как скоро она пришла, я за пазуху положила бумагу, и говорила ей: госпожа Жевкес, мне надобно бумаги? Вы знаете, что уже я два письма написала. Довольно сказала она, на то одново листа было, поллиста пошло на обвертки, а поллиста на письмы; посмотри как я изписала, взяв показала ей писанные мною стишки, в намерении нарочно доказать ей, чтоб она думала, что только то и пишу сидя. Изрядно она сказала, теперь дам вам еще бумаги, только кажите мне всегда что напишете. Добро, я думала Аргус, я тебе покажу теже обманы, Аргус имея сто глаз, не у стерег, как же тебе с двумя только устеречь можно.

Она принесла ко мне бумаги и говорила, пожалуй сударыня, зделайте мне честь, и покажите как вы пишите? С радостию я ей отвечала, и взяв перо следующее писала: я бы желала, Чтоб госпожа Жевкес так ко мне была милостива, как бы я к ней усердна быть хотела. Она посмотря сие сказала, очень изрядно я надеюсь, что доволно милости к вам имею, что вам еще от меня надобно? Я ей еще написала, чтоб она мне сказала за какую вину, я сижу в заключении, и какой конец тому будет? Что еще далее она говорила. Я опять на писала, я бы желала, чтоб госпожа Жевкес мне свое писменное наставление показала, по чемуб мне ее винить или оправдать во всех поступках ее было можно? Все сие только для тово писала, чтоб ей показать, какая я охотница писать, не ожидая ни какова с ее стороны добра, надеялась только ее тем уверить, что я ни какова дела кроме вздору не пишу; ибо она и так думала, что я какие нибудь способы устрояю, будучи всегда молчалива и уединенна. Она хотела и еще заставить меня писать. Но я ей говорила, вы не удостоили меня иного ответом. Чево вы боитесь она говорила? Зная, что господин мой по чести вас уверяет о своих безгрешных предприятиях. Изрядно госпожа Жевкес, подумайте по совести и безпристрасно, скажите мне правду? Можноль тому верить, что господин наш обещает? Без сумнения, она отвечала. Скажите мне я ей присовокупила, что вы называете честию? Что вы сами думаете она спросила? Стыд и гибель я отвечала. Тфу, матка, как нестыдно, она говорила, ежели вы сумневаетесь, о чистоте ево намерений, я отпишу к нему, он сам приедет вас уверить. Ах ужасное страшилище! я ей вскричала, не лутчели теперь меня зарезать, нежели стращать ево приездом.

Она еще к тому прибавила, я знаю, что он не приедет, только ежели бы я была в ево месте, я бы не долго жила там. Что ты говориш, я опять вскричала? Что я говорю, она спросила, стараясь дать словам своим другой разум: я говорю, что ежели бы я была в ево месте, я бы приехала зделать конец бедам вашим, учиня вас так щастливу, что бы вам больше желать было не можно. Не в ево то власти, я сказала, что бы меня учинить счастливой, со всею ево знатностию и богатством. Я буду за него молить Бога, ежели сохранит мою добродетель и от пустит меня к моим родителям.

извольте, Нанон (имя горнишной девки) поди за нею и неотставай ни мало.

Я идучи в сад нарочно у дверей платок уронила, а пришед к уступам послала оную девку сыскать оброненой платок, сказывая, что не далеко идучи уронила; а между тем положила письмо между дерну, и дождавшись девку пошла вон. Госпожа Жевкес со мною встретилась, она так много за мною смотрит, что ни на час отлучится не хочет. Вот и копия с того письма, которое я писала к господину Виллиамсу.

"Государь мой,

"Не имея случаю говорить с вами, принужденною нашлась чрез сие письмо изъяснится, надеюсь что вы мне смелость простите, которую берет бедная заключенница безвинно, и которая совершенное имеет право думать, что ей конечную погибель устрояют. Без сумнения вам некоторые мои приключении известны, а особливо бедность моя, из которой я, помилости покойной госпожи моей исторгнута, также думаю знаете и о нападении моево господина, хотя он и уверяет меня что ево намерении честны. Но что злые честно и непорочно называют, то мерзско и предосудительно кажется добродетельным людем. Он как я думаю намерен отнять мою добродетель и чрез то сокрушить меня вечно. Я так нещастна и поруганна от госпожи Жевкес, у коей весьма свирепой нрав и худой обычай, что мне не обходимо искать надобно случаю отсель удалится. А понеже я имею совершенную надежду в добром успехе, и в счастливом вымысле нашей переписки; то я себя со всем в вашу милость и вручаю. Ибо мое состояние ни какова подкрепления предприятию моему подать не может: я надеюсь, что вы ежели захотите, то непременно щастливое окончание быть может. Вид честнова человека, которой вы имеете, нрав ваш доброй и склонной к благодеянию, подают мне надежду иметь помощ в печальных моих нуждах, ежели я чрез помощь вашу изыду из гибельной ямы, то вы чрез то испольните должность христианскую совершенно, и учините славы и хвалы достойное дело, вы спасете тело и душу безпомочной девки, которая еще до сего время ни мало от своей добродетели не отлучалась.

"Не возможноли найти какое средство к моему спасению, себя только недопущая до несчастия? Нетъли в соседстве здесь какова честнова человека, или добродетельнова дворянина, или какой госпожи куда бы мне было возможно уйтить и укрытся, пока найду способ к родителем моим возвратится. Или неможноли мне послать письмо к Милади Даверс, уведомя ее о моем несчастии. Родители мои так бедны и малосильны, что ничево для меня зделать не могут, разве только умрут с печали, боюсь что бы на конец тово действительно с ними и не последовало. Господин мой мне обещает, что ежели я буду в здешнем моем состоянии спокойна, он сюда не приедет; но увы! как мне на то надеятся, какое основание можно положить на обещание такова человека, которой власть имеет со мною поступать по своей воле. Ежели он приедет, я пропала, а повидимому конечно будет сюда, как скоро по мнению ево успокоит родителей моих, а меня ослепит своею лестию: ибо он сие исполнить надеется.

"И для тово государь мой я вам объявляю, что прежде нежели он сюда будет, надлежит мне старатся о своей свободе, ежели же ево дождусь, то со всем погибла. Вы имеете ключь от саду, а моя в том главная и надежда. Выдумайте государь мой, каким нибудь образом меня от сюда вывесть, а я то конечно сохраню тайно, но при том много и сожалеть буду, ежели вы показав мне милость, себе наведете беду.

"Я не имею сказать вам теперь больше ни чево. Вручаю письмо мое тому уступу, о котором мы прежде уговорились, и надеюсь, что оное произведет плод моея надежды. А вам истинное и безприкладное воздаяние от Бога в сем веке и будущем, о чем всегда моя усердная молитва будет

Конец И Части.