Английские письма, или история кавалера Грандисона.
Часть первая. Письмо IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Английские письма, или история кавалера Грандисона. Часть первая. Письмо IV. (старая орфография)

ПИСЬМО ИV.

Генриетта Бирон к Люции Сельби.

Мы приехали в город; ничто не недоставало к удовольствию нашему в сей поездке. Ты легко вообразить себе можешь, что Г. Гревиль и Г. Фенвич при первой нашей остановке нам представились. Они постарались для нас изготовить обед; но они сами отдадут тебе отчет в своих намерениях.

Оба они возобновили свои угрозы, что будут следовать за мною в Лондон, если я там проживу долее месяца; но я с лишком далеко уже простираю свою благосклонность. Ты видишь, что их две недели вдвое увеличены.

Г. Фенвич сыскав случай поговорить со мною на едине несколько минут, заклинал меня, чтоб я его любила. Г. Гревиль с столь же усильными прозьбами понуждал меня объявить ему, что я его ненавижу; такое объявление, говорит он, составляет все, чего он теперь ни желает. Весьма странно, присовокупил он, что не может от меня получить ни любви, ни ненависти; ето чудное дело. Я с обыкновенною своею вольностию обратила его жалобы в шутку, и отвечала ему, что еслиб я и могла кого ненавидеть; но он такой человек у коего бы менее недоумевалась я в сем случае обязать. Он весьма меня за то благодарил.

Сия два господчика хотят, кажется, провожать нас далее, но как они никогда пути своего не оставляют, то захотелиб ехать и до самого Лондона, а там мало по малу приставалиб они к нам и во все время, которое я там прожить намерена. Входя в коляску я весьма важным видом просила их нас оставить. Фенвич .... друг мой.... сказал Гревиль, надобно воротиться назад. Мисс Бирон показывает свой важной вид, важность на её лице довольно ясно выражает нам её волю. Они весьма почтительно со мною простились, однако я их благодарила за учтивость, что они на проезде нашем нам представили свои услуги, а особливо за ту милость, что нас оставили. А особливо, повторил Гревиль: ах сударыня, чегоб вам стоило пощадить нас от сей жестокости, пойдем, , сказал он другому, удалимся; соединимся еще на некое время, дабы несколько насладиться теперешним удовольствием, а потом повесимся.

Должно было проехать нам, как тебе не безъизвестно, мимо ворот парка Г. Орма, он и сам там стоял у большой дороги; я не прежде его приметила, как весьма уже близко к нему подъехали; он поклонился нам даже до земли с таким печальным видом, что меня тронул. Бедной Г. Орм! я желалаб хотя одно слово сказать ему мимоездом, но лошади весьма скоро бежали! за чем оне так скоро бежали? однако я подняла свою руку и высунула сколько могла голову из коляски, чтоб с ним поздороваться. О Мисс Бирон, вскричала при сем Гжа. Ревс! Г. Орм? конечно есть тот щастливой смертный..... Я отвечала, что еслиб её догадка была справедлива, то не оказалаб я того усердия, кое она приметила; но мне кажется, что я весьма была бы рада, когдаб однажды могла сказать, простите Г. Орм; ибо Г. Орм весьма хороший человек. Сердце мое чувствовало еще нежность при прощании с дражайшею нашею фамилиею меня обнимавшуию; а ты знаешь, моя дорогая, что и слабое впечатление в таком состоянии весьма легко действует.

Дом Г. и гжи. Ревс соответствует их имению, т. е. он очень хорош и с лучшим вкусом убран. Гжа. Ревс, зная что я страстно люблю писать, и что много писем от меня ожидают, велела мне наготовит довольно бумаги, перьев и чернил; она мне охотно позволила немедленно занять свои покои, дабы повиноваться моим друзьям, кои, как ты знаешь, приказали мне уведомлять их о себе с самого нашего сюда приезда и к тебе обыкновенно надписывать мои письма. Но что могу я тебе в столь короткое время написать? Мои покои чрезвычайно хороши; не большое собрание самых отборных книг, составляет в нем самое лучшее для меня украшение, выключая однако мои перья и чернила, коим я ничего предпочесть не должна, потому что помощию их надлежит мне приносит некое увеселение в замок Сельби своими рассказами, кои в оном привыкли сносить с толиким снизхождением.

Сельби и мой дражайший и почтенный дядюшка, коего мое отсудствиие лишит может быть удовольствия приятным образом утомлять свою Генриетту, но я не думаю чтоб в отдалении своем вовсе отделалась от сих нападков.

Люция, люби меня столько, сколько я стараться буду заслуживать твоей нежности, и не оставляй меня в неизвестности о состоянии дорогой нашей Нанси. Сердце мое о ней кровию обливается; я бы почла себя вовсе неизвинительною, еслиб приехав в город на три месяца, не повторила ей изустно уверения моего дружества и того нежного участия, кое я в здравии её приемлю. Какое новое достоинство приобретает она из моего терпения! Коль драгою становится она мне по своим страданиям!